Письма

Пишу в постели — поэтому карандашом.

108. Редактору «Сент-Джеймс газетт» {116}

26 февраля 1892 г.

Милостивый государь, позвольте мне опровергнуть сделанное в сегодняшнем вечернем номере Вашей газеты утверждение, будто я внес в свою пьесу определенное изменение, прислушавшись к критическим замечаниям неких журналистов, которые весьма безрассудно и весьма глупо пишут в газетах о драматическом искусстве. Утверждение это — полнейшая неправда и вопиющая нелепица.

116

Письмо Уайльда было опубликовано в газете 27 февраля.

Факты же таковы. В прошлую субботу вечером, после того как окончился спектакль и автор, с сигаретой в руке, произнес восхитительную и бессмертную речь, я имел удовольствие угощать ужином немногочисленную компанию личных друзей; поскольку все они были не старше меня, я, естественно, с вниманием и удовольствием выслушивал их высказывания об искусстве. Ведь суждения стариков по вопросам Искусства не стоят, конечно же, ломаного гроша. Художественные наклонности молодежи неизменно пленительны, и я должен констатировать, что все мои друзья, без единого исключения, выразили мнение, что раскрытие зрителю подлинных уз, связывающих леди Уиндермир и миссис Эрлин, значительно повысит психологический интерес второго акта, — мнение это, должен добавить, в прошлом высказывал и решительно отстаивал мистер Александер. А так как для тех из нас, кто не сводит пьесу к пантомиме и шутовству, психологический интерес превыше всего, я решил в свете этого перенести конкретный момент раскрытия тайны зрителям в другое место. Однако решение это было принято задолго до того, как я имел случай заняться изучением уровня культуры, вежливости и критических способностей, демонстрируемого в таких газетах, как «Рефери», «Рейнолдс» и «Санди сан».

Когда критика станет в Англии подлинным искусством, каким и должна она быть, и когда писать о произведениях искусства будет позволено только людям с художественным чутьем и художественным развитием, художники наверняка будут не без некоторого интеллектуального интереса читать критические статьи. При нынешнем же положении дел критические статьи в обычных газетах не представляют ни малейшего интереса — разве что как образчики поистине беотийской глупости в стране, рождавшей афинян и дававшей приют приезжим афинянам.

Остаюсь, милостивый государь, Ваш покорный слуга

Оскар Уайльд

109. Роберту Россу {117}

Кенсингтон, гостиница «Ройял Пэлес»

[? Май-июнь 1892 г.]

Дорогой мой Бобби, по настоянию Бози мы остановились тут из-за сандвичей. Он очень похож на нарцисс — такой же белый и золотой. Приду к тебе вечером в среду или четверг. Черкни мне пару строк. Бози так утомлен: он лежит на диване, как гиацинт, и я поклоняюсь ему. Пока, милый. Всегда твой

Оскар

117

Бози — прозвище, под которым был известен в кругу своих друзей лорд Альфред Дуглас.

110. Уиллу Ротенстайну {118}

Бад-Хомбург, Кайзер-Фридрих-променад

[Начало июля 1892 г.]

Мой дорогой Уилл, «Голуа», «Эко де Пари» и «Пэлл-Мэлл газетт» — все напечатали интервью. Я просто не знаю, что еще нового можно сказать. Номинально театральным цензором является лорд-гофмейстер, но реально — заурядный чиновник, в данном случае некий мистер Пиготт, который в угоду вульгарности и лицемерию англичан разрешает постановку любого низкого фарса, любой вульгарной мелодрамы. Он даже позволяет использовать подмостки для изображения в карикатурном виде известных людей искусства, и в тот же момент, когда он запретил «Саломею», он разрешил представлять на сцене пародию на «Веер леди Уиндермир», в которой актер наряжался, как я, и имитировал мою речь и манеру держаться!!!

118

Ротенстайн, Уилл (1872–1945) — известный английский художник, один из наиболее близких друзей Уайльда. Впоследствии написал о нем в своей книги «Люди и воспоминания» (1931).

В письме речь идет о запрете спектакля по пьесе Уайльда «Саломея», репетиции которого шли в театре «Пэлес» в Лондоне, с Сарой Бернар в роли Саломеи и Альбером Дармоном — Иродом. О цензоре, осуществившем этот запрет, Э. Ф. С. Пиготте, см. комментарий к письму 14.

Пародия на «Веер леди Уиндермир» — мюзикл Чарльза Брукфилда (1860–1912) и Дж. М. Глоувера (1861–1931) «Поэт и марионетки», поставленный в театре «Комеди» 19 мая 1892 года. Роль Поэта (Уайльда) исполнял Чарльз Хотри (1858–1923). Несмотря на то что и он, и Брукфилд как актеры впоследствии принимали участие в спектакле «Идеальный муж» (1895), причем Хотри играл лорда Горинга, именно они явились организаторами сбора «доказательств» «вины» Уайльда, а после вынесения ему приговора и заключения в тюрьму дали обед в честь его главного врага, отца Альфреда Дугласа лорда Куинсберри. Брукфилд в 1912 году был назначен театральным цензором.

И вот что любопытно: в Англии свободны все виды искусства, кроме сценического; цензор утверждает, что театр принижает и что актеры профанируют высокие сюжеты, и посему цензор запрещает не публикацию «Саломеи», но ее постановку. И, однако же, ни один актер не выразил протеста против этого оскорбления театра — ни даже Ирвинг, который все время разглагольствует об Актерском Искусстве. Это показывает, как мало среди актеров художников. Все театральные критики, за исключением Арчера в «Уорлд», согласны с цензором в том, что необходима цензура над актерами и актерством! Это говорит о том, как скверен должен быть наш театр, а также о том, какие филистеры английские журналисты.

Я очень болен, дорогой Уилл, и больше не могу писать. Всегда Ваш

Оскар Уайльд

111. Уильяму Арчеру {119}

Хомбург

[Почтовый штемпель получения — 22 июля 1892 г.]

Дорогой Арчер, я здесь лечусь водами и не имею при себе экземпляра «Саломеи», иначе охотно одолжил бы его Вам, хотя отказ цензора разрешить представление моей трагедии основывается исключительно на его дурацком вульгарном правиле о недопущении сценической трактовки библейских сюжетов. Я не думаю, чтобы он вообще читал пьесу, а если он прочел-таки ее, то я не думаю, чтобы даже бедняга Пиготт стал возражать против свободы художника трактовать свой сюжет как ему заблагорассудится. Ведь возражать против этого значило бы возражать против Искусства в целом — позиция крайняя, но, я думаю, немного слишком крайняя для Пиготта.

119

Письмо Арчера, протестующего против запрета «Саломеи», было опубликовано в «Пэлл-Мэлл газетт» 1 июля 1892 года. На заседании специально созданного Комитета при Палате общин, посвященном проблеме театральной цензуры, Арчер был единственным, кто высказался за ее отмену. Все остальные, Генри Ирвинг в их числе, оказались ее рьяными сторонниками.

Мне хочется сказать Вам, как признателен я Вам за Ваше письмо в «Пэлл-Мэлл газетт», признателен не только за весьма лестную и великодушную оценку моего творчества, но и за выраженный в нем решительный протест против презренной официальной тирании, которая существует в Англии в отношении драмы. То, что заурядного театрального критика радует сам факт существования подобной тирании, поражает меня до глубины души. Я-то думал, что писать об искусстве, в котором художник несвободен, — удовольствие сомнительное. Вся эта история — большая победа филистеров, но только временная. Мы должны упразднить цензуру. По-моему, мы сможем это сделать. Я должен повидаться с Вами, когда вернусь. Всегда Ваш

Оскар Уайльд

112. Лорду Альфреду Дугласу {120}

[Баббакумб-Клифф]

[? Январь 1893 г.]

Любимый мой мальчик, твой сонет прелестен, и просто чудо, что эти твои алые, как лепестки розы, губы созданы для музыки пения в не меньшей степени, чем для безумия поцелуев. Твоя стройная золотистая душа живет между страстью и поэзией. Я знаю: в эпоху греков ты был Гиацинтом, которого так безумно любил Аполлон.

120

Первое из включенных в сборник «Избранные письма Оскара Уайльда» писем к Дугласу. Впоследствии это письмо было у Дугласа украдено и фигурировало на процессе Уайльда в качестве части обвинительного материала. Пьер Луис на основе этого письма написал французский сонет, опубликованный в оксфордском студенческом журнале «Спирит Лэмп», который издавал Дуглас, 4 мая 1893 года.

Почему ты один в Лондоне и когда собираешься в Солсбери? Съезди туда, чтобы охладить свои руки в сером сумраке готики, и приезжай, когда захочешь, сюда. Это дивное местечко — здесь недостает только тебя; но сначала поезжай в Солсбери. С неумирающей любовью, вечно твой

Оскар

113. Элизабет Марбери {121}

Тайт-стрит, 16

[Февраль 1893 г.]

Дорогая мисс Марбери, я надеюсь, что пьеса Вам понравилась и что Фромен тоже доволен ею. Действительное ее название, как я Вам сообщил в телеграмме, — «Женщина, не стоящая внимания». Придется произвести некоторые сокращения, и я не уверен вот в чем: а вдруг американцев, людей обидчивых, чрезмерно обидчивых, заденут некоторые глупые добродушные насмешки над их страной во втором акте? Если заденут, а Вам это лучше знать, чем мне, мы могли бы сделать там купюры: это реплики легкого комедийного жанра, не имеющие особой важности, кроме как для роли лорда Иллингворта.

121

Марбери, Элизабет (1856–1933) — нью-йоркский театральный агент. С 1893 года владела правами на постановки пьес Уайльда в Америке.

Фромен, Чарльз (1860 1915) — американский импресарио. Утонул на пароходе «Лузитания». Продюсером спектакля «Веер леди Уиндермир» был не он, а упоминаемый ниже Альберт Маршмен Палмер (1838–1905). Премьера спектакля состоялась в Бостоне 23 января 1893 года и в Нью-Йорке — 6 февраля. Лорда Дарлингтона играл Морис Барримор (1847–1905).

Премьера «Женщины, не стоящей внимания» состоялась в Лондоне в театре «Хеймаркет» 19 апреля 1893 года. Постановщиком спектакля был известный английский режиссер и театральный деятель тех лет Герберт Бирбом Три (1853–1917).

«Ипатия» — пьеса Стюарта Огилви по мотивам романа Чарльза Кингсли (1819–1875) «Ипатия. Новые враги в старом обличье» (1852–1853).

Бут, Агнес (1846–1910) — американская актриса австралийского происхождения.

Весьма признателен Вам за газетные вырезки: похоже, пьеса идет с большим успехом; однако я полагал, что Фромен собирается осуществить в Нью-Йорке свою собственнуюпостановку; теперь я вижу, что играть будет труппа Палмера. Как я слышал, Барримор плохо одет в роли Дарлингтона и не понимает, что Дарлингтон отнюдь не злодей, а человек, который действительно считает, что Уиндермир дурно обращается со своей женой, и хочет спасти ее. Он апеллирует не к слабости, а к силе ее характера (второй акт); его слова в третьем акте показывают, что он в самом деле любит ее.