Плачь обо мне, небо

— Слишком много чести простой фрейлине, — задыхаясь, отклонила идею княжна, — Вы не соизволите провести меня к дежурному гоф-медику, Николай Александрович?

Дежуривший сегодня доктор Маркус* с изумлением встретил на пороге своей квартирки в Новом Эрмитаже Наследника Престола, явно нечасто сюда захаживающего, и тяжело дышащую бледную барышню рядом с ним. Медику не дали возможности даже соответствующе поприветствовать гостей — проникшийся волнением своей спутницы, цесаревич лаконично и быстро пояснил причину их визита и, дождавшись, когда Федор Феофанович соберет свой чемоданчик, вышел, готовый показывать путь. Катерина, безмолвно сопровождающая Николая и не способная уже выдавить из себя хоть слово, поэтому просто сжимающая крестик и обескровленными губами шепчущая молитвы одну за другой, последовала за ними.

Все то время, пока за высокими белыми дверьми суетились служанки и доктор Маркус, Катерина ходила от одной стены к другой по узкому пустому фрейлинскому коридору, не обращая внимания на просьбы Николая присесть, пока она от волнения не потеряла сознания. Ожидание было невыносимым. Кажется, столь сильно ее трясло в последний раз — в день, когда она решилась на иллюзию убийства Великой княжны: внутри все скручивалось в тысячи тугих узлов, которые пронзали сотни игл, сердце гулко колотилось в груди, и этот звук разносился по всему телу, кажется, даже отдаваясь пульсацией в покрасневших глазах. Цесаревич, всерьез опасающийся за состояние княжны, на исходе десятой минуты (хотя по ощущениям уже минул не один час) все же резко остановил встревоженную барышню, положив ладони ей на плечи и несильно встряхнул.

Будто очнувшаяся от кошмарного сна, Катерина подняла голову на стоящего в шаге от нее Николая, не совсем понимая, почему он с такой горечью смотрит ей в глаза. Почему так тверда его хватка и почему на лице нет привычной улыбки. Почему ей сейчас совсем не до мысли о непозволительной близости и нет совсем никаких эмоций, кроме всепоглощающего страха. Почему она с необъяснимой для самой себя надеждой что-то ищет в синеве напротив.

И вдруг, словно гранитную плиту с ее плеч сняли — стало так легко, и тело совершенно перестало ощущаться. Голова — пустая, ноги — чужие.

Рвано вздохнув, абсолютно не отдавая себе отчета в своих действиях, Катерина опустила взгляд и прислонилась лбом к грубой ткани военного мундира, закрывая глаза. Безвольно повисшие руки не осмелились довершить объятие, но вместо этого другие-родные ладони легли на выпирающие лопатки, позволяя.

И до того, казалось, парализованный язык все же послушался; сбиваясь, тихо-тихо, перемежающимся с кашлем шепотом, Катерина рассказывала о том, что произошло, стараясь как можно яснее и лаконичнее донести смысл. Николай, не перебивающий дрожащую княжну, мрачнел с каждым новым словом. То, что Жуковской стало дурно отнюдь не из-за злоупотребления пирожными, было очевидно, и не окончится ли все худшим для нее образом — никто, кроме гоф-медика, сказать не мог.

Цесаревич не желал даже и мысли допустить о том, что на ее месте сейчас могла бы оказаться Катерина, однако даже при таком раскладе, нельзя было оставить произошедшее без внимания. Кто мог поручиться за то, что это случайность, и неизвестный не постарается компенсировать неудачу новой попыткой?

Постепенно, речь Катерины затихла, да и сама она перестала трястись как осиновый листок. Отстранившись (благо, Николай не удерживал ее и послушно опустил руки, впрочем, готовый поддержать, если потребуется), она извинилась за столь нескромный поступок и все же приняла предложение присесть. На смену выплескивающемуся за край страху пришла задумчивость, и княжна ушла в себя, опершись спиной о холодную стену, к которой была прислонена скамья.

Впрочем, недвижима она была недолго: стоило скрипу прорезать тишину коридора, Катерина вскочила навстречу выходящему мужчине. Доктор Маркус нахмурился, прикрывая дверь, за которой все еще суетились служанки.

— Как она, Федор Феофанович?

— Господь милостив, m-le Жуковская слаба, но ее жизни ничего не угрожает.

Размашисто перекрестившись, княжна прикрыла ладонью тонкие губы. В глазах ее стояли слезы облегчения. Николай, находящийся в шаге от фрейлины, чтобы поймать ее в случае потери сознания, молча слушал гоф-медика; в его мыслях уже складывалась цепочка предположений, однако озвучивать их сейчас, в присутствии постороннего человека, он не намеревался. Да и вряд ли следует сегодня добавлять волнения и без того едва держащейся на ногах Катерине.

— M-le Жуковской крайне повезло, что яд содержался в пирожных — похоже, злоумышленник не догадался, что сам же предлагает антидот.

Катерина, до которой его голос доносился как сквозь вату, почему-то подумала, что адресант той злополучной корзинки просто не пожелал убивать или же намеревался растянуть ее агонию. Судя по тому, как мучилась Сашенька, яда не пожалели и положили в каждое пирожное. Кивнув в ответ на просьбу гоф-медика не беспокоить пока пострадавшую, княжна поблагодарила его за помощь и ответила на неприкрытый вопрос:

— Я не имею ни единого предположения о том, кому обязана столь щедрым подарком.

— Возможно, кто-то из фрейлин, завидующих Вашему положению, княжна?

— Какому положению? — горько усмехнулась та. — C’est impossible. Не думаю, что я могу являться предметом чьей-то зависти.

— Его Высочество благоволит к Вам, да и государыня Императрица расположена к Вам, — доктор Маркус развел руками, словно поясняя очевидное.

Катерина нахмурилась: вариант с исходившей от кого-то из свитских угрозой она совершенно не рассматривала, и до последнего полагала, что корзинка попала к ней по чистой случайности. А то, что посыльный, со слов служанки, настаивал, чтобы подарок передали именно ей… он мог и перепутать что. В общем, в целенаправленное желание отравить ее княжна практически не верила, но после предположения медика как-то задумалась.

— Или же здесь замешаны отнюдь не фрейлины… — тихо проговорил Николай: так, чтобы расслышать его могла только стоящая рядом княжна. Вздрогнув, она обернулась.

— Что Вы имеете в виду?

— Катрин, это всего лишь мое предположение, пока не имеющее никаких доказательств, — попытался успокоить ее цесаревич. — В любом случае, необходимо допросить служанку, которая виделась с посыльным, а потом разыскать и его. Возможно, так мы узнаем хоть что-то.

— Вы позволите, я заберу пару пирожных?

Непонимающе взглянув на гоф-медика, Катерина как-то отрешенно кивнула: сейчас ее ум заняла последняя фраза Николая. Сам цесаревич о чем-то говорил с доктором, намеревавшимся вновь войти в комнатку фрейлин, дав княжне возможность обдумать чужие и свои предположения.

— Доктор Маркус все сохранит в тайне. Но сейчас Вы составите мне компанию в променаде до библиотеки, — раздался рядом тихий, спокойный голос.

Не нашлось сил даже на то, чтобы удивиться, сколь ясно были прочтены ее мысли о нежелании, чтобы история разлетелась по всему дворцу: Катерина с благодарностью приняла поданную руку. Она действительно нуждалась в прогулке.

***

Окраины столицы мало чем отличались от окраин любого другого городка: те же ветшающие дома и вековая пыль на стенах, те же люди и та же тень неблагополучия, что осточертели еще в Твери. Права была тетушка — стоило покинуть эту страну, когда была возможность, и никогда боле не возвращаться. Но нет, она понадеялась на то, что хватит просто уехать из Петербурга, сменить имя да несколько месяцев никак не давать о себе знать. Похоже, своего покровителя она серьезно недооценила. И уверовала в его милосердие, коего не существовало. Потирая ледяные ладони друг о друга, женщина с беспокойством осмотрелась: солнце катилось к горизонту, расплескивая по выцветшему голубому полотну алые лучи — быть морозу, и улицы понемногу пустели. Уже утих детский смех, что доносился с соседней улочки, все реже стал перестук лошадиных копыт: благовоспитанным барышням стоило в такое время домой спешить, а не стараться как можно незаметнее проскользнуть по проулку.