Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2018

Быль

Как позвал Илья-Пророк Угодника Николаяобойти нашу землю, пройти полями-лугами.И пустились в путь, ничего здесь не узнавая,невесёлыми ступали ногами.Наконец встретили дурачка на поляне.Решили порасспросить о мире, о человеках:– А есть ещё наши люди? А где крестьяне?А где пушные звери в лесах?Где рыба в реках?Где пахари и косари, что встают до свету?Есть ли ещё мужики в этом народе?Отвечает им дурачок:– У нас теперь этого нету:ни мужчин, ни женщин. Каждый одевается по погоде.Все теперь ровня – жена ли, муж ли: у всех застежка на брюхе.Мужики рожают, бабы платят, а детиотрываются и балдеют, а старики и старухисидят в фейсбуке и в интернете.– Ну а молитва? А песни свои поются? —спрашивают странники.Отвечает им бедолага: – Да песни как раз найдутся,хотя бы вот эта, где «м-м» и где «джага-джага».И пошли Илья-Пророк со святым Угодником – Божьи птицы,головами качают, услышанное никак не свяжут.И вдруг засмеялись оба:– Экие небылицы!Кто у дураков-то спрашивает? Они и не то нам понарасскажут!А дурачок собрал убогих, сирых и малыхи пересказывает им подробности этой сцены:– Они думали, я не знаю… Но я узнал их!Ждут нас счастливые перемены!

Вертеп

Провинциальная гостиница:там все – торговец, мытарь, нелюдь.Люд пришлый не спешит подвинуться,чтоб странников впустила челядь.У всех – сердца до верха заняты:желудочки, мешки предсерьдья,забиты уши, очи залиты,и сжаты губы от усердья.Битком набито всё и заперто.«Нет мест!» – из-за дверей хозяин.Осёл почти свалился замертво.Иосиф выше сил измаян.Мария скрылась светлоликаяпод плотным тёмным покрывалом.И на пустыню безъязыкоеселенье облик поменяло…Моё же сердце – место дикое:здесь сумрачно, здесь ветры злее,здесь бродит зверь, ночами рыкая,здесь привидения и змеи.Но путники изнеможённыетут опускаются на камни,под эти своды обнажённые.Как принимать мне их? Куда мне?…О, сердце! Ты – вертеп таинственный,срываешься на верхних нотах,когда рождается ЕдинственныйМладенец там, в твоих темнотах!И что до ангельского пения,звезды, волхвов и волхованья,когда Младенца дуновениекоснулось твоего дыханья…

Лютер

Девяносто пять тезисов доктора Лютера – смутазаразительна.Высокомерно вступает в праванезаконный наследник и бастард. И пялится люто,шевеля волосами, отрубленная голова.Вся Европа в бреду. Рвутся швы. Реки бьются в падучей.В Ватикане изжога, и тянет, ему вопреки,Ветхий Деньми Свои узловатые пальцы из тучи,но Адам отвечает капризным изгибом руки.И повсюду уже расползлась эта весть, эта повесть, —говоришь «человек», а находишь надрыв и разлом:это плоти диктат, это разума спесь, это помесьпавиана с павлином, а то и косули с козлом…Доктор Лютер, когда б хоть во сне вы предвидеть могли бы,ядовитые гвозди вбивая в церковный каркас,как ползут и ползут мрачнолицые парни Магриба:шесть веков они ждали,и время их вышло на вас!Встретит весь Виттенберг их с улыбкою, пивом и миром,и в немом изумленье воззрятся на этот комплотевропейские ангелы, плотно увитые жиром:этот – с видом рантье и с лицом бакалейщика – тот.…Удивительно ль, что мы тут ищем подкопы, подвохи,дыры в жизненной ткани, сучок в европейском глазу,гвоздь в двери виттенбергской, рычаг, за который эпохимрут, как мухи, и тонут в тазу.

Верба

Помню, как остывализвёзды в реке ли, в чане,выли, на помощь звалибабы-односельчане.Как кричала неясытьв полночь, когда счастливцаздесь забивали насмертьдва бугая-ревнивца.Кости ломали, жилырвали, аж кровь кипела —за молодые силы,за красивое тело.За лицо – без изъяна,статный стан без ущерба,где одна средь бурьяналишь молодая верба.За глаза – без порока,кожу – белее мела.И засохла до срокаверба да почернела.Словно смерть человечьювзяв себе, в день воскресныймолодца – вербной речью,силой своей древесной,ветками оплела,листьями обложила,на ноги подняла,соками опоила…Бабы о вербе той,пьяны, хмельны ль, тверёзы,песни слагают, —пойс ними,глотая слёзы…

Народная песня

Не ругай меня, жена,что я ёрш, что я ёж.У кого внутри война,у того снаружи – нож.На ночной наждак лунапроливает чистый шёлк.Не кори меня, жена,что я вол, что я волк.Волчьей ягодой полнажизнь колючая – колись.Не стыди меня, жена,что я лось, что я рысь.В меня речка влюблена,понимает меня ель.Не ревнуй меня, жена,что я лис, что я – лель.То я вепрь, а то я выпь, —со своей землёю схож:звёзды в небе – моя сыпь,зыбь на море – моя дрожь.Как напьёшься допьяна,мир припрячешь в кулаке,глядь – а в нём твоя страна:нос хмельной и в табаке.Пляшет, плачет старина,шарят тени по кривой:не качай им в лад, жена,грозной птичьей головой.Всё, что видится извне —возникает изнутри…Тише! О своей войненикому не говори!

Чуждый огонь

Чем холоднее и пустыннее на сердце – тем верней навстречуи желтоглазое уныние, и косоротое злоречье…Идут, хромцы, сосредоточенно, угрюмы и неутомимы,то рощами, то вдоль обочины, на вид – простые пилигримы.Но в ком заметят червоточины, тех окружают, обнуляют,и вид на жительство просроченный слюной на темя налепляют.…Я знала тех, кто долго мыкался: то замирал кариатидой,то лес валил, то в стены тыкался и кто не справился с обидой.И стал кормить в себе томление, пока сквозь мысленную стужуотчаянья и озлобления огонь не вырвался наружу.Он тлел в подполье, злые жалобы шипели, лопаясь под спудом,чтоб вспыхнуть вдруг: пора настала бы Надава вспомнить с Авиудом.Как те страницы ни пролистывай, как голову ни прячь в тумане,всё видишь их огонь неистовый, самих же попаливший в стане.…О, как бы жить, себя не мучая: ни власти не желать, ни славы,изъять из сердца сны горючие и жароплавкие составы.Из облака сине-зеленого торчат чадящие затылки.Боюсь, по запаху палёного Творец найдет нас у коптилки.

Грустная история

Школьницей, девицей, птицейнездешнею,как ты сияла улыбкой безгрешною! —Так и осталась в том давнем году —белою лилией в чёрном саду.Что же потом с тобой сделалось? —ржаваямузыка эта, ухмылка лукавая…Так и порхала у всех на видучёрною бабочкой в белом саду.Ты ли сама или время проклятое?Тучная, траченная и помятаявстала и загородила звездуягодой волчьею в чёрном саду…Так увядает и никнет несчастнаягрешная плоть, небесам не причастная,чая очнуться и грезя в бредубелою лилией в белом саду.Так – неопознанную, безымянную —похоронили с рогожею рваною,перекрестили тайком на ходу…Что-то да вырастет снова в саду.

Осенний псалом

Осенью говорят деревья, от куста передают кусту:оставь себе лишь себя, оставь себе простоту,готовься к бедности, к сирости, к холодам,к Рождественскому посту…Осыпаются листья, отрываются пуговицы, ветер к ночи все злее.Все у тебя отберут – роскошь, молодость, красоту,а кураж и сама отдай, не жалея.Нитки висят, лохмотья, прорехи в кроне, дырапрохудилась в роще, густоволосой еще вчера,и не надейся: готовься, уже пора —к скудости, к безголосым птицам, на руках цыпки.Только б концы с концами свести! Иней уже с утра.Да, но и бедность тоже умеет играть на скрипке!Так говорят деревья, так говорят кусты:есть и у нас псалмы, есть и у нас персты.И стоят посреди зимы, как в пустынном зале.Музыка чуть слышна, и рифмы совсем просты:вот, мы протягиваем вам руки – смотрите, они пусты,всё мы отдали вам и ничего не взяли!

На смерть друга

С. С.

Земля скорбит и с ветром на паяхпоёт прощание шмелям и черным розамда всхлипнет вдруг…А у неё в друзьяхлишь меланхолия с анабиозом.И заразителен печальный этот вздох.День выдохся и сдулся, двинногривый.Конвой устал, и спёкся скоморох,и сдался муравей трудолюбивый.И если даже знать, что мир-труд-май,что жизнь – борьба на рубеже эпохи,ты страсть к победе запихнёшь в сарай,потратишь дни на ахи и на охи.Ты бродишь в снах, клубишься, как туман,и время вспять пытаешься подвинуть.Спроси: зачем земля себе в карманкладёт людей и забывает вынуть?

Музыка

Это сценки детства: солнце воду пьёт, —папа молодой, берега родные,птичка под моим окошком гнёздышко для деток вьёт…Все картинки, все переводные.Кто-то налепил их – ляп! – на сердце мне:перевёл, потёр, снял лишнее, и в цветевся я в тех картиночках: в звёздах и луне.Музыка застыла в золотой карете.На весу в балете. Звук прилип к рожку.Дверью в тёмный шкаф прикрыты злые вести.А в лесу лисица своему божкулестницу сплетает из волшбы и лести.И когда средь мира я выставляю зонд,как подлодка, высмотреть, место ль – не гнилое? —из картинок этих мне раскрывает зонтнебо с мутным зеркальцем: вечное былое.Я хожу и вслушиваюсь, обращаюсь вспятьи почти заглядываю за ограду рая:вдруг оттуда музыка нам начнёт звучать,словно струны, нас перебирая?

«Бывает, когда лишь да-да, нет-нет…»

Бывает, когда лишь да-да, нет-нет,и радость поёт в тиши,и разворачивается белый светметафорою души.И дышит ямбом морской прибой,и всё совпадает – ажсо словом – смысл, бытие – с судьбой,прообраз и персонаж.Ведь именно так и задуман куст,и точно такой – гора.…И тут появляется некий хлюсти в небо кричит: «Не ндра!»