Питерские каникулы

А что, подумал я, - может, ты и права, Изя, может, сублимируем, а может, там с кем-нибудь как раз и познакомимся. Чисто для прикола вступлю-ка я в какую-нибудь партию! Питер! лови момент!

Но тут начались трудности.

Партий было - три с лишним страницы, но такой, как мне надо, я все что-то не находил. Все они были какие-то сомнительные. Как вы, например, представляете себе партию под названием "Партия за самоотречение вплоть до обрезания?" Или "Партия Старый Кот"? Оттянешься там? Вот и я так не думаю. Все партии, которые начинались с буквы "К", я вообще не рассматривал: "Красные перцы" там были, и "Крутые яйцы", - но все сплошь коммунисты.

Потом, после тягостных раздумий, я вычеркнул все партии, в которых значилось слово "Русь" или "Россия". Я, конечно, тоже не люблю, когда на рынке только и слышно что "гыр-гыр-гыр", но вот, например, зубной врач у нас армянин, и вполне достойный человек.

В общем, после всех этих исключений осталось две партии. Одна называлась "Дыборосс", а другая - "Выдембор". У обеих было молодежное отделение, и оттяжные названия, и свой депутат, и штаб-квартира. Я решил, что выбирать из них не буду, а вступлю и туда, и туда - в конце концов, какая мне разница.

2

Штаб-квартира дыбороссов находилась на седьмом этаже большого угловатого дома. Этот дом местами порос травой, которая от жары закручивалась и змеилась. Я долго шел вверх по квадратной мраморной лестнице, а два дыборосса стояли сверху, хихикая, и мимо меня пролетал их пепел.

– Вот, хочу к вам в партию вступить, - сказал я, представ перед ними.

Дыбороссы рассмеялись. Один был парень года на два старше меня, - но он-то не знал, что я младше, потому что я как шкаф трехстворчатый с антресолью. У этого парня везде жгло, а больше всего, видимо, под черепом. Вторая была девушка неземной красоты. У нее было лицо все высокое, она как бы носила на макушке блюдечко - и носик, и скулы кверху, и пушистый хвостик кверху, и губки тоже.

– Миша, - сказал дыборосс.
– И Катя.

– Очень приятно, - сказал я.
– Егор.

– А почему ты решил в партию вступить?
– спросила Катя, стряхивая пепел, а сама поглядывает.

– Да так, - говорю, - вот восемнадцать стукнуло, решил записаться.

Это я, как Гайдар, годов себе прибавил.

– А то хожу, чмо беспартийное, - добавил я.

Миша и Катя переглянулись.

– Ладно, - говорит Миша, - а чего тогда к нам? Почему не к коммунистам? Или не к бритоголовым?

– Нет, - отвечаю, - шановны панове, то не можно, то не жечно. Коммунисты - они все какие-то левые. А голову побрить я всегда успею. Вот провалю экзамены в институт, и побреют меня. Так что я к вам.

– А вот чего ты все-таки у нас ищешь? Карьеру хочешь сделать?

Въедливая какая, чего ищу, чего ищу. Не люблю, когда девушки курят, между прочим.

– Я ищу, - говорю я, - где бы пожертвовать собой за святое, правое дело, между прочим. И хочу узнать, почему у нас всюду такая лажа. А карьеру пусть делает зафаканый истеблишмент.

– Вау!
– закричал Миша.
– Наш человек!

Катя хмыкнула, потушила сигаретку и пошла. Наверное, я ей не понравился.

Отвели меня в кабинет. Там сидит под портретом Старовойтовой дама средних лет и чай с блюдечка дует.

– Это наш старый член, - указал Миша.
– Сан Саныч.

– Как Сан Саныч?
– удивился я.

– Александра Александровна, - пояснила дама спокойно, - сложно для произнесения. Возьми эту бумажку, отрок, - это устав партии, - и подпишись внизу.

Я взял, и только хотел подписаться, как меня вдруг сомнение взяло.

– Ага, - говорю, - я подпишусь, а потом окажется, что я вам денег должен.

– Так ты прочитай.

– А если я не умею?!
– обиделся я.

Сан Саныч плечами пожала, Катя фыркнула, а Миша от радости, что новый член такой приколист, на столе на голову встал. Я сразу понял, что он хип-хоп и брейк-данс могет.

– А если не умеешь, - выкрикнул он, вертясь на макушке, - то тогда рискни, приятель! подпиши, не читая, а потом посмотрим!

Я подписал. Миша встал обратно на ноги и стал скакать от радости.

– Сан Саныч!
– крикнул он.
– Наливай нам водки!

– Хрен вам водки с утра, - возразила Сан Саныч, - таким маленьким. Вот завтра у нас будет акция, комсомольский праздник. Вот и выпьете, а сейчас ни-ни.

На том мы и разошлись, то есть, я разошелся, а старые члены остались. Только я, однако, спустился до пятого этажа - скок, скок, легкими шагами догоняет меня Катерина. В такую жару пахло от нее только свежестью. Не дезодорантом, а как от младенцев - молоком и карамельками.

– Ты в какую сторону идешь?

Вот, думаю, блин. Специально привяжется и будет прикалываться. Ясно как белый день. Все они такие.

– В другую, - нажал я.

Катя расхихикалась, как придурочная, и пальцем грозится:

– Нехорошо так относиться к товарищам по партии. За это бывает высшая мера.

– А я не боюсь, - говорю я.
– Меня уже один раз приговорили к высшей мере, а я охрану прирезал, народ поднял, купил корабль и сбежал на Мадагаскар. Стал там королем...

– Ага, - подхватила Катя.
– Беневский твоя фамилия.

Вот, думаю, блин. Почувствуйте момент. Это как если, например, древний грек встречает древнего грека где-нибудь в Сибири. Этого Беневского, может, кроме меня, пара человек во всей России и знают. Ну, десяток. Родная душа, можно сказать. Я весь покраснел, слился с жаркой природой.

А мы между тем вышли на Исаакиевскую площадь. Там дуло ровным золотым дыханием, там купол собора, как яйцо, округлялся вверх, и весь Исаакий, тяжелый, с ситечками на фронтонах, стоял, словно каменный торт. Нева журчала и блестела за машинами.

– Ну ладно, - говорю, - я пошел.

– У нас завтра акция, - напомнила Катерина.
– В десять утра начало. Придешь?

– Конечно, приду!
– пообещал я, и мы расстались.

Очень уж было жарко, или я не привык, что Питер такой большой и роскошный город, - а только я все время оборачивался. Я боялся, что Катя пойдет за мной и увидит, что я направляюсь в штаб партии "Выдембор".

3

Если к месту обретения дыбороссов надо было долго идти вверх, то к выдемборцам - вбок. Их штаб-квартира находилась в самом конце какой-то туповатой и кривоватой улицы. Такие улицы в Питере, насколько я понимаю, встречаются довольно редко; надо же мне было на второй день напасть на одну из них. Я плелся по ней долго-предолго, то мимо психушки, то мимо школы, то мимо памятника поэту Майкопскому, а чаще всего мимо стройки. Вся эта улица поросла крепкими узловатыми тополями, у которых каждый лист был, как тропический лотос. Машины по этой улице не ездили, но стояли стройными рядами.