Плачь обо мне, небо
Шрифт:
О том, что дело о покушении на члена царской семьи еще не завершено, цесаревич не счел нужным упоминать. Все участники заговора были выявлены, их участь вскоре решится, и потому не стоило продолжать этот разговор.
— Вы нарочно утаили от меня все?
— Я беспокоился о Вашем здравии. Доктор Боткин мне писал, что у Вас участились приступы, и я посчитал, что подобное известие все лишь усугубит.
Из-за тонких, всегда словно стянутых в ниточку губ, лицо Ея Величества могло показаться недовольным, но ласковый взгляд, замеченный внимательным собеседником, тотчас бы разуверил его в этом: Императрица ничуть не гневалась. Разве что на того, кто посмел совершить покушение на цесаревича, но сие чувство уничтожалось замешательством, что овладело ею, вырвавшись тяжелым вздохом из груди. Тревога сына о ее самочувствии и его желание уберечь ее от удара, что непременно бы хватил Императрицу, были похвальны, но мысль о том, что она единственная оставалась в неведении,
Чужая страна, которую немецкая принцесса пыталась полюбить всем своим сердцем, не желала ее принимать: если бы все ограничилось лишь сплетнями во дворце, юная Мария бы сумела это преодолеть — за ее спиной с детства судачили о происхождении незаконнорожденной девочки. Но недоброжелательным оказался не только российский двор: климат холодной России и влажность Петербурга так отличались от погоды в родном вечнозеленом Дармштадте, что и без того слабое здоровье принцессы стало ухудшаться. Простуды следовали одна за другой, и хотя отчаянно желающая остаться в этой стране невеста Наследника Престола выполняла все указания медиков, болезнь не намеревалась оставить ее насовсем. Единственной причиной, по которой Мария находила в себе силы улыбаться, являлся цесаревич, чье ответное чувство давало повод поверить в возможность счастья и верность принятого решения. Спустя год после состоявшегося в апреле браковенчания родилась дочь Александра, а следом за ней — долгожданный преемник Российского Престола, названный в честь своего царственного деда Николаем. И именно вокруг сына, перенявшего от матери глубокие синие глаза, сосредоточился весь мир будущей Императрицы, особенно когда дочь скончалась за пару месяцев до седьмого дня рождения от менингита. До коронации оставалось более десяти лет, и Мария могла посвятить себя семье, насколько это было возможно для супруги цесаревича.
Несмотря на то, что после Николая на свет появились еще пять сыновей, более всего принцесса была привязана к тому, кому уготовано было сменить отца на Российском Престоле. Потому и воспринимала все с ним связанное близко к сердцу; и, зная о том, Николай старался не волновать лишний раз Императрицу.
Вдали от суеты и блеска Петербурга, в Царском Селе, она ощущала себя немногим лучше: те месяцы, что находилась здесь императорская фамилия, становились глотком свежего воздуха для государыни, но почти никак не влияли на болезнь легких, хоть и лечили сердце. Три года назад на Рождество ей был подарен Ливадийский Дворец, находящийся на Южном берегу Крыма, а в августе Мария Александровна впервые посетила свою резиденцию, где провела несколько месяцев, что пошли ей на пользу. Стоило бы уговорить ее перебраться в Ливадию и на всю зиму: доктор Боткин давно уже настаивал на этом, в чем Николай его полностью поддерживал. И без того резкий контраст между бледностью кожи и темнотой кудрей усилился, отражаясь и в хрупкости черт; и сейчас, увидев, как государыня закашливается, прикрываясь батистовым платком, а после старательно прячет окровавленную ткань, цесаревич осознавал, что готов лично остаться с матерью, если бы ему было это позволено, лишь бы ей стало лучше.
Эти учащающиеся приступы беспокоили все сильнее и выбрасывали посторонние мысли из головы, включая ту, что подразумевала визит в кабинет Императора. Все разговоры о случае в Таганроге могут подождать.
***
Российская Империя, Таганрог, год 1863, сентябрь, 12.
Вопреки всем своим планам в имении Шуваловых Катерина задержалась не на неделю и даже не на две. Сентябрь входил во вторую свою декаду, а княжна, порывающаяся уехать обратно в Карабиху, каждый раз останавливалась под влиянием уговоров Елизаветы Христофоровны, желающей подольше пообщаться с будущей невесткой. Елена тоже поддавалась просьбам маменьки, откладывая свою поездку в Петербург, однако понемногу начинала переживать, как бы государыня не разгневалась на нее. И потому, после многочисленных обещаний навестить графиню до прихода зимы, было принято решение паковать саквояжи и закладывать карету следующим утром. Тем более что надлежало испросить прощения у Марты Петровны, выславшей Катерине гневное письмо еще на исходе августа: княгиня упрекала дочь в ее необдуманном побеге в Таганрог, о коем она никого не уведомила. Запоздало осознавая, что надлежало хотя бы пару строк черкануть еще в
момент выезда из деревни, да послать их с графским слугой, княжна начинала полагать, что ее беззаботность не выветрится из головы и к старости.Раздумывая над тем, что скажет маменьке, особливо о том, почему она не задержится в Карабихе, Катерина совсем затерялась в собственных мыслях, ничуть не слушая рассуждения Елены о скором их возвращении в столицу. Оная же, скользя длинными бледными пальцами по корешкам книг, внезапно встрепенулась, потянув на себя один из не слишком толстых новых томиков: то была не столь давно изданная поэма трагически погибшего молодого поэта Лермонтова. Сей экземпляр, бывший в числе тех, что вышли для членов императорской семьи, вручила Елене сама государыня, оттого хранился он с особой бережностью.
— А хочешь, мы узнаем, что нас ждет в Петербурге? — воодушевленная девушка прижала к груди заветный томик, надеясь развеселить отчего-то задумчивую подругу. Ожидаемого отклика со стороны княжны идея не вызвала, и не намеревающаяся сдаваться Елена, прикрыв глаза, звонко возвестила: — Страница шестьдесят первая, восьмая строчка сверху, — после чего, оживленно листая желтоватые страницы, начала отсчитывать их до искомой; достигнутая цель ознаменовалась шумным выдохом. — Измучив доброго коня, на брачный пир к закату дня спешил жених нетерпеливый.*** Видишь, приедет всё же прусский принц! Давай, Кати, теперь твоя очередь! — протягивая книгу подруге, требовала включиться в игру Елена.
— Так ведь не Святки же, — попыталась отказаться княжна, — ошибочно будет гадание.
— Ну что тебе стоит?
Не желая спорить, Катерина послушно приняла из рук подруги пухлый томик, накрывая его ладонью.
— Страница семьдесят девятая, одиннадцатая строка снизу, — безо всякого интереса раскрывая книгу на указанной странице, княжна скользнула взглядом по строчкам и вздрогнула. — Напрасно женихи толпой спешат сюда из дальних мест… Немало в Грузии невест, а мне не быть ничьей женою.
— Глупости! — нарушила неловкую заминку, возникшую после озвученных слов поэта, Елена, отнимая у подруги книгу, — Попробуем еще раз, — готовая вновь назвать страницу и строку, она была прервана негромким протестом.
— Не нужно! Повторение будет уже фальшивым, — качнув головой, Катерина поднялась с кушетки, подхватывая лежащий на ней пуховой платок и набрасывая оный себе на плечи: первые дни сентября выдались прохладными. — Я прогуляюсь, если ты не возражаешь.
Елена не успела и слова молвить, как стих шелест юбок, и скрип петель возвестил о том, что в спальне она осталась одна. Сбежавшая — а иначе ее сиюминутное желание оказаться за пределами поместья назвать было нельзя — княжна нуждалась в возможности отвлечься. Эти ничего не значащие строки мистическим образом повлияли на настроение девушки, и отнюдь не в положительном ключе. Сама того не желая, Катерина бормотала себе под нос выхваченные взглядом строки, следовавшие за теми, что она зачитала вслух.
“Пусть примет сумрачная келья, как гроб, заранее меня…”.
Как бы ни гнала от себя молодая княжна эти мысли, они налетали, словно голодные вороны, хлопая крыльями по лицу и оглушая своим карканьем. Оттого, столкнувшись с кем-то у дверей гостиной, Катерина оступилась и едва не потеряла равновесие, если бы мужчина в летах и с проседью у висков не подхватил княжну под руку. Сбивчиво извиняясь за свою нерасторопность, она хотела было уже уйти, но вгляделась в черты “незнакомца” и вновь извинилась. Но уже за невнимательность.
— Василий, зачем ты здесь? — посыльный маменьки вряд ли бы приехал в Таганрог без нужды, — Что-то стряслось?
— Барыня письмо просила срочно доставить, — протягивая вытянутый из-за пазухи свернутый в трубочку лист бумаги, проскрипел слуга. Благодарно кивнув ему, прижав к себе драгоценную для нее вещь, Катерина толкнула дверь, тут же попадая во власть душистого аромата свежезаваренного чая, поданного Ариной: даже по этим медовым нотам княжна могла сказать, что в гостиной наслаждается горячим напитком ее жених. Кончик перьевой ручки скользил по желтоватой бумаге, пока склонившийся над записями граф что-то подсчитывал. Судя по тому, что он никоим образом не отреагировал на появление невесты, цифры и факты вновь захватили все мысли Дмитрия.
Стараясь ступать как можно тише, дабы не помешать жениху, Катерина присела на дальний диванчик и наконец развернула прибывшее с посыльным письмо. Улыбка, рожденная написанным неровным маменькиным “Катенька”, померкла, как только княжна вчиталась в следующие за обращением строки. Казалось, что кто-то вместо весточки из дома вручил ей страницу из той же сюрреалистичной повести, не имеющей параллелей с ее жизнью. Может, кто-то решил ее разыграть? Петр отплатил за взятый без спросу камзол, когда она инсценировала эту глупую сцену с дочерью князя Апраксина? Или же Ирина затаила обиду за своевольный побег сестры в Таганрог? Но никто из них не стал бы столь жестоко насмехаться над любовью Катерины к отцу, и вряд ли бы почерк маменьки им удалось подделать. Но все, о чем говорилось в письме, настолько было далеко от истины, что княжна терялась в догадках, не замечая, как трясутся ее руки.