Play the kitten

Вайолет, казалось, приросла к паркету. Опираясь двумя руками о комод, девушка не отрывала взгляда от начинавшей желтеть фотографии. Ее собственное личико было в считанных сантиметрах от подрагивавшего пламени свечи, и она ощущала жар на своей коже. Глаза сияли. Марч упивался ее заинтересованностью, словно поэт на творческом вечере, сумевший заворожить публику. Вайолет облизнула губы. Взмах ресниц – и ее взгляд на Джеймсе.

– Ты встречал его здесь? Говорил с ним? – по ее подсчетам Марчу в тот год должно было быть лет восемнадцать-девятнадцать, а, значит, будучи родственником владельцев, он вполне мог проводить в отеле выходные.

Джеймс залился улыбкой. Он часто приоткрывал рот, разводя уголки губ, будто поощряя действия или слова Вайолет, тем самым подбадривая ее, вселяя уверенность.

– Чаще, чем ты думаешь.

Порой он казался ей ребенком, порой он волновал ее, как прохожий привлекательный юноша может волновать одинокую девушку. То, как именно он произносил «о да», растягивая последнее слово, затрагивало ее женское начало, приводя в действие какие-то низменные инстинкты. Эти две из многих граней его натуры так часто менялись, уступая друг другу, что Вайолет не сразу успевала переключаться. Порой он смешил ее: его костюмы казались слишком вычурными, его манера говорить – слишком наигранной, его замашки аристократа – до крайности манерными. Но вот порой, когда волосы были уложены на правый бок, сильнее всего напоминая прическу Кита, когда он надевал белоснежную рубашку по фигуре и строгие брюки на подтяжках, которые так ему шли - вот в такие моменты ей казалось, что она полностью в его власти, как всегда была и, думалось ей, будет во власти Уокера-младшего.

И поэтому сейчас, простаивая в душном коридорчике бог знает какого помещения, Вайолет слышала и видела, что Джеймс не шутит. Ни одно слово сейчас не было обронено просто так, ни одно из этих фото он не показывал ради забавы. Вайолет не понимала зачем, но Джеймс хотел, чтобы она выслушала и вняла его речам. Все, что ни делают люди, имеет под собой какой-то смысл. И суть действий Джеймса, она знала, когда-нибудь откроется ей.

Порой ее настораживала его манера разливать выпивку: было что-то жуткое в том, как он насвистывал в почти что полной тишине, под шипение пузырьков шампанского, разливая алкоголь по бокалам. Порой ее настораживал его, словно, бешеный взгляд, будто он какой ненормальный или помешанный. Но все это лишь настораживало, не пугало. И даже сейчас, при обстоятельствах, способных привести в ужас или, хотя бы, напрячь любую восемнадцатилетнюю барышню, Вайолет же сама ощущала себя ненормальной, желая еще послушать про величайшие убийства всех времен и народов. Вся паранойя проходила, и вдруг, внезапно, все его действия обретали естественность, его внешность, одежда и даже усы вновь казались нормой. Чем-то привычным, что так ему идет, и в то же время интригует. Что с ней с самой было не так?

К ее удивлению, Джеймс вновь поджал губы.

– Уже поздно, тебе нужно закрывать смену.

Вайолет разинула рот от столь быстрой смены его намерений. То он коварный соблазнитель, не требующий интима, а лишь желавший ее внимания и мнения на кое-какие вещи, то вдруг он становился подобием начальника.

– Но…

– Я провожу тебя, - быстро прервал Джеймс, смахивая легким движением руки все фото обратно в ящик комода. Блеснул на свету пламени его золотой перстень.

***

Вайолет пришлось вернуться в бар. Как бы она ни валилась с ног от усталости, как бы приятно ни наливалась тяжестью голова от всего выпитого в этот вечер и как бы ни хотелось вновь забыться под накрахмаленными простынями, ей придется закрыть смену. В баре почти никого не осталось: Лиз выгоняла последнюю заблудшую душу. Об Анне напоминали лишь оставленная на столике салфетка со стертой алой губной помадой, опустевшая бутылка рома да модная спиралевидная прозрачная резинка для волос, с которой Кит - всплыло в воспоминаниях Вайолет - как-то игрался на одной из пар. Картинки появлялись сами собой в сознании Вайолет. Просто поразительно, как порой на наш разум влияют случайно увиденные объекты.

На нижнем ярусе стойки, средь разбросанных зубочисток повалившейся подставки лежала салфетка. Вайолет шарила рукой под стойкой, выискивая мусорное ведро, скептически поглядывая на коряво выведенную надпись на салфетке, опасаясь вникать в написанное.

«Буду ждать тебя на рассвете в коридоре третьего этажа.

– Тейт»

Секунду-другую Вайолет глупо, словно не понимая, смотрела на кривые буквы, выведенные плохо пишущей ручкой.

– Какой-то красавчик оставил номерок? – внезапное появление посторонних с каждым разом все меньше и меньше пугало девушку. Вайолет подняла взгляд на Лиз, затем скомкала салфетку, и кинула шарик в мусорку, поднимая ведро с пола. Обходя Лиз, Вайолет отрицательно замотала головой, тем самым отвечая на завуалированный в безобидную шутку вопрос.

– Все это глупости, - Вайолет с ненавистью сгребла мусор со столика Кита и компании. Салфетки, окурки, пепел, даже резинка для волос – все посыпалось в контейнер. – Глупости, - вновь тихо повторила девушка, словно пробуя на вкус это слово. Лиз щурилась, то ли от беловатого свечения полок позади, то ли пытаясь получше разглядеть напарницу, ушедшую в плохо освещенную зону бара. Рука плавно легла на не протертую барную стойку; Лиз шумно приоткрыла рот, будто собираясь с духом для какого-то вопроса.

– Я тут все спросить хотела, - механически смахнула на пол скорлупку от фисташки Лиз, - у тебя друзья-то есть?

Вайолет возвращалась к стойке с мусорным ведром. По дороге она присела, поднимая скорлупку, и от услышанного странно скривилась, будто словно «друг» было девушке незнакомо.

– Друзья? – вновь переспросила та, обходя стойку. Лиз закивала. Позвякивали ее длинные висячие серьги.

– Друзья, приятели. Неужели ты ни с кем не общаешься? Я ведь видела тебя в компании однокурсниц Кита во время конференции.

Вайолет тяжело вздохнула, быстро полируя поверхности. Ей хотелось поскорее со всем закончить. Как хорошо, что Лиз пришла, и не надо самой списывать продукты и оставлять записки на завтрашний день.

– В женскую дружбу я не верю. У меня была так называемая подруга, но она бросила меня после четырех лет общения, так и не назвав причины. Со многими я просто поддерживаю контакт, это необходимо в наше время. А единственный человек, с которым я действительно хочу иметь что-то общее, не видит меня в упор. Так что я не хочу об этом говорить, - ее серьезное личико настораживало Лиз. Такое выражение она видела лишь у двух людей здесь, и ни один из них еще не доказывал ей, что умеет совершать какие-либо хорошие поступки…

Лиз более не задавала вопросов, молча наблюдая за напарницей. Вайолет убрала весь мусор, заполнила все нужные бумаги и, с надеждой, что ее не остановят на полпути, мило пожелала спокойной ночи, унося свое, все еще слегка опьяненное тельце мимо бара к лестнице. Лиз не была дурой, прекрасно видя, да и чувствуя запах алкоголя. То, чем Вайолет занимается, не должно ее касаться, пока работа выполняется в срок, но ее все же никак не покидало чувство отвественности за эту девушку. Когда в последний раз Лиз чувствовала подобное? Когда уходила из дома? Когда оставила сына ради новой жизни? Да, возможно. Айрис не должна ни о чем узнать, - думала Лиз, заканчивая в баре. Ведь эта женщина помешана на заботе о детях больше, чем белокурая жительница пентхауса…

***

Иногда в нашей жизни наступает переломный момент, и чаще всего крайне неожиданно. Порой, оказываясь втянутыми в события, мы должны сделать выбор: двигаться дальше, по тому плану, который дан нам в совсем готовом виде, или же бороться, пытаясь что-то изменить. Ведь мы никогда не знаем, чем обернутся для нас грядущие перемены, и уж тем более не можем этого предугадать заранее. Но мы можем действовать. Пытаться ради того, чего так желаем.

Вайолет смело шагала по коридору своего этажа. О записке, оставленной ей на салфетке, словно бы какой-то девушке по вызову, она и думать забыла. В детстве Вайолет казалось, что бояться тьмы, пауков и пугающих видео просто глупо, и настолько заразилась этой идеей, что со временем выработала иммунитет ко всему, чего страшились ее сверстники. Но, попав на работу в «Кортез», Вайолет поначалу растратила былую твердость духа: мерещилось всякое, да еще и по ночам было жутковато возвращаться в свой номер. Год, проведенный в муках любви, заметно сломил ее былое мужество. Вайолет было противно видеть ту, кем она стала. Но ее недавние знакомые мужского пола - Донован и, в частности, Джеймс – постепенно возвращали ее самооценку на должный, прежний уровень. Не знаю как так происходит, но почему-то всегда все знакомые юноши вселяют в тебя определенную уверенность. Возможно, все дело во всеобщем женском желании нравиться…

Вот с такими мыслями Вайолет возвращалась в свой номер. Мрак полутемных коридоров с протекающими нависшими потолками ее более не пугал, неопределенность дальнейшей жизни угасала ровно до тех пор, пока в крови еще находился алкоголь.

Вайолет вставила ключ, поворачивая нагретый теплой ладошкой предмет в замочной скважине. Захлопнула дверь, щелкнула выключатель. И вскрикнула.

– Джеймс!

Ключ выпал, со звоном задев дверной косяк. На ковролине, возле изножья ее постели дергалась Анна, связанная по рукам и ногам. Вокруг головы – один из шелковых платков Марча, представлял собой подобие кляпа. И волосы ее в полном беспорядке. Поморщившись от резкого света, Анна пронзила Вайолет испепеляющим взглядом. Девушка растерялась. Заскрипела обивка ее же кресла: Джеймс придвинулся к краю, улыбаясь так, словно вот-вот расскажет еще какую-нибудь занимательную историю о временах Сухого закона. И вновь на нем ее любимый его наряд: свежая рубашка, платок с индийским узором, подтяжки…