Плохие девочки не плачут. Книга 3

Мир веками наслаждался «Чеховским ружьем». Давеча к нему добавился не менее яркий и любопытный «Тарантиновский огнемет».

Сама судьба готовила меня к этому.

Рок. Фатум. Каждый шаг на протяжении долгих лет вел вашу покорную слугу именно сюда. Прошу любить и жаловать. «Торт от госпожи Подольской».

— Алекс, — говорю я. — Ты лучший.

Беру его за руку. Хлопаю ресницами. Преданно взираю прямо в горящие черные глаза. Широко улыбаюсь. Буквально искрюсь от безграничного счастья.

И толкаю гада в торт. Изо всех сил. Не ведая жалости. Наваливаюсь сверху. Проламываю мягкую бисквитную стену. Погружаю нас в десерт. Закапываю в сладчайших слоях.

Крепко стискиваю кулаки. Гневно молочу по широкой груди. Выпускаю истинные чувства на волю.

— Самый лучший ублюдок! — больше не сдерживаю яростные вопли. — Подонок. Скотина. Сволочь. Урод! Да у тебя, гребаного психопата, в любой категории пальма первенства. Да чтоб ты…

— Спасибо, — его губы растягиваются в улыбке.

— Чего? — даже перестаю избивать врага, застываю от удивления. — Одурел? Ты… ты слышал? Или оглох?

— Я рад, — перехватывает мои запястья, переплетает наши пальцы.

— Чему? — спрашиваю глухо.

— Ты не боишься меня, — усмехается шире. — Опять.

Невозможный мужчина.

Невероятный. Непостижимый.

Неукротимый. Неистовый. Неудержимый.

Не… ненавистный.

Да. Именно так я должна думать. И чувствовать. Должна. Попросту обязана. Но почему с ним всегда настолько трудно?

Я достаю козырные карты. А он выбивает колоду из рук. Уводит почву из-под ног. Отбирает опору. Рушит абсолютно всю мою оборону. Медленно. Методично.

И самое ужасное, даже покрытый кремом и усыпанный обломками бисквитного коржа, фон Вейганд не выглядит глупо.

Бл*дь. Где справедливость?

Он толкает меня. Легко. И в то же время властно. Переворачивает на спину. Осторожно. Мягко. Оказывается сверху. Вдавливает в свадебное лакомство. Окунает в сладость.

— Хочешь это исправить? — задыхаюсь, захлебываюсь противоречивыми, раздирающими на части эмоциями. — Хочешь, чтобы опять боялась?

Тяжелый взгляд черных глаз сжигает дотла.

Его тяжесть. Его сила. Сокрушительная мощь.

Я цепенею. И содрогаюсь. Почти ощущаю, как он раздирает пиджак, раздвигает мои бедра и берет то единственное, чего от меня жаждет. Жестким рывком вбивается в лоно. Вгоняет возбужденную плоть вглубь до предела.

Рвет на куски. Трахает. Насилует. Утоляет животную похоть. Снова и снова. Без жалости. Сливает внутрь горячее семя.

Я вещь. Игрушка. Шлюха. Бесправный зверек. И плевать, как красиво будет звучать мой официальный статус по документам.

— Я хочу скрепить наш брак первым супружеским поцелуем, — хрипло произносит фон Вейганд.

И что?

Мой ответ не требуется.

Плотно смежаю веки. Жмурюсь. Губы жжет от одного предвкушения неизбежности грядущего действа. Жадного. Жестокого.

Он и целует так, точно трахает.

Сжимаюсь в ожидании казни.

Давай. Вперед. Насилуй.

Кто тебя остановит?

— Но я ничего не сделаю без твоего согласия, — продолжает ровно. — Никогда не нарушу клятву. Не преступлю черту.

— Наша свадьба не в счет? — горько усмехаюсь.

— Тебя же не свадьба пугает, — заключает затравленный взор в горящий капкан, не позволяет ускользнуть.

— Думаешь, реально поверю? — хмыкаю. — Что с твоим диким аппетитом ты будешь покорно ждать разрешения на доступ к телу?

— Мне вообще секс не нужен, — склоняется ниже, практически касается моих губ. — Против твоей воли не нужен.

— Хорошо, — сглатываю. — Тогда тебе придется трахать кого-то другого. На стороне. Знаешь, я пересмотрела свое мнение по поводу супружеских измен и совсем не возражаю, если ты заведешь любовницу.

Молчит. Ничего не отвечает. Зато смотрит так, будто уже пожирает. Раскладывает в самых непристойных позах и овладевает раз за разом. Вбивается внутрь, как лезвие клинка.

Трахать он будет только меня. Долго и со вкусом. Жестко. Жестоко. Заставляя позабыть собственное имя. Растягивая пытку до бесконечности. Продлевая наслаждение зверя.

Мой первый и единственный мужчина.

Мой палач. Мой убийца. Мой хозяин.

Мой муж.

— Тебя хочу, — его дыхание клеймит кожу. — Только тебя.

Целует в щеку. Едва касается кожи губами. Слизывает крем. Скользит горячим языком, впитывает смесь ужаса и возбуждения. Пробует все мои эмоции разом.

— Вкусно, — скалится.

И я четко понимаю, что тоже хочу его.

До сих пор. После всего.

Бешено. Одержимо. Безумно.

И наплевать на доводы рассудка.

Хочу этот алчный рот. Полные чувственности губы. Хочу эти властные и жестокие руки. Пальцы, безжалостно сминающие плоть, вырывающие стоны и хрипы из вздымающейся груди. Хочу мощное мускулистое тело. Хочу полного беспредела.

Сдохнуть под ним хочу. По-прежнему.

Ничего не изменилось. Ничего. Вообще.

Я изголодалась по нему. Истосковалась. Сквозь боль и ужас. Отчаянно жажду жуткого и жестокого, беспощадного маньяка. Мечтаю снова сгорать в его диком и буйном пламени. Желаю пылью у ног расстилаться. Слушаться и подчиняться.

Но я молчу. Держусь. Как могу. Как умею. Еще цепляюсь за жалкие ошметки гордости, пытаюсь собрать обломки своего изувеченного хребта.

Я упрямо отворачиваюсь. Бегу от признания очевидной истины.

Глупо и наивно. По-детски. Ведь правда настигнет. Раньше. Позже. Неотвратимо. Необратимо. Неизбежно.

Я… его.

На земле. И на небесах. В преисподней. В любви. В ненависти. В желании. И в боли. До последнего выдоха. И вдоха. До каждой капли крови.

Глава 25.2

Это неправильно. Не так, как должно быть. Не так. Не так. Не так. Разум бунтует. Душа протестует, встает на дыбы.

Признайтесь честно. Искренне. Откровенно. Ничего не утаив. Вы когда-нибудь пробовали вымывать заварной крем из спутанных волос?