Пламя и крест. Том 1

Ирмина выдохнула с облегчением, хотя, услышав, что это не колдовство, она была явно разочарована.

– Столь заметное изменение твоей внешности может вызвать подозрение завистливых людей, – продолжал инквизитор. – Они один раз уже обвиняли тебя в колдовстве, обвинят и второй, чтобы объяснить твоё внезапное исцеление. Поэтому я расскажу тебе, что делать, а ты слушайся моего совета в каждой детали. Ты понимаешь, что я говорю?

– Да, господин, – прошептала она, и было видно, что радость теперь борется в ней с ужасом.

– Оденься, как ты обычно одеваешься, а я думаю, ты старалась не показывать людям лицо. Плащ с капюшоном?

Она кивнула головой.

– Именно так одевшись, иди в церковь. Лучше Петра Римлянобойцы, ибо я слышал, что когда-то эта святыня славилась своими громкими чудесами. Ляг крестом у подножия алтаря и громко возгласи, что ты невинна, и если Господь Бог верит в твою невиновность, то молишь его, чтобы он избавил тебя от страданий.

– Пресвятая Богородица, – прошептала девушка.

– Помни, говори настолько громко, чтобы люди в церкви тебя услышали. Полежи крестом ещё немного, а потом вставай. Далее повтори то, что ты уже делала в моём присутствии. Наслаждайся, плачь от счастья, трогай здоровые конечности и в восторге благодари Господа за милость. Постарайся, чтобы это выглядело естественно.

– Иисус Немилосердный, – прошептала она снова. – Я ужасно боюсь.

– Всё будет хорошо. – Ловефелл встал. – Будь здорова, Ирмина. И будь счастлива. Хорошо проживи жизнь, которую ты получила.

– Господи, как мне вас отблагодарить? Да благословит вас Бог и Ангелы Его. Вы само добро!

«О да, Ирмина», – подумал Ловефелл, – «я само добро. Хотя я не доказал это здесь, сейчас и тебе, но пытаюсь доказать всей моей жизнью». А потом он вышел, видя образ прекрасной обнажённой девушки, которая снова начала танцевать.

* * *

У Рупрехта Зеедорфа было изборождённое морщинами длинное лицо, которое придавало ему вид поседевшего мула.

– Арнольд Ловефелл, – сказал он, как только увидел инквизитора. – Я ожидал тебя, не скрою.

– Здравствуй, Рупрехт. Я вижу, новости разносятся быстро.

Зеедорф указал ему на стул.

– Прекрасная Катерина, не так ли? – спросил он и провёл рукой по редким седеющим волосам.

– Ты её арестовывал?

Зеедорф кивнул.

– Да, я, – ответил он.

Ловефелл услышал в тоне его голоса какую-то странную ноту. Стыда? Сожаления?

– Как это произошло?

– Я забыл, что не грешника должен ненавидеть, но совершённый им грех, – признался он, склонив голову. – Когда я увидел её такой гордой, уверенной в себе, красивой...

– Ты хотел её унизить, не правда ли?

Зеедорф вздохнул.

–Она ужасно грешила, Арнольд. Она причиняла людям страдания, наводя проклятия на их подобия, в её мастерской был такой арсенал ядов, что она могла перетравить половину города. А книги? В жизни не видел подобных...

– И поэтому тебя обуял гнев?

– Гнев? Да, может, это был гнев... – печально ответил Зеедорф.

Безусловно, это был не гнев, подумал Ловефелл, но я здесь не затем, чтобы судить или учить самопознанию. Важно, чтобы ты понял, в чём заключается дело, важно, чтобы ты понял суть нашего призвания, которые суть не что иное, как призвание любви. Ибо мы созданы именно для распространения любви, хотя многие не в состоянии этого понять.

– Что ты с ней сделал?

– Я оставил её...

Ловефелл не понял, но ждал, поскольку, видимо, хозяин ещё не закончил предложения.

– Я оставил её с этими кабанами. Надолго. Я подумал, что остановлю их, когда услышу крик. Но она не кричала. Потом, когда она спускалась по лестнице, я видел, что каждый шаг причиняет ей боль. Но она шла с таким гордым лицом. Будто... Будто...

– Будто её это не касалось?

Зеедорф покивал головой.

– Будто её это не касалось, – повторил он. – Она прошла мимо и даже не взглянула. У неё были взъерошенные волосы, синяки на лице и это позорное жёлтое платье, всё в лохмотьях. И знаешь что, Арнольд? Знаешь, как она выглядела?

– Как знатная дама, – тихо ответил Ловефелл.

– Именно так. Как знатная дама.

– И что было дальше?

Зеедорф довольно долго молчал, но Ловефелл решил не прерывать этого молчания. Он знал, что рано или поздно всё узнает.

– Я препроводил её к нам, но вернулся на следующий день. Утром. Я принёс ей расчёску. У неё были такие красивые волосы... Я подал её ей через решётку, а она даже не двинулась. Она смотрела на меня, как будто я не существовал. Даже не как на говно, Арнольд. Просто как будто меня не существовало. – Он вздохнул, и Ловефелл был уверен, что у него перед глазами стоит образ этой прекрасной униженной женщины, которая смотрела на него, как королева на пастуха.

– Поэтому ты попросил у неё прощения...

– Поэтому я попросил у неё прощения, – подтвердил Зеедорф.

– Она простила тебя? Как ты думаешь?

– Моё сожаление было искренним, так что, может, и простила. Я молюсь за неё, брат Ловефелл. Как и за себя, чтобы больше мой разум не поддался подобному затмению.

– Она что-нибудь сказала?

– Ничего, а скорее... – Он задумался. – Что-то вроде этого... «Может быть, придёт время, когда вы сожжёте долг», так она сказала. Бог мне свидетель, я не знаю, что это могло значить.

– Ты видел её после этого?

– Нет. Меня отстранили от следствия, так же, как и всех наших из Кобленца. Катерину допрашивали инквизиторы из Хеза, потом я видел только, как её сжигали.

– Она всё ещё была красива?

– Через город её везли в капюшоне, – сказал Зеедорф, подумав, и таким голосом, будто сам удивлялся собственным словам. – Да, вспомнил! Шонгауэр сказал, что у ведьмы дурной глаз.

– Можно было её ослепить...

– Да, наверное, ты прав, именно так и нужно было сделать. Тем не менее, на ней был капюшон. Капюшон, – повторил он.

– Спасибо, Рупрехт. Можешь мне рассказать, что произошло с расчёской? – Он увидел, что лицо Зеедорфа покрылось румянцем. – Можешь мне её дать? – Ловефеллу не пришлось ждать ответа, чтобы задать второй вопрос.

– Конечно, Арнольд. – Зеедорф повернулся и отошёл в сторону стоящих у стены сундуков. Из одного из них достал деревянную коробочку. – Прошу, – сказал он.

Инквизитор открыл крышку и увидел лежащую в ней расчёску. Простую вещицу из дерева и конского волоса. По-видимому, Зеедорф подумал о том, чтобы вручить Катерине такой подарок, который охранники сочтут бесполезным и не захотят украсть. Между ворсом расчёски Ловефелл увидел длинный чёрный волос. По всей вероятности, он принадлежал Прекрасной Катерине.