Питерские каникулы

Наконец, я дошел до розовенького двухэтажного домика под номером не то сто три, не то сто восемь, прошел сквозь двор - там тоже что-то росло и тоже что-то строили. Здесь же, прямо на дверях, висела залихватская табличка: "Выдембор".

– А кто это к нам пришел, - умильным голосом сказали за дверью.

– Это я, - гаркнул я.
– Егор! Гайдар, практически! Пришел к вам в партию вступать!

Дверь открылась. На пороге стоял босой мужик. Он был ниже меня на голову, но весь мякенький и гладкий. В волосах у него запуталась стружка.

– Мы тут ремонт делаем, - объяснил он кокетливо.

– Да уж я вижу, - сказал я суровым тоном.
– Ох, не закончите вы к трехсотлетию!

– Конечно, - подхватил мужик, приглашая меня внутрь.
– Конечно, не закончим! Начальник-то у нас - водопроводчик. Трубы починил, а остальное не умеет.

– Да, трубы - это еще не все!
– поддержал я.
– Главное - это система!

Мужик меня усадил за стол и восхищенно полюбовался.

– А что же мы будем пить, - сказал он.

Только я рот раскрыл, как из соседней комнаты выбежал какой-то кривоногий герцог с афишами под мышкой и закричал:

– Коля, а ну марш отсюда! Если ты тут ремонт делаешь, это еще не дает тебе права распоряжаться!

– Да я что, я ничего, - виновато развел руками мужик и испарился.

– Чего он тебе втюхивал?
– спросил кривоногий герцог.

– Что начальник у вас водопроводчик, - донес я.
– Что к трехсотлетию не управимся.

– Ну, это правда, - махнул рукой герцог.
– Он у нас из сантехников во власть пришел. А к трехсотлетию... сам посуди!

– Да, - опять поддакнул я - и промахнулся.

Кривоногий герцог проковылял вокруг меня, с маху уперся волосатыми руками в край стола и провещал страшным голосом:

– А что это ты мне все время поддакиваешь? А ну, отвечай, кто ты таков?

Я почесал в затылке. Жарко тут у вас, братцы, рассудил я. У нас и то не так жарко. Однако надо было отвечать, не срамить родной Каменный угол и науку пацанского стеба.

– Я, - ответил я гордо, - правый лев, отстаиваю отсутствие отстоя, а за права готов даже отсиживать!

– А любишь ли ты Чубайса?
– спросил хитро кривоногий герцог.

– Чубайса??
– изумился я.
– Обожаю. Я скучаю по нему.

Чубайсом, или просто Баксом, звали нашего рыжего кота.

– Скучаешь, - хмыкнул кривоногий герцог.
– Нечего по нему скучать. Он и на своем месте хорош. Хотя он, конечно, профессионал. Не то что нынешние: совсем мышей не ловят.

– Ловят, - сказал я наперекор.

Я допер, что кривоногий любит плюрализм, и чтобы спорили. И тут угадал.

– Молодец, - сказал кривоногий герцог, - отлично.

Тут дверь распахнулась, - оттуда повеяло прямо-таки жаром, как из печки, - и вошли, оживленно беседуя, еще два члена. Одна была молодая, годами чуть старше меня (но это, опять-таки, мог знать только я), другой был примерно ровесник герцогу, и держался как начальник, или как добрый конь.

– Так!
– зарычал он.
– Приветствую! Я - здешний главарь, звать меня Пармен! Это Варя, знакомься.

Варя улыбнулась, причем я увидел край ее языка.

– А это наш идеолог Герман, - главарь указал на герцога, - он, правда, все пропивает, но от этого только сильнее блещут его добродетели.

Варя села на край стола и стала болтать ногами. Она вообще была непосредственная девица.

– Мы пиво пить будем?
– спросила она.

Вопрос был в струю, но лица Германа и Пармена вытянулись в стручки.

– Ох, Варя, - простонали они.
– Нам же сегодня Москву встречать. Что он про нас подумает.

– А гостя угощать?
– изумилась Варя.

– Знаешь, вот у нас послезавтра акция будет, - вспомнил Пармен, - пусть гость приходит, заодно посмотрим его в деле.

– Да!
– согласился кривоногий герцог Герман.
– А то принимаем всяких предателей, а потом в крепости почем зря сидим.

– А я тоже в крепости сидел, - похвалился я.
– Только не в этой, а в Шлиссельбурге.

– За что?
– поинтересовалась Варя.

– За что, - махнул рукой я.
– Приплели, что я зятю какие-то там земли не так продал, и что на работу не ходил. А на самом деле у нас власть некондиционная, и я хотел довести ее до кондиции.

– До кондиции, - хохотнул Пармен.
– Как же, помню. Царица Нюрка тогда правила. Точно?

Вау, думаю, какие в Питере все культурные. Все, что нам историк в школе под строгой тайной рассказывал - все знают. Прямо обидно даже. Неужели у меня теперь нет ничего сокровенного?

– Ну ладно, - говорит Герман, - значит, будешь у нас работать в качестве кондиционера. Это нам сейчас, сам видишь, позарез нужно. Жара. Приходи послезавтра на акцию. В десять утра. Первый раз взносы можешь не приносить.

– А я и не собирался, - сказал я, да и пошел.

Только прошел домиков пять, слышу сзади топот, и Варька меня догоняет.

– Эй!
– кричит.
– Эй, ты!

Я не отзываюсь.

– Ну, как тебя там!

Я не отзываюсь. Варька забежала вперед, - ноги у нее были пыльные, но сама она вся свежая, как клубника, и что-то было в ней очень справедливое, как будто она дождь за три дня чуяла.

– Ну, короче, ты, короче, чего, не местный?

– Не местный, - сказал я достойно, - сами ми не здешные. А что, собственно?..

– Да у тебя что, уши отсохли?
– кричит Варька.

И тут я дотумкал.

– А-а!
– кричу.
– Земеля! Ура-а!

– Я вэээбще-то питерская, - важно поправилась Варька, - одначе...

– У-у-у!
– завопил я в полнейшем восторге и стал Варьку обнимать, правда, осторожно.

И от нее, как и от Катерины, даже в эту жару не пахло подмышками или носками, а пахло неожиданно зимними и темными запахами: не то чем-то цитрусовым, не то просто резким синим ветром.

4

Бабушка вечером подошла, поджав ручки на животе, и сказала:

– Егор!

– Что?

– Ты зачем сюда приехал?

Она прекрасно знала, зачем я приехал, а вопросом своим хотела сказать: "Ты, Егор, дурак, не учишь физику и никуда не поступишь". Поэтому я ответил:

– Я все знаю. Я взял с собой учебник. Он распространяет вокруг себя ауру. Не волнуйся, тебе вредно.

Бабушка укоризненно сжала красные губы.

– Ты хоть решил куда поступать?

– Решил, - сказал я.
– Вот тебе мои документы, завтра отксерокопируешь их и отнесешь, ну, в одно место.