Письма из Ламбарене

Сколько раз в дневные часы, когда я так бываю нужен моим больным или когда надо заниматься оборудованием больницы, я уезжаю на лодке в поисках обутов! Сколько таких поездок совершает вместо меня Ноэль!

Ко дню вознесения крыша большого барака уже достаточно отремонтирована. Теперь можно строить второй барак для больных. Под тою же крышей будут расположены кладовые для хранения бутылок и банок, прачечная, склад строительных материалов и прочие подсобные помещения. В самом разгаре работы люди Эмиля Огумы вдруг уезжают. Срок их годичного договора истек. Теперь они отправляются домой. Ни за какие деньги не соглашаются они остаться еще хотя бы на месяц. Нанять других Огуме не удается. Сам же я даже не пытаюсь это сделать: нужда в рабочей силе в этом районе настолько велика, что всякая такая попытка заранее обречена на неудачу. Поэтому я рассчитываю только на добровольцев из числа лиц, которые сопровождают моих больных. Теперь мне приходится самому быть на положении десятника, каждое утро выталкивать их на работу, отрывая их от приготовления пищи, заискивать перед ними, обещать, что они будут накормлены и получат подарки, выдавать им необходимый инструмент, а по вечерам проверять, возвращены ли все топоры, пилы, ножи, а также неиспользованные строительные материалы.

Иногда в моем распоряжении шестеро рабочих, иногда только двое. Нередко случается, что, придя утром, я вообще не вижу ни одного. Они либо отправились на рыбную ловлю, либо поехали к себе в деревню за продуктами. Или им потребовалось поехать еще куда-то, где должна состояться палавра. Тогда на целые дни работа приостанавливается. Негры мои не очень-то озабочены тем, чтобы у тех, кто явится сюда вслед за ними, были более удобные условия для житья, чем у них самих. Они совсем не склонны тратить свои силы неведомо на кого.

Мы даже представить себе не можем, до чего равнодушен примитивный человек к тем, кого он не знает. Как-то раз, к вечеру уже, мне понадобилось срочно перенести раненого из барака в приемную, чтобы сделать ему перевязку. Обращаюсь к сидящему у огня туземцу, чей брат лежит у меня к стационаре по поводу заболевания сердца, с просьбой помочь мне отнести носилки. Он делает вид, что не слышит. Я повторяю свою просьбу на этот раз более настойчиво. Он отвечает:

— Не пойду. Тот, что на носилках, — из племени бакаче. А я — бапуну.

Так вот я разрываюсь между строительством и медициной. Ведение строительных работ особенно осложняется тем, что у меня нет большого каноэ. Нет его и на миссионерском пункте. Там пользуются двумя старыми подремонтированными лодками средней величины. Трудно мне также бывает доставать в большом количестве необходимые мне бамбуковые шесты, которые должны пойти на стропила. А время торопит. Не так-то просто отправиться в девственный лес и срубить там стволы бамбука. Толстый бамбук, такой, какой бывает нужен для строительства, растет только в определенных местах, на болоте. На многие километры вокруг нас есть только одно место, где растет такой бамбук и где его можно срубить. О бамбуковых рощах, расположенных далеко отсюда, среди болот, до которых не добраться ни по воде, ни по суше, говорить не приходится. Так же обстоит дело и с пальмой рафия, листья которой служат материалом для изготовления обутов. То же самое и с растением, из лыка которого изготовляют веревки, чтобы скреплять стропила и привязывать обуты к стропилам. Чтобы раздобыть это лыко, приходится посылать лодку за тридцать километров!

За овладение местами, где есть возможность получить годные для строительства бамбук, рафию и лыко, туземные племена в прежнее время вели между собой войну, как белые — за месторождения руды и каменного угля.

Но даже такие годные для эксплуатации места бывают доступны не круглый год. Все они расположены на болотах. Поэтому попасть туда можно либо во время разлива рек, когда уровень воды достаточно высок и когда туда можно подъехать на лодке, либо в сухое время года, когда болото просыхает до такой степени, что по нему можно пройти пешком. Обычно в сухое время года болото лишь изредка становится проходимым. Очень часто во время осеннего половодья уровень воды оказывается недостаточно высок, чтобы до бамбуковой рощи можно было добраться на лодке. Поэтому всего удобнее ездить за бамбуком весной. Тот, кто за две-три недели весны не сумел привезти себе нужные бамбуковые стволы, рискует не получить их вообще и целый год не иметь возможности что-либо построить.

И вот мне надо постараться на эти три драгоценные недели взять в одной из окрестных деревень у туземцев большое каноэ. Мне это обычно удается то в одном месте, то в другом, но дают его мне только на два дня, потому что оно бывает нужно самим владельцам, которым приходится пополнять свои запасы бамбука. К тому же чаще всего бывает, что, когда я достаю лодку, не оказывается людей, которых можно было бы послать на заготовку бамбука, а в другой раз, когда есть эти люди, бывает не найти лодки. С тревогой слежу я за тем, как прибывает и убывает вода. Когда вода уже начала убывать, мне неожиданно удается достать хорошее каноэ и в моем распоряжении оказывается несколько надежных рабочих. Достаю с их помощью четыре сотни бамбуковых жердей, которых, вообще-то говоря, мне нужно было полторы тысячи. Это только одна из многих забот, которые выпадают на долю того, кому приходится заниматься в Африке строительством.

По счастью, за это время появляется лекарский помощник, которого мне раздобывает в Самките г-жа Морель. Его зовут Гмба. Он умеет читать и писать, сообразителен и, говорят, не вор. В медицине он пока еще ровно ничего не смыслит, но он искренне хочет стать моим помощником. Так или иначе, пока еще все приходится делать нам с Ноэлем. Даже мытье и кипячение инструментов, которыми я пользуюсь в течение дня, я не могу ему доверить. Но зато в деле доставки строительных материалов и наблюдения за ходом работ он мне чрезвычайно полезен.

Мой прежний помощник Жозеф все еще работает в больнице Колониального управления в Либревиле. Он не может никак выбраться оттуда, потому что задолжал портному и прачке. Приходится дать ему денег взаймы, чтобы он мог расплатиться с долгами и приехать.

Что же касается Нкенджу, моего бывшего второго помощника, то о нем мне ничего определенного не удается узнать. Некоторые полагают, что он умер. Другие же утверждают, что он работает лесорубом и сплавщиком где-то в Либревильской бухте.

В троицын день еду в Самкиту к Морелям, чтобы взять каноэ, которое г-н Морель заказал для меня еще два года назад, заранее оплатил заказ и теперь наконец с большим трудом его получил. Заодно я привезу в Ламбарене все то, что я два года назад просил г-на Мореля купить для меня, имея в виду, что цены могут повыситься. Это два больших рулона проволочной сетки, чтобы устроить в саду ограждение для кур, а также чтобы изолировать вороватых больных, дабы те не могли причинить слишком большой ущерб миссионерскому пункту; большие пилы, чтобы валить деревья и распиливать их на доски; обычные пилы, топоры и топорики; мотыги, лопаты, молотки; плотничий инструмент; винты и гвозди всевозможных размеров, упакованные по килограмму; ящики с мылом, консервы; привезу я и кур, которых мне уступает г-жа Морель. Часть вещей уже отправлена в Ламбарене. То, что осталось, я укладываю в новое каноэ и в лодку, в которой я приехал, и в духов день утром снова отплываю вниз по реке. Лодки до такой степени загружены, что борта их поднимаются над водой всего на высоту ладони. За время моей поездки умирает один сердечный больной, за которым Ноэль умело и самоотверженно ухаживал.

После троицы начинается усиленный приток больных. Погода стала немного лучше, и люди уже успели узнать, что крыша починена и мокнуть им у меня не придется.

Я вижу здесь столько больных сонной болезнью и проказой, что у меня создается впечатление, что со времени прежнего моего пребывания заболевания эти распространились еще больше. На следующей после троицы неделе у меня на излечении уже двадцать пять больных сонной болезнью и, пожалуй, столько же прокаженных. Больных сонной болезнью я держу у себя шесть недель. Потом на восемь недель лечение прерывается. Больные на это время разъезжаются по домам, а потом возвращаются снова. К сожалению, среди них немало случаев последней стадии болезни: лечение этих больных требует очень больших усилий, спасти же их обычно не удается.

Прокаженных я отпускаю через десять дней домой, снабжая каждого запасом хаульмогрового масла, и предписываю им вернуться через шесть недель. Что. же касается более действенных методов лечения с применением внутримышечных вливаний новых средств, то приходится отложить его до того времени, когда в больнице будет больше мест и я перестану быть одновременно и врачом, и строителем. Кроме того, перед тем как начать применять более эффективные методы, очень полезен бывает правильно проведенный курс лечения хаульмогровым маслом.

Две трети пациентов нашего стационара, как и раньше, — больные с различными язвами. Язвы, возникшие на почве люэса и фрамбезии (малиновой болезни), против которых раньше у меня не было средств, я теперь все лечу неосальварсаном. Курс состоит из пяти внутривенных вливаний и длится около месяца. Испытываю я также новые препараты висмута и, как мне кажется, с хорошими результатами.

При лечении больных фрамбезией детей, тело которых сплошь бывает покрыто язвами, я, как правило, отказываюсь от применения внутривенных вливаний. Я считаю, что не стоит травмировать их тоненькие плечевые вены и подвергать их в связи с этим нередко продолжительным и тяжким страданиям. Новое средство стоварсол избавляет меня от этой процедуры. Это таблетки, глотать которые легко. Уже через четыре дня корки над язвами начинают подсыхать. Через восемь-десять дней они отпадают, и ребенок окончательно излечивается. К сожалению, этот способ лечения обходится очень дорого.