Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
– Нет, Домникеица, нет, не ты! Найду, кому быть при нём.
Потом Юрий увидел Сиферта с белой повязью на лице по самые очи. Лекарь делал приготовления:
– Сейчас будем пускать кровь...
Княжич ощутил нежные прикосновения Домникеи и удовлетворённо вздохнул. Рука его была уложена на твёрдой подушке ладонью кверху. Под ней - льняное полотенце. Бывшая мамка стянула плечо жгутом, но не сильно.
– Сожми кулак, княжич, - попросил лекарь.
– Несколько раз сожми.
Прокол почти не почувствовал... Сиферт наказывал, уходя:
– Надо его остричь. Заставлять много и часто пить. Будет
Дальнейшее стало ускользать от Юрьева слуха. Вновь смежил ресницы. Открыв глаза, он обнаружил себя на высоком струге, что везли на колёсах, по пустынному волоку. Рядом - чужие люди в длинных чёрных одеждах. Остановились в урочище с круглым, осевшим от времени, травянистым валом. Кто-то сказал: «В старые времена кипело жизнью место сие, красно и видно. Сейчас же пусто всё и ненаселённо!» Да, голая степь, река, небо...
Струг спущен на воду. Потянулись унылые берега, - ни селения, ни людей. Как на редкость, глядят на плывущих козы, лоси, волки, медведи, бобры, выдры. То и дело парят над стругом орлы, лебеди, гуси, журавли. Спутники Юрия зорко взглядывают по сторонам. К своему удивлению, он не речи их слышит, а мысли. Мысли о том, что здесь некогда существовали города знаменитые, а ныне же едва приметны следы их. Вон, ряд белых каменных столпов, подобных малым стогам. Княжичу это место назвали Донской беседой. На большом каменном столе - каменные сосуды. Красиво, но неприятно.
Струг двигался среди красных гор. Вдруг из расселины выскочили полунагие лучники, сели в судёнышки, устремились к путникам.
Тщетно окружающие внушали Юрию: это хазары, жители древней своей столицы Серкела, хотят угостить хлебом и молоком. Он видел не угощение, а длинные кривые ножи. Заметался, ища спасения. И, сколь ни удерживали берегущие, кинулся с борта в воду. Зажмурился от холода. Пришлось применить усилие, чтоб открыть глаза...
Ни струга, ни реки, ни червлёных гор. Он голый - в лохани с ледяной водой. Стоит при помощи Домникеи.
– За подмышки не хватай, я щекотлив!
– запротестовал Юрий.
Однако сильная она всё-таки, его хорошуля! Рывком вытащила, натянула шерстяные носки, заставила быстро запохаживать рядом с ней по спальне. Волокла обессиленного, как раненого:
– Ну же, ну! Шагай. Ведь, обеспамятев, прыгал на пол, бросался в переход. Удержала едва. А теперь... Ну, ещё шажочек.
– Ай-яй-яй!
– возник на пороге Сиферт.
– Ты его пошлёшь на тот свет! Знаю ваших знахарей. Одного купца пользовали от жара ледяной водой, он - уже там!
– немец указал на небо.
Домникея остановилась на миг, держа обеими руками недужного.
– Сколько купец простоял в лохани?
– спросила лекаря.
– Одну минуту?
– Зачем одну? Целых пять!
Сиделка сердито глянула на врача:
– Шёл бы отсель, знаток!
Потом уложила княжича. Потеплей укрыла.
– Бедный ангельчик! Весь в пупырышках! И локти и бока, грудь, спина, ноги. И лик попорчен, аж зашло за уши... Как в поясе-то, болит?
Юрий перевёл дух.
– Уже не болит.
Домникея призналась:
– Я ведь, пока ты в горячке грезил, твою нижнюю рубашку отнесла в лес, расстелила на муравейнике, пропитала насквозь муравьиным спиртом да и надела на болезное тело. В отлучке истерзалась: не вскочил
бы с одра беспамятный, не выбежал бы.Юрий по поведению Сиферта понял: заразна его болезнь! Боялся без крайней нужды коснуться своей лекарки, лишь благодарно взирал на её красивый, одушевлённый заботой лик.
А в болезненно-сладких снах ощущал целительность материнских уст на своих ланитах, успокаивающие боль ласки женских рук, облегчающий дыхание нежный запах. Спал или бодрствовал, покой поддерживало одно ощущение: она рядом!
Какой-то очередной ночью обнаружил: он в спальне один. Не дремлет в глубоком кресле его сиделка. Ждал, не дождался, снова ушёл в беспокойный сон.
Утром явился нежданный гость, учитель, боярин Семён Морозов. Потряс хохолком, пощипал светлую бородку.
– Как живём-можем?
Княжич живо откликнулся:
– Всё вижу и ощущаю ясно. Очень хочу есть.
Пришедший положил длань на его чело:
– Жару нет.
Юрий перво-наперво спросил: где его Домникея? Услышал плохой ответ: тяжело больна. Как ужаленный, привскочил в постели:
– Я тому виной!
– Ты, - сел у его изголовья Морозов.
– Иначе не могло статься.
– Откровенно поведал: - Как сказал немец Сиферт, недуг твой опасен для окружающих. Охотников по уходу не находилось. Домникея вызвалась сама и вот - на тебе! Вместе, бывало, над тобой хлопотали. Я - хоть бы что, а она... Ляг, скрой слёзы. Ты уж не мальчик, а князь!
С тех пор дни за днями проходили вдвоём с Морозовым: единственным собеседником и слугой. Выздоравливающий Юрий мог ещё передать другим свой недуг. Он ежедень расспрашивал Семёна Фёдоровича о Домникее. Ответ был один: больна. И беседа намеренно уводилась на иные предметы.
– Хан Тохтамыш сам убил свою ханшу Товлумбеку, - развлекал больного Морозов.
– Проклятый Тохтамыш!
– вспомнил Юрий бегство с матерью из Москвы.
– Воистину царь без царя в голове, - поддержал учитель.
– Этот взбесившийся великан сражается теперь с другим великаном. Оттого и не наказал нас за бегство твоего брата Василия.
– Руки коротки?
– спросил Юрий.
– Руки слишком длинны, - поправил боярин Семён.
– После неудачной схватки с азиатцем Тимуром двухлетней давности [17] ... Помнишь?
17
Два региона, Хорезм в Центральной Азии и Азербайджан в Закавказье, оспаривались Золотой Ордой и империей Тамерлана. В 1386 г. в Дагестане состоялась битва между двумя гигантами. Хотя исход её был неясен, Тохтамыш решил отступить.
– Татунька что-то такое молвил, - напряг память княжич.
– Так вот теперь властелин кыпчаков собрал огромное войско, куда включил черкесов, аланов, булгар и русских. Пришлось нашему великому князю отдать недругу часть своей силы и наследника сына.
– Как?
– приподнялся Юрий.
– Василия сызнова нет на Москве?
Морозов мрачно кивнул.
– Пока ты болел, старший брат твой вместе с Борисом Нижегородским отправились во главе наших войск к далёкой азиатской реке Сырдарье. Там должен произойти решающий бой двух гигантов.