Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

–  Какими судьбами на Москве?
– спросил Юрий.
– Для меня, как снег на голову.

Константин чуть усмехнулся.

–  Вызван из Нова города для разговора.
– Понимающе глянул на брата.
– Как и ты.

–  Что я?
– не понял Юрий.

Младший брат вздохнул:

–  Наш Василий плох.

–  Как плох?
– испугался Юрий.
– Только что пировал с ним.

Константин молвил тихо:

–  Знаю доподлинно: внутренняя немочь гнетёт его.

Юрий хлопнул себя по бёдрам:

–  Ничего не приметил. В застолье был весел, похвалялся своим успешным княжением. Всё хорошо. Все довольны.

–  Что хорошо? Кто доволен?
– запальчиво произнёс Константин.
– Прошлый год неубранный хлеб весь ушёл под снег. Люди питались кониной, мясом собак, кротов, даже кое-где мертвецами. Пуд ржи стоил рубль. А в Костроме даже два. В Нижнем до шести. Потом стало вообще негде купить.

–  Знаю, - скорбно подтвердил Юрий.
– В моей Звенигородчине хлебом запаслись загодя. Знатоки чуяли беду: я велел прислушаться. Потом поставил по границам княжества рогатки.

–  Во Пскове также поступили, - закивал младший брат, - а вот рогаток не поставили. Новгородцы, тверичи, корела, чудь толпами пошли на Псков. Цены подскочили. Псковитяне вывоз запретили, пришельцев погнали. Те мёрли на большой дороге.

Братья помолчали.

–  Чем ещё хвастался Василий?
– спросил гость.

Юрий вспомнил:

–  Поездкой в Орду. Теперь там дружественный нам великий хан Кадыр-Берди.

–  Да что ты!
– рассмеялся Константин.
– Сидишь в своём уделе, ничего не видишь, не слышишь. Кадыр-Берди погиб от руки брата усердного союзника литовского. Так что цена Васильевой поездки - нуль! Зато унизился. И вновь, после нескольких лет вожделенной независимости, платим Орде выход - позорную прежнюю дань. Стоит ли похваляться?..

Опять братья помолчали.

–  Чего ещё хочет от нас Василий?
– развёл руками Юрий.
– Ходим в его воле...

–  Не совсем, - перебил брат.
– Ты подписал ли с государем соглашение клятвенно уступить старшинство сыну его?

Юрий качнул головой.

–  Андрей и Пётр давно уж подписали, - напомнил Константин, - упрямимся лишь мы с тобой.

–  Я, - начал Юрий и запнулся. Младшему ли брату, другу своему, об этом говорить? Он давно знает. Давно, с опасностью для княжеского своего достоинства, поддерживает. Вовсе обездоленный родителем, уже не защищаемый покойной матерью, он целиком и полностью зависит от Василия. Его бы надобно склонять к покорности, ставить в пример Петра с Андреем. И всё же Юрий повторил: - Я против нового устава в правах наследственных.

–  Я тоже, - встал Константин.
– Пообещаем же друг другу завтра стоять твёрдо.

Провожая брата до сеней, Юрий между прочим, нехотя повторил сплетню, принесённую на хвосте Галицким, а позже повторенную Анастасией:

–  Что-то злые языки судачили, якобы Витовтов полководец...

–  Доброгостий Смотульский?
– с полуслова понял Константин.
– Наслышан даже в Новгороде. Враки! Видел юного Василия? А представь мужчину, что хотел бы посягнуть на Софью!

–  Брат Василий, - засмеялся Юрий.

–  Для того потребовались чрезвычайные причины, - напомнил Константин.
– Возможно, в своё время они были и у Доброгостия. Однако наш племянник тут, как видно, ни при чём.

По уходе брата князь пошёл к супруге, в её спальню. Анастасия лежала на постели в простой верхней одежде поверх сурового покрова из тканины. Муж, присев, дотронулся перстами до её руки: вожделение сменилось беспокойством: жена дрожала, тело было жарким.

–  Ты больна?

Княгиня шёпотом пожаловалась:

–  Лихоманка. Не болезненная: от переживаний. Мной овладел страх. С чем младший брат к тебе пожаловал?

Юрий помрачнел.

–  С таким же страхом.

Оба супруга, больше не произнося ни слова, длительно посмотрели друг на друга, будто переговариваясь взорами: «Боишься?» «Не боюсь!» Анастасия погладила мужнюю руку, изо всех сил попыталась улыбнуться.

Он помог ей подняться, чтобы вместе идти в Крестовую. Молились истово, однако же не вслух: каждый читал свои молитвы. Она - о нём. Он - о всей семье. Перекрестив жену на сон грядущий, Юрий прошептал:

–  Коль завтра не приду в Столовую палату, утренничай без меня. Возможно, прогуляюсь на Великий луг верхом, подышу воздухом.

Заснуть долго не удавалось. Всё было не так: подушка жёсткая, перина - комьями, в спальне душно, нет, холодно, нет, все- таки дышать нечем... Внезапно оказался в мыльне перед зеркалом: это уже не сон. Из-за нелепого своего вида полез перстами в рот, стал щупать зубы. Некоторые сделались явно больше других. Как вкушать? Как слово молвить? Проснулся от расстройства. Позвал слугу, вошёл боярин Борис Галицкий.

–  Стою под дверью целый час. Жду пробуждения, князь Юрий. К тебе от государя человек.

–  Уже?
– вскочил князь.
– Слушай!
– рассказал он.
– Скажи, что значит.

–  Если не ошибаюсь, - почесал за ухом Борис, - выросшие зубы - ссора между родными, тяжба из-за наследства.

–  А!
– ударил по колену кулаком Юрий.
– Конечно!

Не утренничав, сел на конь, покинул двор.

День был удручающе хмур. Улицы грязные после ночного ливня. Тучи тяжёлые, низкие, туман плотный, сырой. Над собором Успения золотого креста не видать: плохое предзнаменование!

Челядинец встретил на крыльце, провёл к государю, в ту самую комнату для одиноких размышлений и тайных бесед. Здесь Василий, ещё не успев принять власть, повздорил с дядюшкой Владимиром Храбрым.

Сейчас он сидел с Константином. Встретил Юрия сухо:

–  Опаздываешь.

Князь неожиданно для себя оробел:

–  Не поставь во грех.

Старший брат подал хартию, подписанную Андреем и Петром Дмитричами. В ней оба обязались в случае смерти Василия блюсти великое княжение под сыном его.

Лист замер в руках князя. Он прервал чтение, воззрился на государя, сменив робость на гнев. Ибо только что прочёл: его братья обязуются держать девятилетнего Василия вместо отца.

–  Ты, - вопросительно смотрел на Юрия великий князь, - ты что?

Юрий тихо спросил:

–  Приложить руку?

–  Будь добр, - даже обмакнул старший брат в чернильницу свежеотточенное лебединое перо.

Второй по старшинству брат не принял пера, отвёл руку. Изрёк громко, как на всероссийской сходке, где внимает море голов: