Письма из Ламбарене
Шрифт:
На следующий день после описанного мною приключения приходит тот самый предназначенный для больницы катер, который мы так долго и с таким нетерпением ждем. Приобретен он на пожертвования наших милых шведских друзей, которые начиная с 1922 года собирали на него деньги. У нас нет слов, чтобы сказать, как мы им за это благодарны.
Наличие этого катера означает для нас прежде всего возможность надежного, более быстрого и более удобного передвижения по реке. Натянутый над всей палубой навес служит защитой от солнца и от дождя, если дождь не очень силен. На нашем каноэ тоже есть навес. Но для того, чтобы не вывести лодку из равновесия, он сделан таким низким и узким, что под него с трудом можно подлезть. Теперь мы свободны от всех волнений, связанных с необходимостью набирать гребцов, стараться их удержать у себя, кормить их и вознаграждать за их труд. К тому же на катере можно перевозить гораздо более тяжелый груз, чем на обыкновенном каноэ. Самое главное преимущество его, однако, в том, что поездки на нем обходятся не дороже, как можно было думать, а дешевле, чем на лодке с нанятыми гребцами. Поездку,
Построенный в виде довольно узкой гондолы, катер отлично справляется с сильным течением. Осадка у него небольшая, для того чтобы в сухое время года он мог проходить по мелким местам. Длина его восемь с половиной метров, ширина — полтора метра. Перевозит он до тонны груза. На нем одноцилиндровый, чрезвычайно простого устройства мотор в три с половиной лошадиных силы, потребляющий около полутора литров бензина в час. Идя против течения и при средней нагрузке, он делает от семи до восьми километров в час, идя же по тихой воде — несколько больше двенадцати.
Катерами такого рода здесь пользуются почти все лесоторговцы, и они показали себя очень удобными. Наш носит шведское название «Tack sa mycket», что означает «Большое спасибо».
10 февраля на большом и удобно снаряженном катере к нам приезжает из Мыса Лопес больная голландка. Владелец катера, г-н Дру, дружественно расположенный к нам англичанин, настолько добр, что соглашается захватить с собою нашего американца, которому стало немного лучше. Мы считаем, что у него хватит сил доехать до дому. Ему необходимо делать ежедневные перевязки, и по этому случаю доктор Нессман сопровождает его до моря.
На десять дней я снова остаюсь единственным врачом в больнице. Последнее время у нас почти постоянно находится пять-шесть белых больных. Поляк г-н Роховяцкий, попавший сюда по поводу травмы стопы, во время своего пребывания у нас заболевает вдруг гемоглобурийной лихорадкой. Он уже считает, что его дни сочтены: в Родезии ему довелось видеть семь случаев этой болезни, и все они закончились смертью. Стараюсь утешить его тем, что у нас, напротив, все больные гемоглобурийной лихорадкой остались живы. И в его случае мой метод лечения достигает успеха. А заключается он в том, что я стараюсь возможно скорее ввести больному подкожно в каждое бедро двести кубических сантиметров трехпроцентного раствора поваренной соли. Через шесть часов я повторяю эти вливания — и так два или три раза. Вливания эти очень болезненны. Но страшная боль эта появляется не сразу, а только спустя несколько дней, когда жизнь больного уже вне опасности, и, понимая, что жизнь его спасена, он реагирует на нее уже не так бурно. Опыт мой убеждает меня, что эти вливания — самое действенное средство в лечении гемоглобурийной лихорадки. Наряду с этим я, как положено, ввожу еще стерилизованную сыворотку крови, равно как и искусственную сыворотку, и даю больному большие дозы хлористого кальция.
Пример этого больного еще раз подтвердил, что большие дозы хинина, принятые единовременно человеком, к ним не привыкшим, могут вызвать приступ гемоглобурийной лихорадки. Г-на Роховяцкого начало лихорадить, и он по совету находившихся с ним в одной палате больных принял довольно большую дозу хинина, привычки к которому у него не было. На другое утро у него началась гемоглобурийная лихорадка. При каких обстоятельствах хинин вызывает массовое разрушение эритроцитов, которое предшествует гемоглобурийной лихорадке, мы, разумеется, не знаем, ибо в болезни этой многое и посейчас остается для нас загадочным. Неясно, например, почему она всегда поражает только европейцев, у негров же почти никогда не встречается.
Как только г-н Роховяцкий немного поправляется, он начинает помогать мне в строительстве. Он — плотник и столяр. Я многому от него научаюсь. Он учит меня более простому способу возведения деревянных построек, который распространен в Южной Африке, где он прожил долгое время.
Вернувшись из Мыса Лопес, доктор Нессман находит домик для врачей уже готовым и тут же занимает в нем одну из трех комнат. До прибытия доктора Лаутербурга в две другие я кладу белых больных.
Одновременно с радостью по поводу окончания строительства нас постигает и огорчение, вызванное пропажей двух наших самых больших каноэ. Вечером Доминик их недостаточно крепко привязал, и ночью они уплыли вниз по течению. Несколько ниже нашей больницы река разветвляется на три рукава. По которому же из них придется бедному Доминику, — а он сознает, что это его вина, — вместе с несколькими неграми пускаться на поиски? Скорее всего, находчивые туземцы уже поймали оба наших каноэ и спрятали где-нибудь в болотистой чаще. Потом, когда они до неузнаваемости их перекрасят, они продадут их где-нибудь в глубине страны. Каноэ здесь ценятся очень дорого, потому что туземцы сейчас их почти совсем не вырубают. Достать их можно только с большим трудом. Уже несколько месяцев, как на миссионерском пункте нет ни одного годного большого каноэ, и обслуживают его исключительно лодки, принадлежащие больнице. Несмотря на наличие катера, без каноэ нам не обойтись. Для доставки, например, дерева и бамбука, за которыми приходится ездить на короткие расстояния, нужны именно они.
Через два дня Доминик возвращается ни с чем. Но это лишь передышка: терзания нечистой совести, которые обнаруживаются в нем
с необычной для негра силой, гонят его на новые поиски. И на этот раз, выбрав один из трех рукавов, он оказывается на верном пути и привозит домой оба каноэ, что вызывает бурное ликование во всей больнице. И его самого и всех его спутников по этим поискам угощают на славу и им дают выспаться вволю.Последнее время у нас удивительно много пациентов с травмами — как белых, так и негров. Один белый, механик, приезжает из Нджоле с железным осколком на роговице. Негр-штурман речного парохода получил травму черепа от удара внезапно отскочившего брашпиля.
Есть у нас еще два негра, искусанные людьми. Одного из них искусали, когда он хотел схватить своего давнего должника. Кусать своего противника при нападении или защите у негров гораздо более принято, чем у нас.
— Когда укусил леопард, что очень худо, — говорит Жозеф. — Еще хуже — когда укусила змея; еще того хуже — когда обезьяна; а самое худшее из всего — это когда тебя укусил человек.
В этом есть доля истины. До настоящего времени мне довелось наблюдать в Африке примерно двенадцать случаев травм, вызванных укусами людей. У всех этих больных вскоре же проявились симптомы тяжелого нагноения. В двух случаях пострадавшим грозила опасность общего заражения крови, хотя ко мне они явились спустя всего несколько часов после укуса. У одного из явившихся сейчас укушенных приходится ампутировать дистальную фалангу пальца руки. Его зовут Вендакамбано, и он столяр. Беру с него слово, что он по выздоровлении будет помогать мне два месяца в строительных работах, и он пламенно заверяет меня, что исполнит свое обещание.
Многие европейцы обращаются к нам по поводу зубной боли.
Число больных-негров непрерывно возрастает. К чему это приведёт? Недавно с одного только лесного участка к нам привозят четырнадцать бенджаби с тяжелыми разъедающими язвами стопы. Иные из этих больных находятся в таком ужасном состоянии, что нам вряд ли удастся их спасти. От длительного течения болезни изъязвленные, нагноившиеся ткани тяжелейшим образом влияют на общее состояние организма. Больные слабеют и только в редких случаях поправляются. Смерть чаще всего наступает внезапно.
Утром, когда их зовут на перевязку, больные эти ползут на четвереньках: язвы не дают им возможности идти. Мы бы рады были избавить их от этого пути и делать перевязки на месте. Но в бараках слишком темно. Один из этих калек — самый злостный в нашей больнице вор. Несчастная негритянка воображала, что прячет свои бананы в надежном месте, но сколько этих бананов уже сделалось его добычей!
Больные лепрой (проказой) прибывают к нам непрерывно. Насколько их было бы у нас больше, если бы лечение не требовало такого длительного времени! Только после нескольких недель больной начинает чувствовать, что состояние его улучшается. Однако многие теряют терпение и перестают лечиться. Обычно они приезжают только для того, чтобы получить у нас годное для приема внутрь хаульмогровое масло, которое для этого приходится смешивать с большим количеством кунжутового и арахисового масел. Смесь эту они увозят с собой домой. К такому лечению они давно привыкли. Втолковать же им, что можно достичь гораздо лучших результатов подкожным введением того же хаульмогрового масла, не очень-то удается хотя бы потому, что последнее требует их длительного пребывания в больнице. Однако мы надеемся, что, применяя этот метод, мы добьемся успеха и у нас будут живые примеры, которые смогут их убедить. Я, конечно, готов согласиться с ними, что жить в переполненном бараке не особенно приятно.
В течение некоторого времени мы в соответствии с данными медицинских журналов производили опыты внутривенных вливаний хаульмогрового масла, растворенного в других маслах и в эфире. Результаты не слишком-то нас ободряют. То, что производимые ежедневно вливания эти отнюдь не безопасны и поэтому делать их должен сам врач, является существенным недостатком данного метода лечения. Откуда нам взять столько времени?
Теперь мы находимся в счастливом положении, оттого что можем вводить хаульмогровое масло под кожу. Исследования гамбургского профессора Гимзы [67] и его ассистента доктора Адольфа Кесслера, любезно предпринятые ими ради нас, за что мы им глубоко благодарны, показали, что хаульмогровое масло, которое в других случаях дает осадок, хорошо растворяется в арахисовом масле, причем даже тогда, когда оба они берутся в равных количествах. Подкожное введение этой смеси переносится без боли, и она хорошо всасывается. К тому же впрыскивания эти совершенно безвредны. На основании полученных нами результатов мы лечим теперь проказу исключительно подкожными впрыскиваниями хаульмогрового масла. Делаются они гораздо быстрее, чем внутривенные вливания, и, так как они совершенно безопасны, их можно поручать лекарскому помощнику. Последнее время мы поступаем следующим образом: четыре части хаульмогрового масла растворяем в пяти частях арахисового масла и смесь эту разогреваем. Потом раствор стерилизуется. Стерильность свою он сохраняет довольно долго. Пациент получает ежедневно от полутора до двух кубических сантиметров, вводимых подкожно. Вопрос о том, как будут переноситься более сильные дозы, пока еще находится в стадии исследования. Чересчур большие дозы хаульмогрового масла могут принести вред. Успех нашего метода лечения очень нас воодушевляет.
67
Исследования гамбургского профессора Гимзы... — Гимза Густав (1867 — 1948) — немецкий химик и фармаколог. Окончил Лейпцигский университет в 1894 г. В 1895 — 1898 гг. работал в Восточной Африке. В последующие годы — профессор в Берлине и Гамбурге.