Плавающая Евразия
Шрифт:
При этой встрече, как и при самой первой, батюшка ваш просто-напросто выгнал в шею игрока. Последние пятнадцать лет вы его почти не знали, и в вашей фантазии образ отца сохранился по детским впечатлениям, как человека общительного, мягкого, по-восточному рассудительного. После развода с Анной Ермиловной ваш батюшка хотел было еще жениться, долго мучил женщину, с которой встречался, но так и не решился, остался в одиночестве. Эти оставшиеся до пенсии три года он вел какую-то беспорядочную жизнь, ездил по курортам, волочился за молоденькими девушками, сорил направо и налево деньгами, бодрился. Но в одно утро проснулся мрачным и совсем другим. Сослуживцы с удивлением отмечали в нем грубость, бесцеремонность и нетерпимость. Ему ничего не стоило теперь обидеть человека, прав он или нет,
– Лютфи вдруг спохватился и глянул на часы и с видом человека, успевшего вовремя вспомнить о чем-то важном, откинулся на спинку кресла.
– Пока мы с вами рассуждаем здесь о наших мелких мирских страстишках... человек на мосту Сират сделал еще шаг по направлению к четвертой заставе, покачнулся, и пламя, колышущееся внизу, чуть не опалило ему лицо. Собравшись с духом, сей одинокий путник все же не удержался, чтобы сделать следующий шаг... Идет, упрямец! Надеется!
– хриплым тоном проговорил следователь и вежливо попросил извинения: - Простите за литературное отступление... Идем дальше и мы...
Давлятов сочувственно глянул на него и опустил глаза, не обмолвившись ни словом, хотя картина с последним человеком, ступающим по мосту вселенной с мечтами о рае, много раз волновала его, отзываясь в душе острой болью и надеждой.
– Поняв, что он слишком поспешно приступил к вашему батюшке, Абду-Салимов решил изменить тактику и наступать с внешней стороны, смущая счастливого обладателя бомбы разного рода ухищрениями. Самым излюбленным методом психологической войны было ежедневное хождение Абду-Салимова и Байбутаева с попискивающим аппаратом вокруг дома, - особо подчеркнул Лютфи.
– Это мне знакомо, - усмехнулся Давлятов.
– Зачастил к дому Байбу-таев теперь в паре с Бабасолем. Скажите, есть ли между Абду-Салимовым и фемудянским академиком Бабасолем какая-нибудь связь?
Лютфи на минуту сделался задумчивым и неопределенно пожал плечами:
– Мне кажется, что есть... хотя утверждать категорично не могу. Лишь по косвенным признакам...
– Лютфи не договорил и с сожалением пояснил: Из-за того, что мне пришлось прекратить дело Мелиса, многое осталось не прочерченным в отношениях других действующих лиц. К примеру, связь между Абду-Салимовым и Бабасолем, но самое главное, мне не ясен тот последний довод Абду-Салимова, который явился убийственным для вашего отца...
– Так он был убит?!
– почему-то шепотом спросил Давлятов, побледнев.
Лютфи сделал паузу, будто колеблясь, и сказал:
– Да, отец ваш умер не собственной смертью. Вернее сказать: его подвели к этой черте, дерзко играя... Абду-Салимов с Байбутаевым появлялись возле вашего дома в самое неожиданное время - и утром, и в полночь, измеряли с глубокомысленным видом, подсчитывали, записывали - словом, желали смутить Ахмета Давлятова и вселить в него неуверенность.
– Да! Да! Это их испытанный метод, - скороговоркой проговорил Давлятов, хотя и не почувствовал ни злости, ни даже досады.
– Они и вокруг меня так возились. А я не понимал до тех пор... пока меня не осенило в одну ночь, когда Байбутаев бесцеремонно вошел со своим пищащим аппаратом в мою спальню...
– Ну вот видите?
– развел руками Лютфи.
– Вы сами обо всем догадались... Словом, все подвели так, что отец ваш не выдержал, хотя и держался стоически, надломился. И согласился встретиться с Абду-Салимовым у себя дома, чтобы выслушать его условия... Объяснение между ними было долгое и, как теперь выяснилось, не совсем.дружелюбное... Абду-Салимов вышел к поджидающему его Байбутаеву с усмешкой на губах, с саркастическим видом... А где-то через час отца вашего не стало... Вскрытие показало: обширный инфаркт! В ту ночь был небольшой толчок балла на четыре. И смерть его списали на игру стихии... И на этом успокоились.
– Так выманил Абду-Салимов
у отца эти пятьдесят тысяч или не сумел? возбужденно проговорил Давлятов и вскочил со стула.Лютфи как-то странно взглянул на него и упавшим тоном сказал:
– Ну, какое это теперь имеет значение... когда дело закрыли? Одно ясно: Абду-Салимов подвел вашего отца к роковой черте. А как? И это осталось загадкой. И играющий преследователь и жертва унесли эту тайну, как говорится, на тот свет...
Давлятова что-то осенило, и он, испытующе глядя на Лютфи, спросил:
– Могу ли я настаивать, чтобы следствие продолжилось, даже ценой свободы Мелиса? Я хочу знать про отца... Это ужасная история. Хотя мы не были с отцом близки, но все же...
– Не советую, - прервал его Лютфи, - тогда раскроется многое и в жизни вашего отца. Например, то, как он обогащался. Многое не совсем - поверьте пристойное. Здесь и ваше доброе имя, и имя вашей бывшей подруги...
Давлятов сидел с таким видом, будто все это его нисколько не интересует, и действительно, в голове его проносилось разное, поэтому вопрос его показался Лютфи неожиданным:
– Сколько стоит по нынешним ценам моя бомба? Градосовет хочет собрать юристов для выработки закона о цене... Организован комитет. Делу дан широкий размах, - хмыкнул Давлятов.
– Если бы вы сами заранее заявили о находке под вашим домом, то треть стоимости была бы вашей, - рассудительно пояснил Лютфи.
– Сколько же это?
– Рублей двадцать... Сейчас их столько, этих бомб, что цена на них все падает...
– Двадцать?
– удивленно переспросил Давлятов.
– Да. Но чтобы получить эти двадцать рублей, вы должны вступить в сговор с Байбутаевым, чтобы он изменил поданный ранее рапорт о находке... Тогда вы поделите с ним по десятке...
Кажется, более всего в этой истории смутила Давлятова цена бомбы десять рублей, и он шел обратно в свой бункер с такой досадой на душе, что не замечал никого вокруг. А зря, он многое заметил бы любопытное. К примеру, эту старуху, сидящую в оцепенении на скамейке в центральном сквере, крепко ухватившись за зонтик, с мыслью, что в момент толчка взлетит в воздух и плавно закружится, увлекаемая куполом зонтика... Как только причудливо не мечтается. Странно-причудливо, и это тоже черта шахградцев.
Давлятов вбежал во двор Нахангова с другой стороны улицы, ибо не желал встречаться с зеваками возле собственного дома. Если бы не этот обходный маневр, он бы удивился сегодня обилию машин и экскаваторов, увидел бы сосредоточенные лица тех, кто руководил безопасным извлечением бомбы. Ждали с минуты на минуту наряд милиции, чтобы оцепить дом. Решили было опрыскать дом снаружи каким-то раствором, а затем поднять весь дом и поставить его в стороне, обнажив опасную штуку. Все это по инструкции надо было сделать быстро, в течение одного часа... Один час - и нет в помине дома, стоящего уже триста лет.
Во дворе Давлятов чуть было не наскочил на игрушку-ракету, которую, пыхтя, толкал сын Нахангова - Батурбек. Мальчик закричал, махая руками, и Давлятов попятился вдоль стены, ожидая, что из всех окон высунется родня Батурбека, чтобы подхватить его крик.
И только в бункере, в своей комнате, он немного успокоился.
"Что это со мной?
– подумал Давлятов.
– Куда меня несет? Проскочил мимо дома - и снова в бункер!"
Ощущение неприкаянности и бездомности охватило его. Человек, по натуре склонный к одиночеству, Давлятов вдруг тоскливо подумал о том, что потерял все свои связи, которые еще поддерживали его, и это чувство локтя, поддержки особенно сильно было в тот день, когда Салих в нем предсказал землетрясение в Шахграде. И хотя теперь, когда выяснилось, что Салих в нем (или Давлятов в Салихе) доставляет одни лишь хлопоты и неприятности и Давлятов почти разоблачил в себе лжепророка и шарлатана Салиха, о чем он завтра публично заявит на Всеазиатской конференции атеистов, все равно что-то подтачивало душу и угнетало. Наверное, оттого, что он не попрощался со своим домом - через полчаса на его месте будет ровная площадка с химическим покрытием, создающим впечатление девственности, первобытности, будто место это тысячелетиями не было заселено.