Плохие девочки не плачут. Книга 3

Шёлковых ласк не достаточно. Ничтожно мало, даже мимо.

Отчаянно жажду большего. Безуспешно пытаюсь избавиться от пут проклятого галстука.

Вот чёрт.

Всегда на привязи. Никакой свободы выбора, никаких импровизаций. Ни шага в сторону, всё строго по плану. Без права на вольность, без шанса на лишний глоток воздуха.

Но…

Этот поводок предназначен для двоих.

Для маленькой дурочки, которая мечтает о настоящей любви, и для безжалостного хищника, абсолютно уверенного, что в жизни всё продаётся и покупается.

Они оба равны в горько-сладком безумии.

Девочка с упоением строит воздушные замки. Хищник хладнокровно передвигает фигуры по клеткам шахматной доски.

Они оба равны в губительной одержимости. В иссушающей жажде обладания. В алчном стремлении догнать, повергнуть и растерзать на части. Ни в коем случае не отпускать, не ослаблять удушающую хватку.

Связанны навечно, скованны намертво. Одной цепью, одним ошейником. По воле судьбы заключены друг в друге. Обоюдно острым лезвием вспороты в районе сердца.

Коварная насмешка Фортуны, причудливо разложенный пасьянс.

Об этом просто страшно думать. Об этом нельзя мечтать.

Он бросил дела, наплевал на предосторожности, примчал по первому зову, по щелчку пальцев.

Ради чего?

Ответ на поверхности. Доказательств полно, намечается заметный перебор.

Я покорила зверя. Вынудила монстра подчиниться и склонить упрямую голову. Поставила чудовище на колени, обратила в послушного пса, заставила прилежно выполнять команды.

Я?..

Не верю.

Слегка приподнимаюсь, смотрю на человека у моих ног и снова откидываюсь назад, на смятое покрывало.

Просто отказываюсь верить.

«Не обман зрения? Не галлюцинация?» — шальные мысли пробирают до озноба.

Шёлковые ласки абсолютно реальны. Остальное тоже сомнений не вызывает. Мне до одури жутко и удивительно хорошо.

Кусаю губы, но это не помогает. Совершенно не отрезвляет.

Стараюсь оценить каждый кадр, но это едва ли получается. Яркие всполохи перед глазами ослепляют, толчки крови во взмокших висках оглушают.

Тук.

Глухо пульсирует внутри.

Мои ноги на широких плечах.

Тук.

Отбивается в рваном ритме.

Каблуки упираются в спину, скользят, вспарывают плоть сквозь тонкую ткань рубашки.

Тук.

Обдаёт немилосердным жаром.

Острые шпильки царапают тело фон Вейганда.

Уже давно.

Безотчётно, непреднамеренно. Больно, возможно, до крови.

Oh, God. (О, Господи.)

Почему?

Потому что он позволяет. Не снимает модельную обувь, не удерживает за бёдра, пресекая шалость. Никак не останавливает непотребство.

Позволяет.

Не от помутнения рассудка, не от рассеяности внимания.

Сознательно.

Позволяет. Это. Мне.

Теряю собственный пульс, закрываю глаза. Больше не сдерживаю утробные стоны, рвущиеся наружу. Содрогаюсь в экстазе.

Кончаю, ибо он позволяет.

Думаю, что падаю, но жестоко ошибаюсь. Опять, снова, в очередной раз. Пора бы стать умнее, но куда там.

В этот конкретный момент понятия не имею об истинном, ничем не замутнённом падении. О полёте, который по-настоящему выбивает дыхание из лёгких. Об ударе, камня на камне не оставляющем от прежнего восприятия окружающей действительности.

Я невинная и неопытная, неискушенная и неиспорченная. Несмотря на все аферы и приключения, я практически девственница.

Не вижу ближайшее будущее, не догадываюсь о финальном аккорде. Не подозреваю о том, что некоторые вещи способны впечатать в стену, размазать по дороге асфальтоукладочным катком.

Напрочь забываю о методе кнута и пряника.

Зря, очень зря.

В этой жизни за всё приходится платить. За удовольствие — тем более, причём по особому тарифу.

Фон Вейганд отстраняется. Крепко обхватывает мои ослабевшие колени, небрежно целует сначала левое, потом правое. Словно отдаёт дань святыне, проводит лишь ему ведомый ритуал. Вынуждает выпрямить ноги, прижимается губами к лодыжкам, трётся бородой.

От этой неожиданной ласки по телу проходит разряд электрического тока.

— Спасибо, — выдаю совершенно идиотскую благодарность.

— Пожалуйста, — он ухмыляется, резко поднимается с кровати, отходит в сторону.

— Куда ты? — машинально дёргаю галстук, поворачиваюсь на бок, тщетно стараюсь увидеть происходящее сквозь темноту.

— Готовлюсь к торжественному событию, — поясняет многозначительно.

Судя по звуку, открывает и закрывает ящик. Вероятно, здесь есть комод или тумба. Не могу рассмотреть детали обстановки. Единственный источник света — полузашторенное окно. Скупого отблеска ночных огней ничтожно мало, дабы в полной мере оценить происходящее.

— В смысле? — нервно сглатываю.

Отчётливо вижу, как за стеклом кружатся пушистые снежинки.

Чёрт побери.

Снежинки вижу, а за действиями противника уследить не способна.

Дерьмо.

Конечно, умом понимаю, что бояться глупо. Мне элементарно не посмеют причинить серьёзного вреда. Но вот телом… Телу не прикажешь. Реагирует неадекватно. Или наоборот — чует опасность?

— Раздвинь ноги, — холодно повелевает фон Вейганд.

Возвращается ко мне, садится рядом.

Странное ощущение.

Внутри словно вспыхивает сигнальный огонь. Срабатывает система безопасности, включается инстинкт самосохранения.

Плотнее сжимаю бёдра, отползаю дальше, пробую спрятаться.

Почему так страшно?

Подумаешь, абсолютно голая привязана к кровати. С кем не бывает? Вполне обыденная ситуация. Необходимо урезонить обезумевший пульс, выровнять сбившееся дыхание. Преодолеть панику и подчиниться, довериться воле любимого зверя, пока не стало хуже.

Хуже?!

Ха, смешная шутка.

Как будто сейчас всё нормально. Как будто я не пропитана грехом. Не увязла в трясине вязкой зависимости. Не миновала последнюю черту, не оказалась за гранью реальности.

— Бунтуешь, — голос фон Вейганда сочится сарказмом.

— Пытаюсь, — отчаянно стараюсь освободиться, ослабить тугой узел галстука.

— Напрасно, — бросает коротко.

А в следующий миг наваливается сверху, обрушивается точно ураган, не ведая ни пощады, ни жалости. Поворачивает меня на спину, приводит в требуемое положение и делает то, что хочет.