Плохие девочки не плачут. Книга 3
Шрифт:
— Ты не… ты же не… — осекаюсь.
С трепещущих уст срывается не то всхлип, не то вскрик. Глаза расширяются от дикого ужаса. Всё ещё надеюсь освободиться, рвусь на волю, но спастись не удаётся. Тщетно бьюсь в стальной хватке.
— Н-нет, — запинаюсь. — Н-не н-надо…
Палач равнодушен к мольбам.
Его пальцы методично насилуют меня извращённым образом. Методично и настойчиво. Безостановочно. Разминают и растягивают то самое место, которое вечно нарывается на неприятности.
— Расслабься, — следует ледяное распоряжение.
Говорят,
Может, и помогает, но не мне.
— П-прошу, — униженно умоляю, готова разрыдаться. — Н-нет.
Впечатления просто адские, а ведь это только начало.
Это только начало.
Вот на что намекал проклятый ублюдок.
— Больно? — он неожиданно замирает.
— Очень, — киваю, закусив нижнюю губу.
— Сейчас больно? — гипнотизирует горящим взором.
— Д-да, — дрожу так, что зубы стучат. — П-прек-крати.
Фон Вейганд смеётся.
— Лжёшь, — покрывает моё лицо лёгкими поцелуями. — Ты постоянно лжёшь.
— Н-нет, — отрицательно мотаю головой.
— Маленькая лживая сучка, — произносит с нескрываемым наслаждением. — Трясёшься от воспоминаний о прошлом.
— Нет-нет-нет, — уверенно отрицаю. — Очень больно.
— Правда? — уточняет вкрадчиво.
— Правда, — подтверждаю вдохновенно.
— Прости, — заявляет с напускной грустью, а после довольно ухмыляется: — Всё равно оттрахаю твою аппетитную задницу.
— Ты не можешь так поступить, — цепляюсь за соломинку.
— Проверим? — интересуется елейно.
Пальцы опять оживают внутри, движутся жёстко и резко, вынуждают вздрагивать и приглушённо скулить.
— Ты же любишь меня, — бормочу сбивчиво. — Любишь, значит, не сделаешь ничего плохого.
— Довольно слабая аргументация, — презрительно хмыкает.
Хочу возразить, но фон Вейганд затыкает мой рот поцелуем.
Damn. (Проклятье.)
Разве есть смысл сопротивляться?
Только не сейчас, только не ему.
Тем паче, синопсис обещает:
Тебе понравится.
Честно?
Должно же тебе хоть когда-нибудь понравиться.
Ладно, рискну поверить на слово.
— Алекс, — судорожно выдыхаю, растворяюсь и парю в невесомости, таю под горящим взглядом чёрных глаз.
— Лора, — шепчет хрипло, мягко улыбается, слизывает капли крови, проступившие на искусанных устах, порабощает нежностью.
Горячие губы выписывают огненные узоры на покрытой мурашками коже. Невыносимо медленно изучают шею, перемещаются на грудь, исследуют живот. Не спешат, действуют осторожно, словно опасаются спугнуть, вновь повергнуть в пучину панического ужаса.
Откуда столько сил?
Никогда не торопится, всегда способен обуздать похоть. Держит эмоции под строгим контролем, постоянно начеку, готов к молниеносному броску.
Мой безжалостный инквизитор. Мой отважный воин. Мой мятежный герой, запертый в капкане меж светом и тьмой. Самый лучший. Неповторимый, непостижимый.
Мой.
Живу для него.
Мой.
Дышу для него.
Мой.
Всё
для него.Только мой.
И это закрытая зона. Окружена каменной оградой, запечатана мраком. Больше никто не смеет коснуться, посягнуть на чужие владения, вторгнуться на частную территорию.
— Алекс, — не то сливается с грешным стоном, не то и есть грешный стон.
Возбуждение затопляет до краёв, пламя охватывает податливую плоть, принуждает извиваться и трепетать. Страх сдаёт позиции, постепенно отступает.
— Господи, — порочный всхлип невольно срывается с губ, обрекает на погибель.
Позвоночник выгибается до хруста. Мышцы напрягаются, трепещет каждый мускул, натягивается до предела, точно тетива лука.
— Боже, — перемежается с очередным святотатством.
Закрываю глаза, застываю на краю пропасти, содрогаюсь всем телом.
Пылаю и замерзаю, почти умираю.
Почти, но не совсем.
Горячий язык скользит вдоль раскалённого лона, пробует на вкус, будто изысканный десерт. Гладит и обводит, уверенно избавляет от оков добродетели. Ласкает и клеймит, нежно и небрежно низвергает в бушующий океан ледяного безумия.
Изощрённая пытка. Издевательство. Извращение.
А мне плевать.
Хочется большего. Гораздо большего. Крамольного и развратного, отталкивающего, мерзкого и гадкого. Упоительного и возвышающего, коронующего через нестерпимые страдания и жесточайшие мучения.
Хочется к небесам. Сквозь грязь. Стирая в кровь костяшки пальцев, захлёбываясь в рыданиях, изнывая от страсти. Комкая простыни, задыхаясь от гремучего коктейля боли пополам с наслаждением.
Хочется падения и очищения.
Острого, дробящего на части, ничем не искажённого катарсиса. Неразбавленного абсента. Без сахара. Дерзкого и крепкого, галлюциногенного, сводящего скулы судорогой.
Хочется как в первый раз.
Губительно и бесповоротно.
Ещё и ещё.
Резко и жёстко.
До упора.
Не тлеть, а сгорать дотла.
— Алекс, — умоляю чуть слышно. — Прошу.
Распни мою душу.
Лиши невинности, избавь от иллюзий, заставь прозреть.
Вырви моё сердце свинцовыми щипцами.
Растерзай, изнасилуй, вы*би до беспамятства.
До полного подчинения, до забытья и отключения. До хрипоты и до дрожи, до жара и холода. Не на коже. Везде. В каждой клеточке грешного тела, в каждом атоме проклятого пространства. С изнаночной стороны и снаружи. Просто повсюду.
— Сделай это, — едва дышу. — Пожалуйста.
Пальцы ритмично движутся внутри, не останавливаются, не прекращают забаву ни на миг. Болезненные ощущения исчезают. Остаётся только пульсирующее желание. Сладкий яд, разъедающий волю. Алчная жажда, пробирающая до лихорадочного озноба.
Да… о, да!..
Я на грани.
Смело взираю в зияющую черноту бездны, готовлюсь совершить последний шаг.
Вверх или вниз?
Не важно.
Главное — с ним.
Остальное — чушь и суета.