Письма бойцов

— Поздравляю с повышением, — брякнул Никифоров.

— Не спешите, Иван Дмитриевич, — комбат подпер подбородок кулаком. — К чинам и должностям уже не стремлюсь. Мне родных кексгольмцев во как хватает!

Никитина уже не слушали, со всех сторон посыпались поздравления. Главным образом со скорейшим возвращением домой.

— Как доберетесь до Кексгольма, всем нашим привет передавайте. Запасной роте в особенности, давненько от них пополнения не присылали.

— Прошу минуту. Не на площади, господа. Командиром батальона будет Алексей Сергеевич, — кивок в сторону командира второй роты. — Вы, Еремей Сергеевич, пока помощник командира. Пока.

Специально с нажимом. Кравцов кивнул в ответ. Похоже, у него были какие-то договоренности с комбатом. Иначе Никитин никогда не стал бы проводить назначение «через голову». Никифоров не стремился задерживаться в армии дольше отведенного судьбой срока, посему взирал на это дело с некоторой ленцой. Тем неожиданнее для него прозвучала следующая фраза.

— А Вас, Иван Дмитриевич попрошу взять на себя вторую роту. — Не дав ему опомниться, Никитин продолжил: — Образование у вас гражданское, но службу знаете, нижние чины уважают и побаиваются. Пора набирать ценз на командовании.

— Так точно, роту приму.

— Со структурой Алексей Сергеевич сам определится, но я бы порекомендовал сделать вторую роту технической, передать ей все инженерные средства батальона. И Ивану Дмитриевичу проще, и не надо на его место грамотного инженера с офицерской жилкой искать.

Дальнейшее Никифоров слушал с мрачным выражением лица. Не радовало его это. Нет, не радовало. Не служивый он, никогда в армию не стремился, а то, что пришлось пойти добровольцем, да по молодости в Харбинском ополчении хунхузов потрошил, так это печальное стечение обстоятельств.

— Куда, если не секрет, Григорий Петрович? — полюбопытствовал Чистяков, когда с распоряжениями и замещениями закончили.

— Не могу знать, Алексей Сергеевич. Приказ из штаба экспедиционной армии. Сам понимаешь. Лечу даже не в Петербург, а в Ревель. Так что, передать весточки в Кексгольм может не получиться.

Перед второй частью совещания Никитин сам выглянул в коридор, проверил пост у двери штаба. На самом деле он в очередной раз хотел убедиться, что из-за закрытых дверей в коридоре ничего не слышно.

— Господа офицеры, даже не знаю, как это сказать, посему передаю слово Аристарху Германовичу. Даже не распоряжение, а рекомендация пришла по линии Отдельного Корпуса. Вам и карты в руки. Боюсь не так что скажу.

— Полноте, Григорий Петрович, — жандарм прекрасно уловил все слои и смыслы слов комбата. — Всё вы прекрасно поняли, но действительно лучше мне самому ввести офицеров в курс дела.

Жандарм поддался вперед и окинул офицеров цепким пристальным взглядом.

— Все мы здесь люди серьезные. Потому даже предупреждать не буду, что лишнее лучше не говорить и не писать. Все мы видели Палестину. Пустыни, соленое море, неудобья и камни. Отдавать эту землю русским крестьянам издевательство одно выйдет. Мало кто поедет, еще меньше сможет прижиться и хозяйство наладить. Однако есть в России люди, которым Палестина мила.

Ответом послужили смешки. Все прекрасно поняли, о чем речь.

— По поводу иудеев у нас давно в стране общее мнение составилось. Раз мне передали просьбу провести определенные действия и дать рекомендации, то значит государь уже принял решение. Алексей Николаевич нами всеми любим, долгих лет ему и его отцу императору Николаю. Знаем, дурными делами государь еще ни разу не отметился. Что же касается Палестины, то уже после Рождества объявят о переселении евреев в Землю Обетованную. Разумеется, на добровольной основе, но по настойчивой просьбе. Полагаю, все знаете, какие законы и указы у нас за последний год приняты.

— Нас то каким боком это касается? Поедем в Палестину лагеря переселенцев обустраивать?

— Нет, Еремей Сергеевич, переселенцы сами пусть обустраиваются как хотят. Не наше это дело. Вы все хорошо знаете своих саперов, знаете кто из нижних чинов и унтеров на своем месте, кто нашему батальону и русской армии нужен, кого желательно удержать.

Ротмистр Вавилов сплел пальцы перед собой.

— У нас есть нижние чины еврейского происхождения и даже иудейского вероисповедания. Прошу, господа, самим подумать, выделить тех евреев, кого вы хотите и дальше видеть своими саперами и своими согражданами. Аккуратно с ними переговорить, настойчиво посоветовать принять православную веру, пройти натурализацию, написать родным, чтоб спешно бежали креститься. Всем остальным молчок. Не могу знать, когда, но ожидается приказ о демобилизации и увольнении со службы всех иудеев. Государь решил строить в Палестине дружественное нам государство, не допустить при этом ошибок прежних царей, как вышло на Балканах и с Польшей. Вы понимаете.

После слов ротмистра Никифоров задумчиво почесал в затылке. Так уж вышло, большую часть бойцов второй роты он знал хорошо. Из трех иудеев поручиться мог за одного.

— А как с Иерусалимом будет?

— Ничего сказать не могу. Понимаете, господа, не мой уровень. Только одно могу сказать, я верю и знаю, наш царь Святой город для себя взял. Для себя и всех христиан российских.

Больше ничего добиться от ротмистра Вавилова не получалось. На все вопросы жандарм отвечал коротко по уставу. Однако, по глазам людей Иван Дмитриевич читал, все верят. Штабс-капитан Никифоров сам сердцем чувствовал, в Иерусалим он еще вернется, если не как русский офицер, то в качестве строителя или паломника. Впрочем, неважно это.

— Григорий Петрович, — поднялся капитан Соколов, — что в штабе говорят о капитуляции Британии?

— Говорят, но ничего конкретного. Сам с нетерпением жду. Но в виду последних приказов и решений, сами понимаете, — качнул головой Никитин.

Курили в штабе. На улицу лишний раз выходить не хотелось. Все же зима в Англии мерзопакостная. Даже и не понять, какое время года на дворе. Говорили, здесь всегда одна погода, и солнце большая редкость.

— Вы думаете о том же человеке, что и я? — поинтересовался Чистяков.

— Столоверчением не увлекаюсь, мысли не читаю, Алексей Сергеевич. Думаю, вы правы, не стоит его отпускать раньше времени.

Вторая рота квартировала в рабочих казармах местного завода. Разумеется, завод не работал. Прежних обитателей вежливо попросили на выход. Жилые комнаты в темпе аврала и с привлечением местной рабсилы саперы привели в человеческий вид. Иван Дмитриевич помнил какой мат стоял, особенно отличился фельдфебель Генералов. От образных эпитетов Антона Капитоновича уши в трубочку сворачивались, и не только у гимназисток. Рассказывали, поручик Аристов записывал наиболее яркие фразочки-с.

Причиной матов послужила удивительная теснота в казарме. Если по российским нормам в казарме на человека положено шесть квадратных метров пола и больше тридцати кубов объема, и это еще считалось спартанскими условиями, то английских работяг на ту же площадь втискивалось два человека. Естественно, жить в хлеву русские не привыкли, посему пришлось поработать. Сотня здоровых крепких мужчин с помощью двух сотен пленных и мобилизованных обывателей за день превратили вертеп и гноище в приличное жилье. Увы. Весьма скромное. Но русские и не собирались здесь задерживаться надолго.