Письма из Ламбарене

Я широко оповещаю всех, что давать стоварсол буду только в обмен на обуты. Однако провести это решение в жизнь мне не удается. Дело в том, что среди матерей оказывается немало женщин бедных, которые не в состоянии достать нужное количество обутов и привезти их в уплату за лечение своего ребенка. Тем не менее именно стоварсолу я обязан тем, что мне удается покрыть несколько квадратных метров крыши. Хаульмогровое масло я тоже, как правило, даю только в обмен на обуты или бананы, во всяком случае когда лечу людей, живущих поблизости от Ламбарене. Те, что приезжают издалека, не могут загружать всем этим свои лодки. Хорошо уже, что они могут привезти с собой циновки, кухонный горшок, запас продуктов и еще что-нибудь нужное им в пути или при устройстве на ночлег на территории больницы.

Язвы на почве люэса и фрамбезии имеют некое сходство: те и другие глубоки и имеют остро очерченные края. Они как бы высечены в теле.

Другая разновидность язв, которая здесь очень часто встречается, — это плоские продолговатые язвы. Возбудители их еще неизвестны.

Прежде я был против них совершенно бессилен. Теперь же по совету, д-ра Хуппенбауэра, ранее работавшего на Золотом Берегу, все те язвы, к которым я не знаю как приступиться, я пробую лечить курсом внутривенных инъекций раствора рвотного винного камня (Tartarus stibiatus). Пациенты получают через день от восьми до десяти кубических сантиметров этого раствора, который вводится в вену. Средство это совершенно безвредно. Опасность в сильной степени снижается тем, что раствор вводится в вену чрезвычайно медленно в течение примерно четырех минут.

Этот способ лечения дал хорошие результаты и в случаях с плоскими язвами неизвестного происхождения. Бывают, однако, такие язвы, при которых приходится пробовать одно за другим и неосальварсан, и ртуть (в виде внутривенно вводимой Hydrargyrum oxycyanatum), и рвотный винный камень. Есть один больной язвами, лечением которого я занят с начала мая почти ежедневно и испробовал на нем все средства, но тем не менее ни малейшего улучшения не добился. Однако подобные случаи все же редки.

При перевязках больных с язвами я пользуюсь попеременно дерматолом, метилвиолетом, борной кислотой, салолом и эктоганом. Часто я накладываю также влажные повязки.

После того как язва начинает заживать, проходит еще иногда несколько недель, прежде чем я могу отпустить больного. Язвы величиною с кулак или с ладонь требуют длительного времени для заживления. Собственно говоря, можно было бы отпустить больного домой, снабдив его перевязочными материалами, дерматолом и борным мылом. Но в таких случаях приходится опасаться, чтобы он не попал в руки какой-нибудь старухи-знахарки, которая станет присыпать еще не зажившую рану толченой корой, измельченными травами и прочей гадостью, отчего нагноение только возобновляется и протекает более бурно. Поэтому я предвижу, что некоторые из моих пациентов с язвами осенью снова появятся у меня в больнице... а среди них будут и такие, которых, оттого что они бедны и приехали издалека, мне придется кормить!

Третью разновидность язвенных заболеваний составляют разъедающие тропические язвы; они обычно локализуются на стопе и, разъедая ее, поднимаются выше — от пальцев ног до лодыжки, а иногда даже до колена. Как это ни странно, я до сих пор видел только единичные случаи этих язв. Лечение их заключается в том, что раз в пять или шесть дней язву приходится выскабливать под наркозом с помощью острой лонжи вновь и вновь до тех пор, пока не будет удалена вся пораженная ткань. В промежутках больному делают влажные повязки с марганцовокислым калием или же присыпают поверхность язв борною кислотой, смешанной пополам с содой.

С одним из таких пациентов я много всего натерпелся — и не из-за его язвы, а из-за его жены. В больницу он явился вопреки воле жены, которая хотела, чтобы он оставался у себя в деревне. С первого же дня возникла тайная борьба между нею и мной. Едва только больному собрались делать первое выскабливание гноя, как она начинает рвать на себе волосы, кружится в пыли и кричит на всю больницу, что доктор хочет отрубить ее мужу ногу. Да и самим пациентом, который перед этим покорно на все соглашался и которого удалось убедить, что он будет спать и ничего не почувствует, овладевает вдруг страх, и он старается уползти от меня — бежать его ужасающе разъеденная нога ему не позволяет. После того как назначенную процедуру все же совершают, он доволен и счастлив, потому что действительно ничего не почувствовал и потому что видит, как язва его начинает очищаться. Он дает свое согласие на последующие выскабливания, и мы делаем их без предварительного оповещения, чтобы жена о них не проведала. Наконец язва превращается в розоватое аккуратного вида пятнышко и начинает уже по краям затягиваться кожей.

Но жена его все еще никак не хочет примириться с тем, что мужу надо находиться в больнице. Она недовольна тем, что, для того чтобы возместить наши бесконечные заботы об этом больном, ей приходится кое-что делать, в частности приносить каждый день с находящегося внизу источника четыре ведра воды для кухни и прачечной. Чтобы не дать мужу остаться у нас, она отказывается от продуктов, которые ей регулярно привозят из их деревни, — а живут они за Самкитой, выше по реке. Со смехом сообщает она, что теперь им придется уехать, пот тому что им здесь нечего есть. Для того чтобы удержать мужа в больнице и не дать ему покориться своей горькой участи, я должен его кормить. Жена же не получает от нас никакой еды. Чтобы ускорить заживление поверхности раны, которая распространилась на весь тыл стопы и на часть голени, и не тратить лишних денег на питание больного, решаю сделать ему на это место пересадку кожи. К сожалению, я имею глупость заранее ему об этом сказать. Теперь все пропало. Сам он выказывает доверие и покорность, однако ночью жена снова начинает пугать его тем, что ему отрежут ногу, и ей удается его в этом убедить. Под проливным дождем она тайком его увозит. Миссионеру Кадье из Самкиты, который на следующий день встречается с ними на реке, она с невинным видом говорит, что доктор отпустил ее мужа, потому что тот настолько уже вылечился, что теперь она может делать для него все, что положено, сама. На этот раз все труды мои и все траты оказались совершенно напрасными! Каких денег мне стоили одни только изведенные на него перевязочные материалы и эфир для наркоза! А обутов, которые мне были обещаны в случае его выздоровления, мне теперь тоже не видать как своих ушей.

Но наряду с этими вселяющими в душу уныние случаями есть много других, которые наполняют ее радостью. В целом, больные и их близкие — люди благодарные, в особенности же прокаженные, сердечные больные, те, кому я лечу неосальварсаном язвы, и те, которые попадают ко мне по поводу несчастных случаев и ранений. Не следует только думать, что благодарности этой может хватить надолго. Когда сын одного находящегося у меня на излечении негра соглашается пять или шесть дней помогать мне в ремонте и строительстве больницы или когда ему приходится ехать за строевым лесом, я должен немедленно подкреплять в нем чувство благодарности какими-нибудь подарками, иначе оно начнет коптить, как затухающая свеча.

Старейшина маленькой деревушки из района Самкиты находится у меня по поводу раздробленной кисти руки. Несчастный случай этот произошел оттого, что разлетелось на куски ружье, из которого он стрелял в дикого кабана. Такого рода несчастных случаев сейчас бывает гораздо больше, чем было прежде, Еще десять лет назад неграм продавали хорошие кремневые ружья из военных запасов доброго старого времени. Теперь, когда их уже не осталось, в Африку привозят кремневые ружья самого плохого качества, в которых больше жести, нежели стали. Эти ненадежные ружья негры заряжают, однако, такими же мощными зарядами, как и прежние. Охотник-негр уверен, что может насыпать в ствол сколько угодно пороху. А в качестве снарядов он охотно употребляет куски чугунного кухонного горшка. Такого фабричные ружья теперешнего производства не могут выдержать. Отсюда тяжелые травмы, вызванные тем, что ружье разрывается на части.

Мой маленький старейшина при всей признательности, которую он к нам питает, дает нам, Ноэлю и мне, с первого же дня почувствовать, что он как-никак вождь, а мы всего-навсего обыкновенные люди. Когда я начинаю делать ему перевязки только раз в день, вместо того чтобы осматривать его ранение утром и вечером, я должен за это со всем смирением держать перед ним ответ. Однако и авторитета его, и власти оказывается недостаточно, чтобы заставить его родичей, которые целыми днями остаются при нем в больнице, в знак благодарности хоть немного для меня поработать. Для того чтобы получить от него полтораста обутов, мне приходится пригрозить ему, что я перестану делать перевязки и рука его «сгниет». Так как на самом деле рана его уже не внушает опасений, я привожу в исполнение свою угрозу и три или четыре дня не разбинтовываю ему руку. Из полутораста обутов, которыми он обещал снабдить меня в случае своего выздоровления, я пока не видел ни одного. Но несмотря на это я сохранил о нем приятное воспоминание. Это в своем роде отличный человек. С примитивными людьми о некоторых вещах не приходится спорить.

Для лечения больных, страдающих сонной болезнью и язвами, приходится прибегать к внутривенным вливаниям, а это требует большой затраты труда. Часто мне приходится делать больше двадцати таких вливаний за день. А делать внутривенные вливания неграм значительно труднее, чем белым. Того голубоватого проблеска, который обозначает у белого направление вены на руке, здесь не увидеть. В результате получается, что часто из-за множества гематом кожа наших пациентов становится твердой как броня, так что даже самые чувствительные пальцы не могут прощупать биение кровеносных сосудов. А многие больные сонной болезнью до того исхудали, что стали похожи на скелеты и делать вливание в их спавшиеся вены до чрезвычайности трудно. Поэтому надо бывает предпринять несколько попыток, прежде чем игла находит наконец верный путь. Эти трудные случаи, иной из которых может потребовать около часа усилий, я обычно оставляю напоследок, когда мы уже управимся с «хорошими венами». Маленькая девочка Зитомбо, больная сонной болезнью, — вот пациентка, которой мы больше всего боимся. Приходится сначала положить ей в рот несколько кусочков сахара, чтобы она не плакала, когда иголка снова и снова будет вонзаться в ее тоненькую ручонку. Когда вливание закончено, я сам выношу ее на руках из больницы. По субботам — а это именно тот день, когда делаются вливания больным сонной болезнью, — г-жа Херман знает, что мы появимся за столом с опозданием на час или на два. Но она очень снисходительна к нам.