Плач богов

Сложнее, наверное, будет отнять свои губы от её шеи и нежного подъёма трапеции, чем прервать пересчёт мелких пуговиц. От её пьянящей кожи и обособленного запаха, от которых будет сильнее кружить голову и острее пульсировать нестерпимыми судорогами по всей длине перевозбуждённого члена. Руки сами сделают то, что делали уже не одну сотню раз, но не с таким осязанием, как сегодня: стянут с её предплечий не длинные (всего до локтей) рукава с безжизненно обвисшими воланами кружевных манжет. Она ему даже немного поможет, ощутимо вздрагивая и неосознанно покачиваясь в его сторону, как к единственному здесь непреодолимому притяжению, окутывающего её со спины спасительным теплом чужой близости.

Платье осыплется мокрой тканью вслед за покрывалом более слышным шелестом, и Эвелин вновь обхватит себя за плечи, заметней задрожит, но не обернётся, а он и не додумается останавливаться. Уже не сможет, даже понимая, насколько ей сейчас страшно, пусть при этом всеми силами пытается это скрыть. Не то, что ему будет на это плевать. Нет… Чем быстрее он приучит её к своим рукам и касаниям, тем легче будет обоим. Поэтому и не станет прерываться или же медлить перед следующим действием. Торопливо пройдётся по крючкам нижнего лифа, распустит шнуровку корсета, после развяжет ленты нижней юбки-кринолина и отстегнёт явно неновую подушечку турнюра.

К тому моменту её дрожь усилится и пальцы вцепятся в предплечья ещё крепче, но это нисколько не помешает снять с неё целый ворох наслоенных «одежд» и нелепых приспособлений. Всё, что на ней останется – дневная сорочка и панталоны, если не считать туфель и подвязок для белых чулок.

– Если всё-таки сомневаешься или боишься… - ему придётся заставить её обернуться к себе лицом и поднять на него взгляд. До какой бы одури и полного помрачения рассудка он её не хотел в эти минуты, ему всё равно требовалось знать, что она не оттолкнёт его в нежданный момент и не окатит отрезвляющим душем из очередных шокирующих обвинений.

– Не сомневаюсь!.. Пожалуйста… Я… я просто не знаю, что нужно делать мне.

Из его горла вырвется немощный смешок, а желание сгрести её в свои ревностные объятия так и вовсе побьёт все предыдущие рекорды со схожим безумием.

– Пока ничего, - но сократить до минимума последние меж ними дюймы пока не получится, поскольку оставлять её в исподнем не захочет. Для начала придётся отстегнуть помочи на поясе с подвязками, не спеша, чтобы не выглядеть напористым и нетерпеливым, да и сам пояс тоже, перед тем как развязать ленты панталон. К тому времени его собственная сорочка уже начнёт налипать к спине из-за усиленно проступающего пота, а первые капли испарины сбегать от шеи по ложбинке груди к вырезу рубашки. Даже руки слегка задрожат от неконтролируемого напряжения. При чём эрекция не ослабеет ни на йоту.

– Можешь присесть на кровать, - голос тоже охрипнет и почти сорвётся, когда Эвелин не совсем уверенно вышагнет из упавших на пол вещей и панталон, по существу оставшись уже в последнем элементе нижнего белья.

В тот момент её смелости останется лишь завидовать, поскольку сдерживать себя Хейуорду будет стоить неимоверных сил и титанического терпения.

– Только присесть? – она сама скинет туфли, видимо, мечтая уже спрятаться под одеяло и хоть как-то унять нервную дрожь во всём теле. Но всё же присядет на ближайшую к ней сторону более-менее сносно заправленной постели.

– Пока да… - и всё это время он не отведёт от неё поплывшего взгляда, даже когда будет стягивать через свою голову собственную рубашку, а потом на пару минут присаживаясь у её ног, чтобы освободить те от тонкой вязки шелковых чулок.

Поймёт ли с каким упоением он будет впитывать чувствительностью своих пальцев нежнейший бархат её кожи? Её пугливую дрожь (возможно неожиданно сладкую) от его прикосновений к её оголённым голеням и ступням. И конечно же шокированные мурашки, которые выступят эдакими предателями на ещё совсем недавно гладкой поверхности.

Может поэтому и не сможет сдержаться. На несколько секунд накроет её холодные, чуть ли не кукольные пальчики с нижней частью ступней своими широкими, горячими ладонями и припадёт губами к одной из коленок. А она ахнет, почти затрясётся, не зная, что делать и о чём просить. Вцепиться в пододеяльник задышав во всю грудь и явно сдерживаясь, либо от страха, либо от собственных желаний что-то вытворить в ответ.

А он заскользит губами чуть выше, к более чувственному участку ноги, к основанию внутренней части бедра, бесстыдно вдыхая её запах и совершенно не скрывая собственных откровенных целей. И естественно захочет большего, как только уловит тонкий, едва уловимый аромат женского естества, смешанный с запахом влажной ткани, который ударит в голову похлеще ядрёной порции шотландского виски. Как тут не озвереть и сорваться?

– Вот теперь можешь ложиться.

– На спину?.. А сорочка? Её надо снимать? – с того, каких стоило ей мучений произнести последние слова, можно писать целую картину. Но он лишь мягко улыбнётся, осторожно поглаживая ей ножки пока только до коленок, надеясь данными жестами хоть как-то успокоить растревоженную скромницу. Знала бы она, каким ошеломляющим соблазнением выглядели все её действия и в особенности выражения лица.

– Если не хочешь, то не нужно. Она мне не помешает. Во всяком случае, только скроет твою наготу.

– Это плохо или хорошо? – ещё и щёчки зардеются более ярче, а губы так и вовсе запылают маковым оттенком, под цвет растёртых мужским фаллосом нежнейших складок девичьего лона.

Догадывалась ли она, какие картинки рисовало его похотливое воображение?

– Главное, чтобы комфортно было тебе. Хотя, да… Для меня лучше, когда тело полностью открыто. Это возбуждает до предела. – и будто в подтверждение своим словам, примется расстёгивать пояс и ширинку да своих брюках.

Эвелин ничего так и не ответит. Банально не сможет, оцепенев где-то на пол пути к центу кровати. Так и зависнет в скованной полусидящей позе, опираясь трясущимися руками о матрац за спиной. Её и без того смущало, то, с какой непредвзятой лёгкостью он снял до этого с себя рубашку, обнажив загорелый гладиаторский торс, который она ещё совсем не так давно со срамной жадностью разглядывала из укрытия в Лейнхолле. Только сейчас всё будет выглядеть как-то по-другому. Или же воздействовать на её ничем незащищённый рассудок столь близким откровением. Теперь будут видны все когда-то недоступные её пытливому взору детали: линии, выпуклости и родинки – то, что не сумела разглядеть издалека и в шоковом состоянии в портовой бане. И это окажется во истину невероятным и неописуемым, усиленным чётким пониманием, что она не просто может им любоваться, но и осязать его близость, его физическую опасность – необратимый момент их физического контакта, соприкосновений и слияния. И то расстояние, что останется меж ними, едва ли подействует на сознание и тело мнимой защитой.

Вроде бы и мощные, но на деле весьма хрупкие косточки ключиц; впечатляющий объём натруженных тяжелейшей работой плеч, не менее округлые бицепсы, упругие крылья мускулистой груди и целый ряд мышечных «подушечек» поверх рёбер и центрального рельефа живота. И всё это покрывает тончайший слой бронзовой кожи, испещрённой то там, то здесь ветвистыми змейками вздутых вен, особенно на руках и нижней части торса. Может ещё тёмные пунктиры тонких волосков на изгибах локтей, игривым росчерком у тёмных сосков и более густой линией от впадинки пупка – указательной дорожкой вниз к пока ещё прикрытому лобку.

И, похоже, ей всё равно мало, даже не смотря на то, как зашивается от страха её мечущееся в груди сердечко и как мгновенно в жилах вскипает кровь, приливая к коже и к некоторым участкам тела (как наливаются томной тяжестью груди, покалывая в сосках ошеломительной негой и отдаваясь мучительной пульсацией между стиснутых стыдливым жестом ножек). Да! До дикости мало!

Она ведь не просто замерла и смотрит так неотрывно. Она для этого сюда и пришла! Чтобы увидеть, познать и попробовать, выбрав того, к кому тянулась все эти недели всеми своими тайными помыслами, вопреки прошлым убеждениям и страхам. Но если желания и те же фантазии можно хоть как-то скрыть от окружающего мира, только как это сделать от себя? Когда происходящие кошмары наяву буквально толкают от отчаянья к краю бездны, неосознанно выбирая менее опасный «выход».