Пламя
Шрифт:
— Лина, - он попытался отстраниться.
— Мне страшно, Плахов! Мне так страшно! – Всхлипывая, призналась она. – А вдруг я совершаю ошибку? Вдруг я всё ещё люблю тебя? Это ведь возможно? Иначе, зачем я постоянно думаю о тебе, вспоминаю нас, какими мы были – наивными, страстными, нищими! Мы так любили… так страстно желали друг друга…
— Пока ты не изменила мне с этим своим Витей.
— Да. – Она снова прильнула к нему, вжалась носом в шею. – Я очень виновата, просто так получилось… Давай, забудем обиды и подарим друг другу эту ночь? В последний раз. В память о том, что между нами было. Я помню,
— Лина, мы были в браке. Я любил тебя! – Буквально оторвав её от себя, прорычал Никита. – Ты хоть знаешь, что такое любить кого-то?
— Прости меня, Никит, - девушка закусила губу.
— Ты хоть знаешь, что со мной было, когда ты бросила меня и укатила в новую жизнь со своим мажором Витенькой? Я подыхал. Не знал, как жить дальше. От меня будто половину человека отрезали! Я до сих пор не восстановился, Лина! – Он закрыл лицо руками на мгновение, затем резко опустил их. – Ты меня уничтожила. Ты перешагнула через наши клятвы и зажила счастливо, а я всё ещё не оправился – боюсь открыться кому-то, впустить в сердце, стать уязвимым, снова всё потерять! Я до усрачки боюсь снова полюбить кого-то, Лина! Ты слышишь меня?
— Я не… я не хотела. – Замотала головой девушка.
Плахов выстроил стену между ними рукой, показывая, чтобы она не приближалась.
— Ты хотела, Лина. Потому что ты эгоистка. Тебе плевать на других. Тебе плевать, что я живой человек. – Сдавленно произнёс он. – Что у меня к тебе были чувства. – Никита ткнул в неё пальцем, и его рука задрожала.
– Я не смогу провести с тобой ночь под винишко и ностальгические разговоры, а потом жить как прежде. Это сломает меня окончательно. Я и так, чёрт тебя дери, поломанный! – Он отмахнулся и поплёлся обратно в бар. – Хотя, тебе не понять.
Чокнутая! Совсем чокнутая! Прийти и предложить ему такое. Словно не секс, а поесть в придорожной забегаловке – так, мимоходом, на бегу. Плахов снова уходил, чувствуя себя подстреленным зверем. Сколько лет он копался в себе, гадая, что сделал не так, а дело, похоже, было не в нём, а в её эгоистичной, избалованной, распутной натуре.
— Всё нормально? – Спросил Артём, когда Никита вернулся за столик.
— Всё охренительно. – Ответил он, залпом выпив содержимое стакана.
59
— Привет, меня зовут Анжела. – Сказала колонка.
— А я Даша. – Сказала девушка, любуясь новым приобретением. Теперь ей будет веселее в этой квартире одной. – Но ты зови меня «Моя госпожа».
— Хорошо, моя госпожа.
Даша расхохоталась, довольная своей шуткой.
— Ха-ха-ха-ха, - металлическим голосом отозвалась Анжела.
— Зови меня Веснушкой, ладно? – Сказала девушка.
— Ладно. Это ещё по-божески.
— Хах, узнаю тебя.
— А я тебя. Нет.
Даша рассмеялась.
— Ладно, включи романтическую музыку, Анжела.
— Разве кто-то должен прийти в гости?
— Нет.
— Такая музыка предусмотрена для романтических вечеров на двоих. У тебя есть партнёр, Веснушка?
— Какая разница? Я просто хочу послушать что-то романтичное.
— Включаю песню Славы «Одиночество».
— Прекрасно! – Недовольно всплеснула руками Даша.
— Рада, что тебе нравится.
Заиграла песня, и девушка подошла к
окну. Завести себе Анжелу было отличной идеей – будет, кому доводить её до белого каления в отсутствие других раздражителей. Без которых, в общем-то, скучно…Да, она скучала. Очень скучала. Периодически думала о Никите и вытирала набегающие слёзы. Но в полную силу рыдать себе не позволяла. Забыть его – вот цель, которую Даша поставила перед собой. Со временем обязательно получится. Нужно просто поменьше думать и не вспоминать их с Плаховым разговоры и тот поцелуй. А ещё перестать нюхать его футболку, которую он забыл в ванной. И ждать, что он войдёт в эту дверь. И что одумается и вернётся сказать, что был дураком.
Всё шло, как шло. Жизнь продолжалась.
Уже неделя прошла с тех пор, как они не виделись. От Никиты приходили какие-то работники: чистили вентиляцию, устанавливали плинтусы, занимались освещением. Он контролировал их на расстоянии, а Даша платила. Деньги потихоньку подходили к концу, как и работы, и обязательные пункты её плана. Было заказано основное оборудование: что-то должны были привезти и установить на днях, другое изготавливали на заказ. Мебель тоже уже отправили транспортной компанией, оставалось принять и проверить груз.
И документы потихоньку делались, и вывеску она заказала, и выдвижные навесы, и неоновые указатели на окна для уютных вечеров. Завтра должна была прийти художница – расписывать потолок в зале, а Рома обещал начать декорировать фасад и входную группу. Основная часть денег была потрачена, но вроде с умом. И подготовительный процесс плавно двигался к финалу. Бабушка с дедушкой могли бы гордиться тем, как она распорядилась их наследством.
Конечно, было волнительно ожидать открытия. Получится? Не получится? Будут ли посетители? Понравится ли им? Справится ли Даша с ежедневной готовкой всех этих десертов и выпечки? Как скоро сможет нанять на кухню помощников? Куча самых разных вопросов. Но всё это отвлекало от единственного – как жить дальше, делая вид, что в её жизни не было Никиты.
60
X 4 - Позвони
Никита лежал на скамье в раздевалке пожарной части и глядел в потолок. Всё складывалось как нельзя удачно. Вопрос возмещения ущерба в его съёмной квартире был окончательно решён – та блондиночка, точнее её папик (или, может, реально отец - кто её знает), взяла на себя все расходы. Правда, она жаждала нового свидания с Плаховым, но тот отказался, боясь, что у неё это войдёт в привычку, а встречаться с кем-то дольше трёх свиданий – сами знаете. Не вариант. Да и не было, откровенно говоря, желания.
С момента его ухода из Дашиной квартиры он плохо спал, практически не высыпался, обожжённая кожа снова болезненно саднила – хотя, чему там было болеть? Раны давно зарубцевались. Может, у него просто упал иммунитет? Что-то сбилось в организме? Или требовался отпуск, чтобы привести мысли в порядок.
Никита старался не обращать внимания на хандру – мужчины вообще не считают такое состояние требующим вмешательства врачей. Пожарные – особенно. Подумаешь, тяжело на душе, зубы стиснул и в огонь, тот всё лечит. И заставляет снова вспомнить о ценности жизни.