Плачь обо мне, небо

Для того, чтобы начать здраво мыслить, потребовалось еще две минуты, но ни одно разумное решение не успело прийти к ней, потому что дыхание резко перехватило, когда о брусчатку с глухим звоном ударился окровавленный нож, а мужчина метнулся в сторону противоположного выхода из проулка. Катерина даже не поняла следующих секунд: случайный спаситель рванулся было за нападавшим, но громкий хлопок выстрела, раздробившийся о каменные стены стоящих близко друг к другу домов, заставил застыть на месте и его, и княжну. Незнакомец, успевший изрядно отдалиться, вскрикнул — пуля попала в ногу, но все же сумел, прихрамывая, завернуть за угол. Ошеломленная Катерина опустила взгляд: вытянутая вперед дрожащая рука судорожно сжимала рукоять пистолета, взятого вчера у цесаревича и по какой-то роковой случайности не отданного обратно. Все еще не осознавая, что это именно она бездумно вынула оружие из ридикюля, оказавшегося так близко, Катерина тяжело сглотнула. И перевела взгляд на обернувшегося к ней Николая, в потемневшем взгляде которого сейчас не представлялось возможности прочесть хоть что-нибудь.

— Ваше Высочество?! Вы следили за мной? — ничуть не скрывая своего раздражения, смешанного с усталостью, задала насущный вопрос Катерина, пытаясь совладать с головокружением и подняться на ноги. Для этого пришлось опереться здоровой рукой на стену позади, но все же пересилить слабость удалось.

— Вы скажете, что напрасно? — делая несколько решительных шагов в ее направлении, отозвался цесаревич. — Не вздумай я последовать за Вами, Бог знает, что бы с Вами произошло.

Голос как и всегда звучал иронично и непринужденно, словно бы не по его мундиру расползалось багровое пятно.

Пятно?

Катерина поперхнулась собственным вдохом, забывая о том, что сама еле жива. И ноющая боль где-то в лопатках и голове, и тошнота, и все еще неровное дыхание вместе с шумом в ушах стали совершенно незначительными, неощутимыми, стоило лишь увидеть кровь на темно-зеленой ткани.

— А вместо этого произошло с Вами.

Вместо того, чтобы продолжить короткий спор, он как-то даже слишком спокойно констатировал очевидный факт:

— Если сейчас здесь появятся жандармы, боюсь, у нас будут все шансы узнать Третье Отделение изнутри.

Для нее, потерявшейся в собственных ужасающих и выворачивающих наизнанку эмоциях, прошло уже не менее часа, и она краем сознания удивлялась, что еще никто из людей, гуляющих на вербной ярмарке, не бросился на звуки выстрела (и это если не говорить о стражах порядка). В действительности же минуло не более минуты, и развернувшийся праздник на Малой Конюшенной в некотором роде был даже им на руку, потому что общим шумом сработавшее оружие не так оглушало и тревожило покой горожан. Схватив Катерину за не поврежденную руку, менее всего сейчас памятуя о приличиях и иных нормах морали, что не предполагали подобных контактов с незамужними барышнями, особенно в местах столь уединенных, Николай моментально забрал у нее свой пистолет, пряча за отворот мундира — обыскивать Наследника престола не осмелился бы ни один жандарм — и тем же быстрым движением притянул опешившую княжну ближе, свободной рукой обнимая ее за плечи и прикрывая полой распахнувшегося плаща. Сейчас со стороны они выглядели обычной влюбленной парой, возжелавшей найти минутку спокойствия вдали от столичной суеты. И если кто заглянет в проулок, вряд ли предположит, что выстрел случился именно здесь.

В том и была спонтанная мысль цесаревича, но о том совершенно не подозревала Катерина, испуганно прислонившаяся виском к плотному сукну и борющаяся с желанием вернуть хотя бы минимальную дистанцию между ними. Перед глазами тускло поблескивали золоченые пуговицы и витые шнуры аксельбанта, а в ушах сумасшедше колотилось, отдаваясь грохотом во всем теле, испуганное сердце. Звук дробился, разрастался, и лишь немногим позже она поняла, что он смешивается с таким же неровным биением сердца Николая.

— Экзамен Вы не сдали, Катрин, — вдруг насмешливым шепотом прокомментировал цесаревич, сбивая свою спутницу с толку. — Пуля попала в ногу, а это даже близко не достойный выстрел.

— Я и не имела намерения его убить, — возразила Катерина, умалчивая о том, что вообще не представляла, каким образом вытянула пистолет и решилась на подобное действие: оружие осталось у нее по чистой случайности, она просто не имела еще должного навыка, чтобы даже помыслить о собственной защите. Но жизнь никогда не умела подстраиваться под готовность человека сделать что-либо, и все фатальные ситуации происходили ровно в момент, когда этого желаешь менее всего. Впрочем, это лукавство: куда хуже было бы, не окажись у нее пистолета, или окажись она далеко от выпавшего, когда ей заломили запястье, ридикюля.

Внезапно замерев от случайно пришедшей мысли, она сделала шаг назад — с легким оттенком сожаления от расставания с теплом и защитой, излучаемыми цесаревичем — и осмотрелась в поисках незнакомки. Проулок был пуст. Где-то у противоположной стены тускло поблескивало лезвие ножа, наполовину испачканное начавшей подсыхать кровью, смешавшейся с грязью, островки серого снега, не до конца стаявшего, истоптанные там, где была борьба, разрывали целостность каменной кладки, но никакого намека на то, что здесь лежал человек, не наблюдалось.

— Скажите, что я не сошла с ума, — все так же переводя взгляд с одного участка на другой, медленно произнесла Катерина. — Здесь ведь была женщина? Она лежала без сознания, я не знала, чем ей помочь, когда Вы… когда все это… — она как-то беспомощно развела руками, подбирая слово, — случилось.

— По всей видимости, ее обморок был не настолько глубок, как представлялся.

— Вы хотите сказать, что она его разыграла? Но зачем? Впрочем, — она не стала дожидаться ответа, понимая, насколько глуп был вопрос, вместо этого поднимая холодное оружие, — вербная ярмарка — прекрасный повод поживиться за счет кого-либо из жалостливых горожан, не способных оставить бедную женщину в беде. Достаточно заманить в темный проулок, потянуть время, пока не подоспеет сообщник, и обчистить карманы жертвы.

Николай нахмурился, догадываясь, к чему ведет его спутница. Хотя, если быть точнее, он предполагал куда больше, чем она в данный момент. Возможно, у него не было таких оснований, которые сложно опровергнуть, но шансы проверить похожую на правду гипотезу, благодаря Катерине, появились. Только не сегодня. Стиснув зубы от новой волны боли где-то справа, он попытался сделать пару размеренных глубоких вдохов и выдохов: неизвестный попал ножом по ребрам, и, судя по пропитавшемуся кровью мундиру, явно не ссадину оставил, но если за прошедшие минуты цесаревич еще не разделил участь той неизвестной (с поправкой на то, что его обморок был бы настоящим), возможно, только лишь зацепил. И все же жжение нарастало с каждой секундой.

Катерина, от которой не укрылась бледность Николая, тут же дала себе нелестную характеристику: вместо того, чтобы решать второстепенные проблемы, лучше бы доктора нашла, пока собственными руками не свела в могилу Наследника престола. Бросившись к нему, чтобы поддержать — теряющее краски лицо не оставляло шансов другим мыслям — она постаралась как можно аккуратнее подставить плечо и не касаться раненного бока. Им даже удалось медленно выйти обратно на Малую Конюшенную, чтобы вернуться на Невский, и не привлечь внимания горожан: цесаревич упрямо держал маску благодушия, стараясь, чтобы со стороны они выглядели как прогуливающаяся пара. Но когда Катерина заговорила о том, чтобы срочно найти экипаж и ехать на Литейный (впрочем, она была готова на любую врачебную помощь, просто на ум кроме Мариинской больницы, где работал широкоизвестный Буяльский, ничего не пришло), ей ответом стал непреклонный отказ. Однако мысль об экипаже и впрямь была здравой, только искать никого не пришлось: простая черная закрытая карета Его Высочества ожидала прямо на углу Невского и Малой Конюшенной.

– Катрин, право, я не истекаю кровью и не намерен испустить дух на мостовой, – попытался шутливо успокоить её цесаревич, открывая дверцу, но не преуспел в этом: княжна лишь одарила его укоризненным взглядом, прежде чем молчаливо подняться внутрь. – Ну хорошо, хорошо, – капитулируя, Николай поднял руку, тут же вновь поморщившись от боли, – едем во Дворец: договориться с Федором Феофановичем проще, чем с кем-то еще.

Он не желал показаться героем, пусть и в действительности упасть без чувств из-за ранения на глазах у встревоженной барышни было бы крайне болезненным ударом по собственному достоинству, но дать повод дворцовым сплетникам обсудить это маленькое «приключение», значило позволить длинным языкам донести новость до Императрицы. А то, сколь остро на все связанное с сыном реагировала Мария Александровна, не было известно разве что заграницей. Помимо того, цесаревич прекрасно представлял ярость Императора в адрес его безрассудных действий, вновь (что отец не замедлит подчеркнуть) связанных с небезызвестной барышней, но это все меркло перед тем, сколь сильно может ударить неприятная новость по здоровью матери. Конечно, он сам подвергал ее опасности, сам был виновен в произошедшем (пусть и косвенно), и именно его упрямое нежелание брать с собой охрану приводило к подобным ситуациям (хоть и только во второй раз), но зная, что если бы не этот его шаг, сейчас бы его место заняла Катерина, и вряд ли бы ей повезло больше, Николай не чувствовал за собой вины.