Плохие девочки не плачут. Книга 3

Я отказываюсь выходить замуж. За тебя. Потому что ты чертов псих и на всю голову больной садист.

Пусть люблю до одури. Пусть берегу в душе и в сердце. Пусть пускаю по венам в тело. Пусть пропитываю отравой каждую клетку. Пусть подыхаю вдали. Пусть загибаюсь от гнетущего одиночества. Пусть. Плевать. Я уже не вернусь. Не ступлю под венец. Не дам связать себя узами проклятого брака.

Комедия закончена. Трагедия тоже. Занавес.

Прощай. Ты в прошлом. Смирись. Не ищи. Не зови. Просто отстань. Отвали. Сгинь. Потеряйся во мраке.

Я слабая. Безнадежная. Неизлечимая. Наркоманка. Но даже при самом печальном раскладе могу уползти.

Нашей свадьбы не будет. Не только сегодня. Никогда.

Я не создам новый том этой гребаной книги.

Точка. Точка. Точка.

Понятно?

— Нет, — заявляю твердо. — Я ничего подписывать не стану. Даже за Дориана выходила в нормальном прикиде. К свадьбе со Стасом лучше готовилась.

Упираю руки в боки, стараюсь выглядеть стойко и угрожающе, призываю на помощь все силы. Всю волю. До капли.

— Придется отменить церемонию, — выдаю уверенно и строго. — Конечно, пиджак у тебя улетный, но за свадебное платье не прокатит.

— Валяй, — поразительно легко соглашается фон Вейганд. — Найду другой наряд. Чтоб нам двоим по вкусу пришелся.

Ох, стоило сразу предугадать такой расклад. Обещал же прежде одеть иначе, в ту ночь, когда принудил к разврату на моей детской кровати. Теперь наверняка заготовил кучу обалденных вариантов.

Но я не сдамся. Ни за что. Не побоюсь. Не уступлю. Ни единого сантиметра назад, ни пяди врагу.

Он еще не знает…

Он…

Фон Вейганд подходит и срывает с меня пиджак. Так, что пуговицы разлетаются в разные стороны, ткань по швам трещит, расползается. Миг — облачение сдернуто и отброшено.

— Т-ты, — осекаюсь. — Т-ты.

Ничего стоящего произнести не способна.

Инстинктивно обнимаю себя руками. Прикрываю стратегически важные места. Действую на автомате. Ледяная дрожь обрушивается на плечи градом. Подгибает колени.

Холодно. Как тогда. В подвале.

Мой поводок удлинен. Ослаблен. Слегка.

А свобода насквозь лживая. Мнимая. Иллюзия.

— Пожалуйста, я…

Он подходит к столу, останавливается напротив тех странных мужчин и не менее странной женщины, берет ручку и расписывается. Отдает резкий приказ на немецком языке. Трио синхронно отворачивается. Покорно сливается с мебелью. Никак не отсвечивает.

— Твоя очередь, — говорит фон Вейганд.

И я понимаю, что отказаться нельзя. Что здесь не спрашивают. Стимулируют. Направляют к верному решению. Нежно. Деликатно. А если начну бунтовать, получу гораздо жестче.

Будет и битое стекло. И раскаленные угли. И еще много чего экзотического.

Полный пакет развлечений. Для меня лично.

— Я, — сглатываю. — Слишком рано.

Дура. Психопатка. Самоубийца.

За родителей не страшно? Он же их в порошок сотрет. Уничтожит в момент. Раскатает по асфальту всю твою семью и даже особого значения этому не придаст. Ты букашка.

Включи мозги. Быстро. Хотя бы попробуй.

Очнись. Окстись. Обыграй зверя.

Подчинись ему. Прими жестокие правила. Притворись покорной рабыней. Не в первый раз. Приноровишься. Потом подумаешь, как выкрутиться. Как удрать.

— Ты сама дала согласие, — ровно произносит фон Вейганд.

— Когда? — спрашиваю пораженно. — В больнице я просто испугалась. Я бы любой бред наплела, лишь бы избежать опасности, лишь бы тебя не разозлить.

— Ты согласилась сегодня вечером, — обезоруживает до жути спокойным тоном. — Когда выбросила документы в мусорный бак. Мой дед подарил новую жизнь, но ты выбрала старую. Оставила ту самую личность, след которой я взял.

— Да, — нервно усмехаюсь. — Нельзя убегать вечно. Проще выяснить все и двинуться дальше. Я хотела, чтобы мы обсудили наше расставание как адекватные люди.

— Хорошо, — и бровью не ведет. — Обязательно все обсудим, однако сначала необходимо подписать документ.

— Алекс, — еле двигаю губами. — Я бросаю тебя. Понимаешь? Не будет у нас никакой свадьбы. Можешь угрожать, можешь шантажировать. Можешь ударить. Можешь взять силой. Но я не буду твоей супругой по доброй воле.

— Мы уже женаты, — говорит он.

И почва окончательно уходит из-под ног.

— В каком смысле? — спрашиваю тихо.

— Я решил все вопросы с документами в тот же день, как доставил тебя в больницу.

— Что значит «решил»?

— Ты моя жена. Четыре месяца и три дня. Официально. По всем биографиям. И как Лора Подольская, и как Лора Бадовская.

— Издеваешься? — не дышу.

Реальность плывет. Покачивается. Взор застилает пелена. Густая, вязкая, тошнотворная. Желудок скручивает в морской узел.

Четыре месяца. Три дня.

Что он несет? Как?

— Нас не могли расписать без… — начинаю фразу и затыкаюсь.

Могли, конечно.

Мое присутствие не требуется. Мое согласие также очень мало значит. Главное — его желание. Воля. Безграничные возможности.

Боже. Отсюда не выбраться. Ловушка захлопнута. До гранитной плиты. До смерти. Ха, дальше. На веки вечные.

— Я думал, ты захочешь красивое торжество, — говорит фон Вейганд. — Поэтому не стал посвящать во все детали сразу.

— Подожди, — растираю заледеневшие ладони, забываю прикрывать наготу, пульс бьет по вискам настолько сильно, что практически не различаю собственный голос. — Выходит, пока меня зашивали во всех местах, ты занимался женитьбой. Организовывал брак с каждой из доступных тебе Лор. Без моего ведома. Без малейшего намека. Верно?

— Да, — коротко и четко, никаких прикрас.

Даже не пытается оправдываться. Незачем. Не ощущает вины, не замечает косяков. В упор не видит проблему. Всегда доволен результатом собственных поступков.

Что тут сказать? Что противопоставить?

Ты не имел права. Ты должен был обсудить все со мной. Так никто не поступает. Это настоящее варварство. Дикость.

Давай. Подразни одержимого зверя своими логичными доводами и аргументами. Позабавь. Повесели. Развлеки трескотней.

Он владеет тобой. Никогда не станет ничего обсуждать. Привык поступать как пожелает. Варвар. Дикарь. Хищник. Его не исправить. Такова животная природа.