Письма из Ламбарене

Оперируем мы также много грыж. Каждый, кого нам удается избавить от этой болезни, посылает нам других больных с грыжами из своей округи.

Ущемленных грыж сейчас, вообще-то говоря, меньше, чем во время моего первого пребывания здесь. Это не означает, однако, что число этих заболеваний уменьшилось. Оттого что в настоящее время почти все мужчины работают на лесных участках и находятся в болотистых местах далеко от своих деревень, часто бывает, что в деревне не оказывается никого, кто мог бы отвезти к нам на лодке больного с ущемившейся грыжей. Вместо того чтобы найти у нас спасение, он умирает у себя в хижине мучительной смертью.

К нам непрерывно поступают больные с травмами. Самый тяжелый из них — это туземец по имени Мефане, которому выстрелом на близком расстоянии раздробило обе голени. Он ночевал под домом одного европейца, между свай, о чем последний не знал, и был ранен нечаянным выстрелом из ружья, пробившим насквозь пол. На этом случае мы еще раз могли убедиться в эффективности пиоктанина (метилвиолета). Нам удается, удалив костные обломки, затампонировать рану смоченной раствором пиоктанина марлей и, поддерживая ее все время влажной, справиться с нагноением. Но пока раздробленные концы срастутся, пройдет еще, разумеется, много времени.

Пока этот человек будет у нас на лечении, двое его родственников остаются в больнице: они каждый день носят его в операционную на перевязки и помогают нам в наших работах. Мы испытываем острую нужду в рабочих и поэтому хотим добиться, чтобы каждого прибывающего к нам на операцию сопровождало хотя бы двое работоспособных родственников, так чтобы начиная со дня операции и до дня выписки больного они помогали нам в подготовке участка для новой больницы; взамен они получают от нас питание и подарки. Однако чересчур настаивать на этом нельзя. Ведь может статься, что родственники, боясь что их заставят работать, не захотят везти к нам больного, которому операция необходима. Имея дело с туземцами, не следует особенно строго придерживаться правил, надо непременно учитывать все побочные обстоятельства.

* * *

По мере приближения рождества наши маленькие палаты для белых больных заполняются пациентами. Больше всего забот причиняет нам г-н Штели, швейцарец. Он прибыл к нам с многочисленными абсцессами и тяжелым солнечным ударом. Стараемся сделать для него все, что в наших силах, но не питаем особых надежд на его выздоровление. Сознание больного почти все время помутнено. В сочельник приносим к его кровати украшенную свечами пальму и поем ему рождественские песни. На какие-то мгновения сознание его проясняется, и он понимает, что все это значит. Счастливая улыбка озаряет его пожелтевшее высохшее лицо.

В эту рождественскую ночь больные в большом смятении. В больницу тайком проник буйно помешанный и всех переполошил.

В первый день рождества умирает наш швейцарец. Хоронить его надлежит на следующее утро: в тропиках покойника нельзя держать дольше, и поэтому надо немедленно сколачивать гроб.

Сразу же после погребения еду во взятом у католической миссии большом каноэ на лесопильню, расположенную около шестидесяти километров вниз по течению от Ламбарене, чтобы привезти оттуда брусья и доски.

Со мной только пятеро гребцов, но этого как раз достаточно, чтобы, правя веслом, провести нашу большую лодку по течению. Медленно плывем мы ночью вниз; в предрассветных сумерках пересекаем озеро. У лесопильни я должен застать идущий снизу пароход: капитан его обещал мне взять на буксир мою груженную лесом лодку и довести ее до Ламбарене. Несмотря на то что я приезжаю на день раньше, чем было условлено, оказывается, что пароход уже ушел. Теперь моим пяти гребцам придется проделать двадцать километров по озеру, чтобы вывести на реку лодку с тремя кубометрами леса, а там ждать оказии, чтобы добраться вверх по течению до Ламбарене. Через неделю, смертельно уставший, я возвращаюсь домой. Но мне же еще не раз придется ездить за лесом! Дело не только в том, чтобы достать все необходимое на лесопильнях, которых во всем районе лишь две, но и в том, чтобы обеспечить доставку строительных материалов в Ламбарене. К сожалению, обе лесопильни расположены от нас ниже по течению. Вести груженное лесом каноэ против течения почти немыслимо. Поэтому я завишу от пароходов, которые иногда идут мимо лесопилен. Для того чтобы быть уверенным, что они заберут мои брусья и доски, я должен находиться на лесопильне в тот момент, когда они будут проходить мимо. Сколько же недель придется мне потерять в этих поездках за лесом!

IX. 1926 год На строительной площадке

С начала 1926 года мне приходится почти каждый день бывать на месте строительства новой больницы. В то время как фрейлейн Коттман следит за лесоповалом, другим отрядом рабочих, занятым на строительстве, руковожу я.

Как же нам следует строить? Все мы единодушно решаем, что в нашей новой больнице не должно быть ни бамбуковых хижин, ни крытых листьями крыш. Такие хижины приходится без конца ремонтировать. После каждого торнадо приходится затыкать в крыше дыры. Буря срывает легкие обуты; смещая их и кидая друг на друга, она оставляет незащищенные места. Каждые два или три года такую крышу приходится покрывать заново.

У нас нередко случалось так, что врач только утро мог посвятить больным, а начиная с полудня уже должен был заниматься починкою крыши. А сколько времени и сколько денег нам пришлось потратить на поддержание и обновление наших строений бамбуковыми жердями и листьями рафии!

Поэтому мы хотим, чтобы в нашей будущей больнице были такие постройки, которые не пришлось бы постоянно ремонтировать. Вначале все это стоит намного дороже. Однако за пятнадцать лет крытая обутами крыша обходится в общем дороже, чем крытая рифленым железом, и требует в итоге гораздо большей затраты труда.

О том, чтобы строить наши здания из камня или кирпича, не приходится и думать. Это потребовало бы слишком много времени и слишком много денег. Поэтому мы решаем строить бараки из рифленого железа, а балки делать из твердого дерева. Балки непременно надо делать из твердого дерева, ибо обычное дерево через какие-нибудь несколько месяцев прогрызают термиты.

Эти бараки из рифленого железа мы будем ставить на сваях. Почему на сваях? Больница растянется вдоль реки. Ее необходимо строить поблизости от воды, потому что туземцы привыкли жить около воды. Кроме того, они хотят, чтобы каноэ их всегда были у них перед глазами. Больница, правда, будет стоять на холме и — на высоте в несколько метров над рекой. Но надо считаться с тем, насколько в исключительных случаях вода в реке может подняться. Если мы воздвигнем наши строения на ровной земле, то при подъеме воды они неизбежно пострадают. Если же они будут стоять на сваях, то вода потечет между свай. Итак, строить на сваях нас заставляет река.

Впрочем, не только река, но также и холмистое расположение местности. Больница будет стоять на склоне холма. Достаточно за ночь налететь двум или трем торнадо, как с вершины холма хлынут вниз мощные потоки воды. Для бараков, стоящих прямо на земле, они могут представить опасность. Если же бараки эти стоят на сваях, то вода опять-таки минует строения и утечет между свай.

Поэтому мне и приходится сочетать доисторическое с современным и строить больницу на сваях, но — из рифленого железа.

Ученые спорят о том, стояли ли свайные постройки наших предков прямо на воде или возле нее — на берегу. Те, которые придерживаются последней точки зрения, может быть, правы. Когда примитивный человек намеревается построить себе постоянное жилище близ воды или на склоне холма, он сталкивается с необходимостью ставить его на сваях. Они защищают его от всех опасностей, которые может причинить вода, и, что также весьма важно, избавляют от труда выравнивать площадку для жилища. Путь от хижины к каменному дому лежит через свайные постройки.