Плохие девочки не плачут. Книга 3

— В каком?

— Оригинал хранится у меня.

Вздрагиваю всем телом, перевожу взгляд на кольцо.

— Это же обычная стекляшка, да? — не получается сглотнуть горечь. — Это не настоящее. Это не может быть настоящим. Так не бывает, так не делается.

— Довольно простая технология.

Вглядываюсь в камень.

Очень необычный цвет.

Яркий. Пленительный.

Непривычный.

Врезается в память.

Я уже видела такой.

У Ксении.

— Не верю… он не мог… как?

— Легко.

— Почему? — истерично всхлипываю. — Для чего?

— Захотел.

Металл жжет пальцы.

Раскаляется.

Или это я?

Раскаляюсь.

Раскалываюсь.

Разлетаюсь на части.

На осколки.

На фрагменты.

Судорожно вздрагиваю, пытаюсь примирить истерзанное сознание с объективной реальностью. Только тщетно.

Я уже видела такой камень.

Давно.

В глазах у Ксении.

— Это не камень, — бросаю глухо.

— Не камень.

— Тогда… давно… мне показалось, она носит линзы.

— Не носит.

— Господи.

Мои пальцы дрожат.

Кольцо вибрирует.

Будто оживает.

Эти глаза смотрели на меня.

Я смотрела в эти глаза.

А теперь…

В моих руках.

— Это же ее глаз. Под стеклом. Ее глаз.

Самая безумная фраза.

Чистый бред.

Так не бывает. Нет.

— Но она жива, — шепчу. — Еще есть шанс. Должен быть. Еще можно спасти. Пожалуйста, помоги ей. Прошу, я…

— Открывай второй футляр.

Забирает перстень из моих пальцев, укладывает в бархатную коробку, закрывает.

— Пожалуйста, я…

— Открывай, — обрывает.

Я не подчиняюсь.

Протестую. Не хочу. Но мои руки уже на поверхности футляра, поднимают крышку, раскрывают очередной секрет.

Шкатулка. Прозрачная. Хрустальная. А внутри какие-то проводки. Тончайшие, стальные, сверкающие.

Провожу пальцами по поверхности.

Как же холодно.

— Открывай, — повторяет фон Вейганд.

Исполняю приказ. Рефлекторно.

Тошнота моментально подкатывает к горлу.

Вжимаюсь в кресло, больше не чувствую боли. Своей — не чувствую. От чужой задыхаюсь. Ядовитая, острая. Накатывает волнами.

— Боже, — судорожно сглатываю.

Не ощущаю собственное сердце. Зато ощущаю другое.

Мерная пульсация. Пробивается под пальцами. Сквозь лед. Проникает под кожу. Пронзает, пронизывает.

Электрический разряд. Выстрел. Прямо в голову.

— Тут уже пришлось постараться, — заключает фон Вейганд. — Тонкая работа.

— Ты пугаешь меня, — бросаю нервно.

— Только сейчас?

Провода поблескивают. Оплетают кроваво-красный комок, цепко держат трепещущий сгусток плоти. Искрят будто новогодняя иллюминация.

Спина напряжена. Позвоночник скован холодом. Больше не чувствую боли.

— Это сердце, — шепчу. — Это бл*ть вырванное из груди сердце, а ты рассуждаешь про качество работы с видом долбанного эксперта.

— Не вырванное, а вырезанное, — поправляет мягко. — Причем очень аккуратно. Не обошлось без хирурга.

— Ты… т-ты… серьезно?

— Он заставил его биться, — криво усмехается. — После смерти.

— Ты что, — осекаюсь. — Ты как будто им восхищаешься.

— Приятно иметь такого врага.

Ловко выхватывает хрустальную шкатулку из моих враз онемевших пальцев, закрывает в бархатном футляре, складывает все в картонную коробку. Поднимается, возвращается обратно к столу. Усаживается в свое кресло.

А я не в силах сдвинуться с места. Вообще. Никак, никогда.

Пот струится по спине. Тонкими, ледяными струями.

Мои мысли меня оглушают.

А фон Вейганд молчит.

— Что ты делаешь? — спрашиваю наконец.

— Читаю.

Он действительно берет темный блокнот, листает страницы, изучает неведомую мне информацию. Даже бровью не ведет.

— У тебя на столе коробка с…

Замолкаю.

Не могу заставить себя договорить фразу до конца.

— Так вот почему ты сказал про увольнение, — выдерживаю паузу. — По частям.

— Ты отвлекаешь.

— От чего? — срываюсь на истеричные ноты.

— От чтения.

— И что же там такого любопытного?

— Я озвучу, — кивает и зачитывает: — «Конечно, у меня есть друзья. У любого человека на свете найдется несколько друзей. Но я с ними лжива. Я лгу им обо всем. Я не открываю им свою душу, не хочу быть тем, что я есть на самом деле, не хочу, чтобы они видели меня плачущей от безысходности или меланхоличной. Они видят меня такой, какой я хочу себя показать. Они не догадываются, что это лишь скорлупа, а внутри я пуста».

— Какая-то полная хрень, — кривлюсь.

Издевается.

Точно.

Явно не его стиль.

Он не может такое читать.

Такое даже я не могу читать.

Что за чушь.

Убожество.

— Возможно, другой фрагмент придется тебе по вкусу, — фон Вейганд переворачивает несколько страниц, продолжает чтение: — «Встречались с Катей, ходили на выставку, прикалывались, вспоминали «Бригаду» (она играла «Космоса», а я «Белого»). Пели под музыку из «Бригады», кричали: «Уши мы прокололи вместе! И все проблемы мы тоже решаем вместе! Потому что мы бригада!», «Мы с первого сентября вместе!», «Кос просил купить кокса!» И дико смеялись. Завтра в школе контрольная по истории, будет совсем не смешно».

Меня терзают смутные сомнения.

Напрягаюсь, вглядываюсь в обложку блокнота.

— А вот еще один занятный отрывок, — невозмутимо продолжает фон Вейганд. — Жаль, я не обнаружил продолжения. Слушай: «Серж д’Эмаль привык повелевать. Его распоряжения выполнялись с самого детства. Его род был связан с родом короля. Его считали одним из самых привлекательных и завидных женихов Франции. Его власть охватывала все государство».

Шумно втягиваю воздух.

Кулаки сжимаются.

Инстинкт превыше всего.