Плавающая Евразия

– Это мой нетерпеливый ученик. Ему так хотелось поскорее вырваться на свободу, что он остался не до конца названным. А ведь вы сами понимаете, падишах, что в наше время безымянному и шагу нельзя ступить, чтобы не вызывать к себе подозрений...

Давлятов повертел головой, но с первого раза не заметил незнакомца. И лишь развернув ракету в полный оборот, увидел, что летит в их пестрой компании и Азазиль-Иблис [Дьявол], с банкой краски, которую он подвесил себе шнурком на шею, и с большой кистью в руке.

Нахангов продолжал лететь с сосредоточенным видом, словно все, что делалось вокруг, его не интересовало. Попав в какое-то облако, не то пыльное, не то метеорное, он надел на голову шлем и больше не снимал его до конца путешествия.

Воспользовавшись его безучастностью, Азазиль, криво усмехаясь, подлетел вплотную к своему непослушному ученику и, обмакнув кисть в банку, коснулся бока зверя. Тот лягнул, желая выбить из рук Азазиля кисть, но промахнулся. И как бы Давлятов ни напрягался, не мог рассмотреть художеств Азазиля во всех подробностях, ибо Азазиль словно затеял ловкую игру.

Он кувыркался в воздухе, прицеливался, направив кисть, подлетал снизу, затем неожиданно оказывался над головой шлемоносца, и движения его были так точно рассчитаны, так искусны, что строптивый ученик наконец сдался и опустил копыта. И лишь когда Азазиль, удовлетворенный, спрятал куда-то кисть, зверь изогнулся, чтобы стыдливо прикрыть хвостом начертанное, но бараний хвост его прикрыл лишь последнюю букву, но и ту не полностью, так что Давлятов мог теперь прочитать Иблисово выражение "Даджаль".

Давлятов поначалу было дрогнул, но затем поддался игривому, ироничному настроению и, глядя в стальные глаза Иблиса, крикнул:

– Поражен вашим искусством, Мавлоно! Знаю я существа, слепленные из глины, закаленные на огне, но чтобы создать подобное... из того, что нельзя попробовать на ощупь, на вкус... из подпольных тайников, где рождаются безбожные мысли и лженаука. Истинно, зверь ваш кроток на вид, как агнец, но мы еще услышим его речи и поразимся!

– Не нужно истерики, гражданин!
– пробормотал над ухом его Иблис и, нырнув к пылающему облаку, исчез насовсем из виду...

И лишь после этого даджаль облегченно вздохнул, почувствовал себя раскрепощенным и пробормотал что-то невнятное трубным голосом.

Невозмутимый Нахангов чуть наклонился, но, ничего не услышав, пнул сапогом даджалю в бок, поторапливая его.

– Вы, люди... эй, гу-гу, - попробовал свой голос даджаль и, удовлетворенный тем, что голос прорезался, важно и торжественно изрек: Эй, че-ловеки, вам мнится, что вы достигли космической мудрости, а между тем знайте же, что генетика - лженаука, порождение сатаны, моего великого учителя Иблиса, кибернетика - лженаука... Нет в мире слова, которое было бы высказано. Нет в море волны, которая поглотила бы ложный звук эха. Нет в огне света, отделяющего мглу от истины. Нет извилины в бедной голове, различающей грех и святость... Вода низвергается...

– Замолчи, хулитель!
– прервал его Нахангов и хлестнул даджаля плетью меж ушей.
– Ты мешаешь мне сосредоточиться. Не забывай, что я должен произнести заключительную речь на конференции.

– Все у черты, - промямлил даджаль, кривясь от боли.
– У черты...
– И последние слова его поглотило облако, сквозь которое они стремительно пролетели.

Облачко дохнуло на Давлятова прохладой, он поежился, чувствуя, как неудобно ему в ракете - не может вытянуть ноги, чтобы дать им отдых.

– Скряга вы!
– повернулся он к Нахангову, напряженно смотревшему вдаль.
– Получаете такое жалованье... директорскую ставку - раз, член-корровскую надбавку - два, плюс номенклатурные льготы... и не можете купить Батурбеку ракету попросторнее.

Нахангов недовольно глянул на него и пробормотал:

– Могли бы и не подрывать мой служебный и человеческий авторитет!

Тем более перед этим потусторонним существом, которое разнесет сплетню по всему свету.
– И снова в сердцах пнул даджаля сапогом в бок. Даджаль взвизгнул по-поросячьи и поспешил высказать туманное:

– Все у черты... У лукоморья. У огненного ядра. У набоба. У люля-кебаба...

Огненный шар, вязкий на вид, к которому они летели, быстро рос, и от изгиба горизонта выплыли всплески пламени.

– Внимание!
– вдруг скомандовал Нахангов, отведя от глаз бинокль. Приближаемся! Прошу всех затаить дыхание и молчать!

Давлятов напряг слух, ожидая услышать от гида что-нибудь сногсшибательное об огне, колышущемся адском пламени, который как магнитом втягивал в себя летящих, но Нахангов снова приставил к глазам бинокль.

– Это же магма земли!
– неожиданно осенило Давлятова.
– Мне страшно! В ракете моей уже плавится краска.
– И попытался влезть в ракету поглубже.

– Вы - паникер!
– прикрикнул на него Нахангов.
– Нет, не смогли мы еще всех переделать, старые предрассудки живучи!
– Он поднял плеть и изящно, как дрессировщик, махнул ею по воздуху, и по его знаку ракета Давлятова резко погасила скорость, покачнулась и повисла, будто встряла в твердое. После короткого замешательства Давлятов овладел собой и увидел, что и даджаль повис рядом с ракетой, и Нахангов чуть привстал, всматриваясь в картину, которая открылась внизу, над пламенем.

– Это и есть тот ад, о котором я говорил так убедительно в своем докладе. Просто поразительно, что он точь-в-точь такой, каким я его представил, - с удовлетворением подчеркнул Нахангов и усмехнулся: - Значит, и во мне, простите, живет пророческое видение...

Давлятов, опасаясь чего-то, не сразу стал всматриваться. Нахангов, заметив его нерешительность, протянул ему бинокль.

– Посмотрите, это космический тысячесильный бинокль. В нем вы разглядите даже тараканов в аду...

Давлятов дрожащей рукой взял бинокль и приставил к глазам. Поначалу он увидел общее в картине - огромную, тянущуюся по горам и равнинам стену со сторожевыми башнями через равные промежутки. Поднимаясь и опускаясь извилисто, стена замыкала территорию ада. Высокие небоскребы были окутаны желтым дымом, соединялись они нижними, верхними, средними мостами, по которым двигались, гудели, дымили автомашины; потерявшие управление и мечущиеся в хаосе, они наскакивали друг на друга и взрывались. В этом общем хаосе глаза Давлятова различили частности и даже отдельные детали в беспорядочной адской жизни. Как и представлял Давлятов, куда ни повернись, глаза натыкались на прыгающие, бегающие, дергающиеся, крутящиеся неоновые рекламы. Изображения толстогрудых дев с тонкими талиями, с манящими улыбками закрывали и окна и цветники, джентльмены, курящие толстые сигары, с бутылками кока-колы в руках, подмигивали девам... и эта внешняя витрина сладкой жизни не могла прикрыть жестокости и коварства... Недалеко от стены, у сторожевых башен которой стояли лучники в кольчугах и шлемах, Давлятов разглядел контуры атомной станции... какое-то мельтешение убегающих людей в противогазах и масках, ныряющих в машины... Здание станции дрогнуло, обвалившаяся крыша открыла светящийся стержень реактора; вспыхнув, пламя обошло вокруг стержня, наматываясь и испуская лучи радиации. Неоновые девы, подмигнув своим кавалерам в последний раз, посыпались на тротуары золой... В нос Давлятову ударил запах гниения, от которого он задохнулся. Это был странный, необычный запах, нет, не запах помидоров и апельсинов, миллионами плавающих в прибрежных водах адского моря, - фермеры умышленно сбросили их в воду, чтобы держать уровень цен на базарах...

– С адом все давно ясно, - проговорил Нахангов.
– Все здесь построено по учебнику политэкономии, выпущенному под моей редакцией.

– Калевахта рахат бухарский лукум, - туманным выражением поддержал своего ездока даджаль, распуская хвост, но тут же получил удар в бок, отчего надпись, оставленная улетевшим Азазилем, изрядно потускнела.

И по знаку Нахангова ракета, в которой сидел скучающий Давлятов, отъехала немного и стала, чтобы Давлятов мог разглядеть картину чистилища.

Давлятов смахнул слезу, выкатившуюся из глаз - было такое ощущение, что радиация, поднявшаяся из ада, жжет их, - и снова напрягся, ибо то, что ему предлагал увидеть Нахангов, - чистилище - никак не укладывалось в голове, не было ни в одном из учебников, где в подробностях расписаны ад и рай.