идёт воинна башке фуражкадождик идётна козырьке фуражки образовались две капливпереди по ходу зажжённые фонарисвет фонарей преломляется в каплях на козырьке
глаза Орфея
Ты от старого мiра устал наконец
Аполлинер
Напишите стихотворение о непредставимом.Указывая на рай,перебираешь производные от глагола мочь.Возможность.Вводится термин: политическая система.Расщеплённый огонь,интервенция коллективных сил.Что это за тепло такое было и откуда райская тишина?Они увеличиваются, приближаясь.Вводится термин: супружество.Прозрачная глубинасветит тебе любовью супружеской пары.Может быть, плод воображения?Забота о сокрытом.Не утро туманное и не даль туманная,туманное детское – не имущее существительного.Вводится термин: тёмный варвар.Ведьма и враг пугают, восходит угроза.Не презирай себя,не сдавливай горло.Игра рассыпающихся частейшаром, распирающим изнутри, поднимается,растёт:
и, как ты знаешь, колышется.Расплющенная перспектива.Твой сон разорван звуком утраты.Внимание ходит по кругу, вонзается в себя самоёот лица варвара тёмного, движениемчеловеческих конечностей.Испуг.И с яростью машины шумной распределяешь пространство,режешь его,именуя куски банцу хунце.Вводится термин: ум.Trelilissimo: их согреваешь,нежность не оставляет другому места для раскаянья.Воображаешь тысячу трёхмерных вещей в полёте.Тьфу – плевок,знак презрения к низшему классу.Ты стоишь в этом страхе как в потоке воды,в ударной волне огня,огненной воды.Лишённый покровов, кредита – а он был так нужен.Мысли хорошие, но не здесь.Щадящая мягкость, движение, за сеткой стена. Чашкина широком столе.Понятие единичного.Кружок, нарисованный карандашом в прямоугольнике.Придут, изменят часовнюуникального, не знающего ни в чём повторения.Вводится термин: привязанность.Ты движешься в мiре обстоятельств и подробностей,а можно: быть без меня,быть, но – не я.Блистающая фигура за границей вот этого вот,любой ценой.Cesare или ничто: материализованный принцип.Вводится термин: вина.Чего-нибудь, да избегаешь.Сладость переливающаяся, сладость Закона.Взгляд живой, обещающий – из-под тёмных покровов.Проповедник разумный глаголет:штрихами намечу контур,дам вектор движения. Обуздаю по мерке.Горячишься, привычка к благожелательности.Вводится термин: истерика.Напрасно представляешь других: женщину лающую, мужчинус ножиком в отведённой руке.Защищён.Ты мешаешь себе.Вводится термин: страх.Люди боятся неустранимого,прячутся за рамами, за стёклами,за мешаниной быстрых движений верхних конечностей. Чушь!Здоров.Вводится термин: игра.Идёшь в предысторию, в надчеловечество, чтобыуйти от игры. Осушить бы источник.Внимание скользит поверхностью шара,проходит вдоль занавеса,украшает полстину – не ощущая её изнанки.Тебе не освободить связанных. Прислушайся,трещинамивосходят угрозы.Вводится термин: знание.Знаешь, как ты был смешан с мраком позорного.Знает знание – воспринятое от других,по частям и давно.Оно-то и глядит на тебя.Дегустация вкуса всего недобытого. Сильный же ветерналёг сегодня!Противоречие политических систем, гневот разделённости.В не твоём времени нет ни пятна, ни скудости.Вводится термин: след.Под скрежет мечтаешь о мощёной площади, пустой, просторной,не вмещающей впечатлений.Вводится термин: отдача.Неуловимое к неуловимому.Боль и боль.Совсем не важно, что ты делаешь.Солнышко – позволь ему солнствовать, отпусти.
всегдашние свойства вещей
Черносотенным косящим взглядомпроникают в небо облакаи висят подобьем яблока,спелым опупелым виноградом.На пути надземный град Царицынразвстречался, я ему несузверьин дух, который был внизу,сверху взятый белый топот птицын.Это я ль, равнинный варвар, понасобиралэссенциалистский интернацьонал?
Наталья Крофтс
Стихотворения
Родилась в городе Херсоне, окончила МГУ им. Ломоносова и Оксфордский университет. Живёт в Австралии.
Автор двух поэтических сборников и многочисленных публикаций в русскоязычной периодике (в журналах «Нева», «Юность», «Работница», «Новый журнал», «Интерпоэзия», «Новый берег», «Австралийская мозаика» и ряда других). Стихи на английском опубликованы в четырёх британских поэтических антологиях.
Поэт
Я ослеп. Измучился. Продрог.Я кричу из этой затхлой бездны.Господи, я тоже чей-то бог,заплутавший, плачущий, небесный.Вот бумага. Стол. Перо и рок.Я (больной, седой и неизвестный).Но умру – и дайте только срок,дайте строк – и я ещё воскресну.
Второй ковчег
По паре – каждой твари. А мою,мою-то пару – да к другому Ноюпогнали на ковчег. И я здесь ною,визжу, да вою, да крылами бью…Ведь как же так?! Смотрите – всех по паре,милуются вокруг другие твари,а я гляжу – нелепо, как в кошмаре —на пристани, у пирса, на краюстоит она. Одна. И пароходштурмует разномастнейший народ —вокруг толпятся звери, птицы, люди.…Мы верили, что выживем, что будембродить в лугах, не знающих косы,гулять у моря, что родится сын…Но вот, меня – сюда, её – туда.Потоп. Спасайтесь, звери, – кто как может.Вода. Кругом вода. И сушу гложетс ума сошедший ливень. Мы – орда,бегущая, дрожащая и злая.Я ничего не слышу из-за лая,мычанья, рёва, ора, стона, воя…Я вижу обезумевшего Ноя —он рвёт швартовы: прочь, скорее прочь!Второй ковчег заглатывает ночь,и выживем ли, встретимся когда-то?Я ей кричу – но жуткие раскатычудовищного грома глушат звук.Она не слышит. Я её зову —не слышит. Я зову – она не слышит!А воды поднимаются всё выше…Надежды голос тонок. Слишком тонок.И волны почерневшие со стономнакрыли и Олимп, и Геликон…На палубе, свернувшись, как котёнок,дрожит дракон. Потерянный дракон.
«Вслепую, наощупь судьбу подбираем по слуху…»
Вслепую, наощупь,судьбу подбираем по слуху,научно трактуем причудыпланид и планет.Подводим итоги.Как взрослые – твёрдо и сухо.По-детски надеясь на чудо.Которого нет.
Анубис едет в отпуск
Он ждёт и ждёт. А их всё нет и нет.Он потирает лапки и зевает.И
время, у порога в кабинетжужжавшее так зло, заболевает —завравшись и зарвавшись – застываетбезмозглой мухой, влипшей в аллингит.Анубис дремлет. Наконец, шаги —нетвёрдые. И робкий стук. И скриптяжёлой двери. «Здравствуйте, голубчик.Входите» – зверь листает манускрипт.А посетитель, немощный старик,бледнеет, разглядев его получше —сидит шакал, чудовище, посредникстраны загробной, мук на много лет.И жалкий, грязный, тощий как скелет,старик тоскливо шепчет:«Я – последний».На радостях шакал вильнёт хвостом —«Дописан каталог – вся желчь и сплетни,людские дрязги, вой тысячелетний…Какой, однако, препротивный том —подробная и тщательная опись.…А вам, голубчик, в третий каземат,там ждёт вас белозубая Амат».Закроет опус.И уедет в отпускна опустевший Крит – гонять котов,искать волчицу на руинах Рима…В наряде из несорванных цветовземля прекрасна и необозрима.Ни войн, ни смут, ни жертвенных костров.До новых рас. До новых катастроф.
«Зажмурится ветер – шагнёт со скалы…»
Зажмурится ветер – шагнёт со скалы.Спокоен и светел тяжёлый наплывпредсмертного вала – он манит судана дно океана. Седая водаврывается в трюмы, где сгрудились мы:звереем – от запаха смерти и тьмы,безумствуем, ищем причины…Кричим: «Это риф – или мысль – или мыс —бездушность богов – нет, предательство крыс…»И крики глотает пучина.Я ринусь на палубу, в свежесть грозы.Пора мне.Монетку кладу под язык —бросаю ненужные ножны.И плавно – сквозь ночь, как седая сова —взлетаю с галеры – туда, где словапонятны ещё —но уже невозможны.
«…»
На развалинах Трои лежу, недвижим, в ожиданье последней ахейской атаки
Ю. Левитанский
На развалинах Трои лежу в ожиданье последней атаки.Закурю папироску. Опять за душой ни гроша.Боже правый, как тихо. И только завыли собакида газетный листок на просохшем ветру прошуршал.Может – «Таймс», может – «Правда». Уже разбирать неохота.На развалинах Трои лежу. Ожиданье. Пехота.Где-то там Пенелопа. А может, Кассандра… А может…Может, кто-нибудь мудрый однажды за нас подытожит,всё запишет, поймёт – и потреплет меня по плечу.А пока я плачу. За себя. За атаку на Трою.За потомков моих – тех, что Трою когда-то отстроят,и за тех, что опять её с грязью смешают, и тех,что возьмут на себя этот страшный, чудовищный грех —и пошлют умирать – нас. И вас… Как курёнка – на вертел.А пока я лежу… Только воют собаки и ветер.И молюсь – я не знаю кому – о конце этих бредней.Чтоб атака однажды, действительно, стала последней.
«Мне не уйти из психбольницы…»
Мне не уйти из психбольницы.Ты в ней – и вот она в тебе —клокочет, рвётся на страницыи шарит лапой по судьбе,куда б тебя ни заносило —в край небоскрёбов или скал —ты возле солнечной Мессиныувидишь бешеный оскалчудовищ – нет, не тех, из книжек —своих, придуманных тоской,толпой, тебя несущей ближе кбезумью дней, к огням Тверской.И будто всё отлично с виду:умыт и трезв, идёшь в театр —но чувствуешь: с тобой в корридувесь день играет психиатр.Ты, может, в парках строгой Веныбредёшь меж статуй героинь —а врач решит – и резко в венывведёт любовь, как героин.Спокойней – в домике с охраной,решёткой, каменной стеной,где мне зализывают раны —чтоб не осталось ни одной,где нет ни долга, ни заботы,ни вин, ни бед… Халат надетьи от субботы до субботына подоконнике сидетьи издали смотреть на лицатолпы, на улицу в огне.А рядом Гоголь отразитсяв забитом намертво окне.
Осколки
Разбиваются – опять – на кускивсе мечты, что я держала в руке.Барабанит горечь грубо в вискии болтает – на чужом языке.Поднимаю я осколки с земли —может, склею – зажимаю в кулак.Но мечты уже – в дорожной пыли:и не там я – и не с тем – и не так…Только вишенкой на рваных краях —на кусочках – тёмно-красным блеститкапля крови – от мечты острия,от осколка, что сжимаю в горсти.
О нас
В порыве, в огне и в пылу безотчётно сметаяналаженный быт, превратив его в жаркую небыль,взорвётся накопленной страстью вулкан Кракатауи ринется в небо.Под рокот и грохот, в горячке искрясь от каленья,он рад как ребёнок свободе от уз и уступов.И долго ещё будут волны голубить колениобугленных трупов.А после – уляжется буря, и, дни коротая,спокойное море разнежится, пепел размочит.Но жадно потянется к небу Дитя Кракатау.Пока ещё – молча.
Австралия
Мы уплываем – словно шаткий плот,чуть не слетевший вниз, в земную полость,когда планета ринулась вперёд —и древняя Пангея раскололась.Мы на осколке – гости. Чужаки.Колёсами цепляемся за камнимеж бесконечным морем и пескамии чувствуем – на нас глядят векамитеней тревожных тёмные зрачки.Живём в плену. Пустыня и вода.Звоним глухим, усталым абонентам…Мне страшно оставаться навсегдав смирительной рубашке континента.
Зарисовка из Шри-Ланки
Конец июля. Влажная жара.Здесь мошкара устраивает танцына тёмных ликах сказочных посланцевдругих миров. Даров цветистый ряд.Обряд. Поют, жуют, снуют и спят.Как мошкара, на звуки заклинанья —или молитв – мы движемся вперёд,под ступы белокаменный живот,беременный уже ненужным знаньем,мы, пилигримы, суетная нить —коснуться, помолиться – и забыть.Назад иду сквозь лес. Тропа пуста.Мангуст – два глаза, круглых от испуга —вдруг глянет на меня из-под кустаи – Будда правый! – мы поймём друг друга.