Пламенный цветок

«Так вот откуда в голове Зарины эта чушь про жертвенность во имя страны! Местные венценосные особы настолько праведны, что даже тошно. Не удивительно, что такие проходимцы, как Витор и этот принц положили глаз на их королевство!» — Нэйдж поморщилась, но свойственным Торине взволнованным тихим голоском поблагодарила королеву за заботу, клятвенно заверив, что будет стараться. К счастью, это оказались единственные нравоучения, которые пришлось выслушать. Принцесса Зарина так и не почтила её своим визитом, сославшись на слабость из-за беременности. Однако её отсутствие Нэйдж посчитала хорошим предзнаменованием.

Церемония должна была состояться в храме Вира. У дворца Нэйдж ожидала запряжённая двумя лошадьми светлой масти расписная и украшенная алыми и жёлтыми лентами и цветами карета. Но она оказалась так мала, что кроме кучера и пары служанок взобравшихся на козлы, больше никто не поместился, и огромная процессия, вышедшая проводить принцессу, так и осталась ожидать во дворце.

Нэйдж плохо запомнила дорогу. Окна закрывали полупрозрачные алые шторы, которые суетящиеся служанки просили не дёргать. Принцессе полагалось чинно сидеть внутри и не высовываться. И Нэйдж неохотно согласилась немного поскучать среди цветов и подушек, которыми была устлана карета внутри. Но если сначала, когда дорога шла через лес, было тихо, то, войдя в город, их принялись закидывать цветами горожане. Все они желали принцессе счастья и благоденствия. По мере приближения к храму хор жаждущих поздравить Её Высочество становился всё многоголосней. Нэйдж даже не представляла, где местные жители смогли собрать поздней осенью столько цветов! Но ими оказалась щедро усыпана вся дорога.

Выстроенный из необычного зеленоватого мрамора храм Вира напоминал высокую парковую ротонду. Его свод полностью был затянут лианами, а резные колонны украшали как каменные лозы и цветы, так и живые. Мелкие алые шишечки виднелись повсюду, а их дурманящий аромат так и вился в воздухе. Широкие оконные проемы были застеклены разноцветными витражами, расписанными причудливым цветочным узором, а над главным портиком возвышалась уже знакомая древовидная фигура. И снова в её корнях сновали блестящие жуки, которые необъяснимым образом крутились только возле необычного изваяния, хотя, казалось бы, должны были сыпаться гостям на головы. Перед выходом из кареты служанки накинули на голову Нэйдж золотистую вуаль, а потом под радостные крики толпы сопроводили в храм. Они остались стоять у входа, склонившись в почтительном поклоне. Нэйдж, сжав покрепче в руках чёрный лотос, шествовала вперёд и жалела, что вуаль не даёт толком разглядеть внутреннее убранство. Просторный храмовый зал был красиво завешен широкими золотыми лентами и цветочными гирляндами. В самом центре виднелось небольшое возвышение, обвитое по краям белыми розами. По нему маячила одинокая фигура, разряженная в цветастое одеяние.

«А вот и жених», — поняла Нэйдж, отмечая его изумрудный камзол и торчащую из-под него канареечно красную рубашку с голубыми жабо и манжетами. Нелепый костюм дополняли апельсиновые бриджи, кобальтовые высокие сапоги и похожий на изогнутый обруч серебристая корона.

Важные гости находились внизу. Король и королева застыли у самых ступеней, а напротив них стоял вразвалочку крупный бородатый мужчина в бэрлокском кричащем наряде. О высоком статусе гостя говорила лишь возложенная на спутанные каштановые лохмы напоминавшая терновый венок золотая корона. Зарина и Этьен обнаружились позади королевской четы, тогда как рядом с королём Бэрлока не оказалось ни одной дамы. Только несколько мужчин, таких же крупных и взлохмаченных. Их мелкие поросячьи глаза пожирали похотливыми сальными взглядами фигуру Нэйдж. Судя по их неприятным ухмылкам, они с трудом сдерживались, чтобы не брякнуть что-то пошлое и не начать улюлюкать. Бэрлокские дамы толпились у дальнего окна. Сегодня их наряды особенно впечатляли. На леди Октавии было настолько пышное платье, что из-за многочисленных разноцветных оборок она едва могла шевелить руками. Леди Морана сильно сутулилась: многочисленные украшения — бусы и заколки — не давали ей поднять головы. А леди Гизелла и вовсе привалилась к стене, не в силах, держаться на ногах от бесчисленного великолепия, которое она на себя нацепила. На их кичливо-ярком фоне линкское общество выглядело тускло и бесцветно. Почти одинаковые серо-синие костюмы мужчин и светлые платья женщин, несмотря на изысканность кроя и тонкость отделки, почти не привлекали внимания и смотрелись невнятной блёклой массой.

Подходя к ступенькам пьедестала, Нэйдж расслышала отдалённый гул, будто где-то неподалёку находился пчелиный улей. Однако подумать, что же его могло издавать, не успела. Стоило ей поравняться с королевскими особами, как король Бродерин шагнул к ней навстречу. Он подхватил её под руку и, повернув к гостям, торжественно произнёс:

— Перед лицом всех собравшихся и божественного лика Вира хочу объявить о создании нового альянса между Линком и Бэрлоком, и в заверении добрых намерений мы, Его Королевское Величество Бродерин первый, отдаём нашу младшую дочь — принцессу Торину — в жёны бэрлокскому принцу Андреасу. Да принесёт мир и процветание их брачный союз!

— Да будет так! Да будет так! — Пронеслось по залу, и как только ликование стихло, к Нэйдж подошёл бэрлокский монарх.

— Король Чесмик, — лающим хриплым голосом начал он, — подтверждает объявленное соглашение! — Король грубо вцепился в другую руку Нэйдж. — Бэрлок принимает невесту и благословляет этот союз!

— Да будет так! Да будет так! — Вновь повторили гости.

Король Бродерин отпустил руку Нэйдж и, повернувшись к ней, спросил:

— Принцесса Торина, согласна ли ты выйти замуж за принца Андреаса. Уважать, заботиться и хранить ему верность до конца своих дней?

Нэйдж пробормотала робкое «да» под новые возгласы гостей. Едва заслышав ответ, бэрлокский монарх грубо толкнул её к пьедесталу. Нэйдж, налетев на первую ступеньку, чудом удержалась на ногах. Ей хотелось обернуться к бесцеремонному королю и прилюдно втолковать, что с принцессой стоит обращаться уважительней. Но пока она негодовала, Чесмик уже успел поинтересоваться у своего сына:

— Принц Андреас, берёшь ли ты в жёны принцессу Торину и готов ли беречь и защищать её до конца своих дней?

— Да. — Донеслось сверху, а от этого каркающего голоса по коже пробежали мурашки. Нэйдж подняла голову, чтобы посмотреть на принца, и её сердце замерло. На неё надменно взирали льдисто-голубые глаза. Нэйдж невольно вздрогнула: по спине пронесся холодок. Жестокий незнакомец из сна предстал перед ней наяву.

— Дитя моё, ты должна подняться и отдать принцу цветок, — тихо напомнил ей король Бродерин.

Нэйдж судорожно сглотнула и буквально заставила себя сделать шаг. Принц не спускал с неё взгляда, пока она поднималась. Нэйдж с трудом натянула на лицо улыбку. Она же собиралась очаровывать его, а не трястись от страха.

«Как можно судить о человеке по собственному сну?! — укоряла себя Нэйдж, приближаясь к принцу. — Он всего лишь нахальный юнец!»

Андреас держался очень высокомерно, но, в отличие от своего довольно уродливого отца, и в самом деле был красив. Чётко вылепленные скулы и волевой подбородок создавали благородный профиль, пухлые резные губы намекали о чувственности, и даже фамильный нос, который у короля Чесмика напоминал утиный клюв, принцу только придавал шарма.

Нэйдж встала напротив жениха и протянула цветок. Едва коснувшись его пальцев, чёрный лотос вдруг ожил. Разделившись на две части, он, подобно юркой змейке, скользнул по рукам. Нэйдж с интересом смотрела, как тот, обвив её запястье, с тихим шипением и приятным пощипыванием впечатался в кожу. Андреас оглядел получившуюся необычную татуировку и слегка поморщился. Красивый цветок не очень-то подходил для его мускулистого сильного тела. Как бы там ни было, принц быстро спрятал своё недовольство и, нацепив галантную улыбку, полез в карман камзола.

— Я приготовил подарок для дорогой невесты, — любезно произнёс он, и в его ладони блеснул резной браслет.

Украшение выглядело довольно топорно и грубо. Нэйдж, ощущая смутную тревогу, рассматривала незнакомый металл, который, казалось, слегка светился. Всё нутро восставало, не желая его касаться. Однако отказаться, не оскорбив при этом жениха, было невозможно, и Нэйдж неохотно протянула руку. Холодный металл обжёг кожу, заставив невольно содрогнуться. Неприятное покалывание пробежало по всему телу, будя недавние тревоги. Нэйдж показалось, что улыбка принца будто бы стала шире, а в глазах загорелся коварный огонёк. Нехорошее предчувствие кольнуло сердце, но в следующий миг стало не до него. Андреас резко сдёрнул вуаль, а затем грубо привлёк к себе Нэйдж. Не успела она опомниться, как её губы смяли властным жестким поцелуем. И он ей совсем не понравился. В руках принца она ощутила себя поразительно слабой и беспомощной, совсем как в недавнем сне. Страх расползался по венам, будто яд, отравляя и дурманя. А тем временем отдалённый гул, слышимый ранее, стал громче, а потом с потолка на постамент посыпались чёрные лепестки. Они отвлекли Андреаса, и тот прервал затянувшийся поцелуй. Он, как и Нэйдж, поднял глаза к своду, где вились сотни блестящих жуков и сбрасывали крохотные шарики, которые раскрывались в воздухе, превращаясь в шелковистые лепестки.

— Вир благословил этот союз! — обреченно произнёс король Бродерин, а его прежде лучистый взгляд потемнел.

— Вот и прекрасно! — крякнул довольно король Чесмик и размашистым шагом направился прочь из храма. Бэрлокцы нестройным гуськом последовали за своим монархом.

— Потрясающее невежество! — с презрением заметил Этьен, однако бэрлокцы отнеслись к его высказыванию с поразительным равнодушием. Тот же Андреас лишь скривил красивые губы, даже не удостоив эльфа взглядом.

И, как оказалось, это было только началом. Создавалось впечатление, что, заполучив желаемый союз, люди Бэрлока решили расслабиться, и теперь вели себя как настоящие варвары. Сидя в тронном зале на свадебном пиру, Нэйдж с омерзением наблюдала за их бесчинством. Быстро напившись, мужчины горланили похабные песенки, бесстыдно приставали к женщинам, будь то служанки или леди, а несколько даже успели подраться друг с другом и дворцовой стражей. Король Чесмик взирал на безобразие своих людей с явной благосклонностью. Он и сам вёл себя настолько бесцеремонно, словно уже считал линкский дворец своими владениями. Закинув ноги, обутые в высокие массивные сапоги со шпорами, на стол, король, развалившись в кресле, опустошал один кувшин с вином за другим. Разражаясь громоподобных хохотом от пошлых шуточек своих сюзеренов, он и сам был не прочь отпустить нечто подобное. Но больше всего Нэйдж поразило его отношение к сыну.