Плач богов

И всё же, любые, и в особенности столь незначительные препятствия не мешали девушке наслаждаться своим вопиющим подглядыванием. Подхлёстывало и чувство абсолютной безнаказанности. Хотелось рассмотреть, как можно по больше и запомнить не меньше и не так, как бывало в музеях – украдкой да исподтишка. И, надо сказать, заново увиденное, ей безумно нравилось и не важно с какой стороны. Даже идеальный эталон мужской красоты, высеченный талантливой рукой Микеланджело в статуе Давида буквально мерк на фоне Киллиана Хейуорда. Может от того, что тот был живым примером, а не мёртвым мрамором? Мог двигаться, дышать, менять позы и даже меняться внешне. Был тёплым и совершенно иным на прикосновения. Имел свой обособленный запах, а, главное, умел говорить, смотреть и воздействовать на своего собеседника даже обычными жестами, как и полным незнанием того факта, что за ним кто-то наблюдает. В этом и являлось его совершенство. Он умел чувствовать и мог заставить чувствовать других.

И Эвелин действительно всё это сейчас ощущала, именно в целом, разглядывая его не сколько по отдельным частям и так называемым выделяющимся «мелочам», а тем, кем он в сущности и был – самодостаточной личностью, возмутителем её привычного уклада жизни, человеком, встряхнувшим её душу с такой силой, что она уже почти месяц не может отделаться от его образа и навязчивых о нём мыслей.

Видимо, поэтому и не уходила. Ловила столь быстротечные моменты, в надежде сохранить в своей памяти каждый отдельный фрагмент, каждое движение мужчины и последующую за этим мини-сценку неигровой пьесы. Наблюдала, как он идёт к водопаду, как осторожно, моментами даже неуклюже, пробирается между скользких камней к удобному месту. И как становится под мощную стену падающей воды, на несколько секунд задерживая дыхание и закрывая глаза. Даже у Эвы невольно спёрло в груди, а на спине от затылка до копчика стянуло кожу будоражащими мурашками, будто кто провёл холодными руками. Кажется, она была готова отдать в те мгновенья собственную жизнь только за возможность оказаться на его месте… или не на его месте, а… рядом…

Он простоит под холодной водой не так уж и долго, ровно столько, чтобы смыть с тела и волос незримые крупицы морской соли и охладить разгорячённую плоть до блаженного для такой жары озноба. Жаль, что эти ощущения нельзя было чем-то зафиксировать на ближайшие пару часов. Именно столько времени уйдёт на его намеченное возвращение в Льюис-Гранд: всего несколько быстротечных минут, чтобы обсохнуть под палящими лучами беспощадного тропического солнца, потом неторопливо одеться, почти через нехочу взобраться по широким ступеням в скале обратно наверх и по старому маршруту вернуться на более удобную для передвижения просеку с накатанной дорогой. Естественно, самый длинный путь перепадёт на пеший ход в сторону города и, как на зло, мимо не проедет ни одной телеги или фургона, возницы коих могли бы согласиться подбросить его хотя бы до городской окраины. Зато его явного с этим разочарования не захочет поддерживать Пайк. Пса на дальнейший час буквально кто-то подменит. Будет носиться взад и вперёд, радостно тявкать и даже убегать в обратную сторону ярдов на десять, а временами и на все двадцать.

– Да что с тобой сегодня? Надеюсь, никаких подозрительных грибов или растений не находил? А то с тебя станется.

Когда наконец-то доберутся до границы города, солнце уже спрячется за подогнанными с юго-запада дождевыми облаками. Небо затянет довольно быстро, а потом и вовсе без какой-либо ласковой прелюдии, разразится тропическим ливнем с парочкой раскатов недовольного грома и несколькими вспышками пугающих молний. Хорошо, что к тому времени уже доберутся до центра. Прятаться под навесами скатных крыш ближайших домов не станут, просто побегут вниз по улицам прямиком до Льюис-Лейн Уолл. К тому же там уже будет недалеко до родного дворика, так сказать.

В дом вбегут оба.

– Отряхиваться иди в угол, и не вздумай лезть в спальню, пока не обсохнешь.

Что ж, по крайней мере, хоть какая-то часть этого дня оказалась более-менее приятной. Даже нежданный ливень немного приподнял настроение, пусть и пришлось раздеваться прямо на веранде. Оставалось ещё несколько часов до ночной смены. В самый раз заняться обедом и закипятить воды на чай.

Пока разогревался чайник с двойной порцией воды, решил поискать в чистых вещах комода в спальне сухую пару домашних брюк и, как оказалось, вовремя. Во входные двери кто-то принялся стучать, настойчиво, с ощутимой ноткой то ли подгоняемого дождём нетерпения, то ли обычного желания достучаться до хозяев дома во что бы то ни стало.

– Да иду уже! Иду! Что у вас там, пожар?

Возможно шутка и удалась бы, знай он наверняка, кого в такую непогоду могло сюда принести. Но он не знал и не стал гадать. Наверняка маменька прислала кого-то с кухни «Ночной магнолии», чтобы передать единственному сыночку горячий обед, не совсем удачно выбрав для этого нужное время и момент.

Но уж чего он в действительности не ожидал, отрывая двери, так это увидеть на пороге своего жилища Эвелин Лейн. Промокшую до нитки, обхватившую себя дрожащими руками за предплечья и со взглядом загнанной лани в огромнейших (едва ли человеческих) глазах, от которого тут же остановилось сердце, а последний ход мыслей так и вовсе приказал долго жить вместе со способностью думать.

– М-можно… в-войти?

Глава тридцать девятая

Не исключено, что она сошла с ума, при чём буквально. По другому её действия и не назовёшь. Подобным поступкам нет оправданий. Не даром женщину во все времена называли главным источником человеческих бед – рассадником смертных грехов. Она и являлась самым страшным грехом на Земле – его благодатной почвой. Его проклятым чревом, из которого рождались самые страшные людские пороки и злодеяния. Она воспроизводила на свет тех монстров, которые убивали невинных людей, давала жизни тем и тому, что оскверняло в этом мире всё светлое и совращало невинное. И какой бы слабой она при этом не была физически, её власть и сила были неоспоримы при любом раскладе.

Не удивительно, почему большинство мужчин так ненавидели эту презираемую многими цивилизованными культурами блудницу, старательно лишая её сестёр каких-либо прав и приравнивая к статусу нечеловеческих существ. Ведь все свои алчные пристрастия она получала ещё при рождении. Её не нужно было учить кокетничать или флиртовать, она умела это делать ещё будучи ребёнком, неосознанно, именно на врождённых инстинктах. Что уже говорить о том факте, что и для себя она представляла большую опасность, не способную смириться с жестокой реальностью, с личным положением в жизни и устоять перед теми соблазнами, которые нашёптывал ей на ушко персональный дьявол-искуситель – свой собственный рассудок.

Разве кто-то заставлял её принимать в тот день столь радикальные решения? Прятаться в кустах, следить за Киллианом Хейуордом с выбранных ею же лучших стратегических точек, а потом и вовсе дойти до дичайшего абсурда – пойти за ним следом в Льюис-Гранд. Как ещё было всё это назвать, если не стопроцентным сумасшествием? Ведь её никто не тянул против воли и не принуждал через силу, она сделала всё это САМА! Это было её личное желание, всецело её выбором, она этого захотела!

И кто знает, может боги и посмеялись над ней тогда. С циничным интересом наблюдали, как она шла за мужчиной всю долгую дорогу вплоть до центра города, петляя между деревьями вдоль пролеска или постыдно прячась за зарослями кустов или теми же стволами. А дальше так вообще решили испытать на прочность, ниспослав на голову девушки целый ливень. Если до того момента она ещё могла дать задний ход, развернуться и пойти обратно в Ларго Сулей, то только не после того, как на неё буквально обрушилось целое небо. Ведь до начала грозы она ещё как-то могла смешаться с толпой и даже приблизиться к Хейуорду на несколько ярдов, сократив расстояние между ними чуть ли не втрое, то после хлынувшего сверху дождя всё резко изменилось. Улицы враз опустели. Искать безопасное место, чтобы переждать ливень, не зная ни города и не имея какого-нибудь проживающего здесь знакомого, равносильно сразу же подписать себе смертный приговор. Знатная девушка одна одинёшенька без компаньонки и лакея в центре Льюис-Гранда? И при этом нет ни одного вразумительного объяснения, как и почему она здесь очутилась?

Проще было сразу же спуститься на набережную и оттуда сигануть в воду вниз головой.

Почему она продолжила своё преследование? Едва ли Эвелин сумеет хоть когда-нибудь дать на это чёткий ответ. Скорее, поддалась подсознательным импульсам. Потянулась вслед за человеком, которого знала и за которым всё это время шла, как тот ослик за наживкой из морковки. Правда всё равно придерживалась безопасной дистанции, да и не могла она бежать за ним по дождю с такой же скоростью, что и он. Где-то с середины улицы, на которой, видимо, Хейуорд проживал, увидела, в какой из дворов двухэтажных домиков тот заскочил. Как-то даже сумела запомнить то место и не спутать с воротами соседних таунхаусов, когда достигла нужной цели. К тому времени уже успела промокнуть до нитки и порядком перебздеть. И трясло её определённо не от холода. Как-никак, но ливень был тёплым. Да она его почти и не ощущала, если бы не нужно было передвигаться и придерживать мокрые юбки насквозь промокшего платья. Ходить в таком облачении было крайне неудобно. Ткань липла к ногам и мешала привычному шагу. И то ей было уже всё равно.

Она продолжала с завидным упрямством совершать глупость за глупостью. Добрела кое-как до нужного дворика и к своему удивлению обнаружила незапертые в воротах двери. Сложнее было определиться с нужным жилищем окружающих её зданий без подъездов, где на каждые апартаменты имелось своё личное крыльцо с отдельным входом. Правда, и в этом случае искать долго не пришлось. На весь двор только к одному крыльцу в четыре ступеньки примыкала деревянная пристройка в виде собачьей будки.

Широкое верандное окно в «шашечку» было занавешено изнутри самой обычной английской шторой из белой ткани, лишь слегка приподнятой над подоконником для небольшой полосы проникающего в дом света. Так что увидеть, специально для этого не вглядываясь, кто там мог находиться в это время было почти невозможным. И обильные струи ливня, заливавшие стекло, и отсутствие внутреннего освещения создавали дополнительное препятствие. Оставался лишь один вариант предполагаемого развития событий – подняться по ступеням крыльца и попытаться достучаться до хозяина данной части дома. Уж чего-чего, а на последнее – ей смелости хватило предостаточно и с лихвой.