Плохие девочки не плачут. Книга 3

Я не слышу собственного дыхания. И его не слышу, не различаю. А может, мы и вовсе не дышим. Может, мы уже погибли. Закончили дни в другом мире. Может быть, мы теперь в иной реальности. Лучшие. Худшие. Иные. Версии. Табуированы в современности.

Ходят слухи, значение воздуха понимаешь, когда нечем дышать. Нет. Неправда все это. Значение воздуха понимаешь, когда вообще не дышал. Секунда идет за сутки. Час как месяц. Порою даже как год. А день в пересчете столетье. Тысяча лет. Сотни тысяч. И больше. Миллион. Миллиард. Я без тебя провела не два месяца, а несколько жизней нашей огромной Вселенной.

Без тебя?..

Стоп. Черт. Просто без воздуха. Без кислорода. А потом как рвануло внутрь. По легким, по венам, по жилам. На разрыв аорты. На взрыв артерии.

Вот же как получается. Забавно. Иронично. Издевательски. Тот, кто душит. Низвергает. Уничтожает. Рушит. Тот и есть единственная причина, по которой я до сих пор жива.

Старуха. И вечная девочка. Теряется возраст. И грани размыты. Нет контуров.

Твоя. Твоя. Твоя.

Отнять разум. Плоть. Кровь. Кожу. Кости. Бессмертную душу. Мечты. Фантазии. Да хоть все подчистую вырезать.

Что останется — тоже твое.

Болезнь. Одержимость. Мания.

Вряд ли. Всего лишь любовь.

— Поздравляю, — хриплый голос фон Вейганда до сих пор рокотом грохочет в ушах, сковывает мое заледеневшее дрожащее тело в раскаленных железных цепях.

С чем же он меня поздравляет?

С тем, что жуткий ночной кошмар воплощается в реальность. С новым раундом занятных развлечений в подземелье. С очередной чередой экзекуций в пыточной камере.

С днем смерти?

Пожалуй, не стоит уточнять. Сохраним интригу. Поддержим ауру загадочности. В конце концов, совсем необязательно разбирать грядущее на атомы и докапываться до истины. Некоторые детали лучше оставить за кадром.

Надо придумать другую реплику. Более безопасную. Одухотворенную и ненавязчивую. На отвлеченную тему. Например, о музыке.

«А ты когда-нибудь трахался на рояле?»

Хорошо, что я молчу. Фонтанирую гениальными идеями исключительно в мыслях. Так. Ладно. Это не я извращенка. Это фраза из анекдота. Цитата. Там еще один отличный вариант есть.

«А ты когда-нибудь садился на ежа голой жопой?»

Нормальный способ поддержать диалог. По-моему. Теперь вы понимаете, почему у меня нет друзей.

Хм, уговорили. Оставим сексуальный подтекст. Обнаженные филейные части также не нужно упоминать. Не будем искушать Дьявола столь соблазнительными подсказками. Ведь мое самое чувствительное место и без того не ощущает себя в безопасности.

Сейчас как посадят кое-кого. Целая стая ежей раем покажется.

Судорожно сглатываю. Продолжаю лихорадочно рассуждать.

Наверное, надо пойти напрямик. Нечего юлить. Спрошу без обиняков. Как на духу главные вопросы озвучу. Припечатаю гада к стенке.

— Ты злишься? — выдаю чуть слышно. — Или просто немного расстроен?

Фон Вейганд проходит вперед. Не глядя, отталкивает стол, преграждающий ему дорогу, в сторону. Действует настолько резко и жестко, что предмет мебели врезается в стену, с грохотом разлетается на части. В щепки. Вдребезги. Совсем как моя любовь. Прежде.

Кажется, он таки расстроен. Слегка. Самую малость.

Сурово сдвинутые брови. Горящие глаза, в которых неумолимо плавится арктический лед. Полные губы, сжатые в одну четкую линию. Напрягшиеся до нервной пульсации желваки. Выражение лица как у хладнокровного убийцы.

Хотя это его привычный режим. Спокойное состояние. Равнодушное. Флегматичное. Еще рано переживать.

Фон Вейганд приближается ко мне вплотную. Неотвратимо. Неизбежно. Накрывает мрачной тенью. Нависает несокрушимой скалой.

Он поднимает руку, заносит над моей головой, будто для удара. Властный, порывистый жест. Угроза, ощутимая кожей. Осязаемая. Продирающая до нутра.

Невольно вздрагиваю. Очень стараюсь слиться в единое целое со стеной позади. Мигом вжимаюсь в гладкую поверхность, буквально врастаю туда.

Сейчас это произойдет. Сейчас он убьет меня. Точнее, сперва ударит, врежет наотмашь, а потом…

Но фон Вейганд просто проводит ладонью по воздуху. Прямо перед моим лицом. Точно ласкает. Жутко. Пугающе. Странно. Как тогда. В гребаном подвале. Накануне казни.

Супер. Теперь самое время упасть в обморок. Давай, рухни камнем вниз.

— Твоя взяла, — говорит мой палач.

И опускается на колени. Склоняет голову. Трется щекой о мой голый живот, накрывает бедра крупными ладонями.

Что происходит?

Хитрый план. Трюк. Очередная изощренная издевка. Подкат с подставой. Новый виток безжалостной и беспощадной игры.

Я не понимаю. Не верю. Не покупаюсь.

Как?!

Потираю взмокшие виски, отчаянно пробую разогнать кровь, что в жилах застыла вековечным льдом. Смотрю на свои ладони, словно вижу впервые. Изучаю змеей вьющийся шрам.

Неужели это фон Вейганд хотел показать?

Теперь. Тогда. Всегда.

Я сумею остановиться. Чую грань. Я замру за чертой. Только верь. Откройся и покорись, подчинись моей темной воле. До последнего вздоха. До капли крови.

Тайный знак. Метка. Судьба.

У нас одинаковый шрам. Путь один. Сквозь пекло к небесам. И обратно. По порочному кругу. Опять и опять. Связь нельзя разорвать.

Кем бы не были. Где бы не жили. Нас будет тянуть. Тело в тело. Плоть в плоть. Неудержимо. Не красной нитью. Ножом. Друг в друга.

Столько боли. И слез. Ран. Внутри и снаружи. Шепот сбитого пульса становится глуше и глуше.

Кружим в танце. На жизнь и на смерть. Враждуем. И дружим. Выгрызаем надежду посреди зимней стужи.

Мы не тлеем. Гибнем. Горим. Не каждый поймет. Одобрит. Оценит. Почему столь сильно влечет погребальный костер.

Нет конца. Нет точки. За каждым обрывом таится начало.

Свет и тьма. Просто слова.

А чувства выше. Всегда.

— Я не… — осекаюсь.

Не знаю, что сказать. Правда. Без шуток. Не каждый день мужчины опускаются передо мной на колени. Особенно «фон Вейганды».

Первый раз такое, если честно.

Ноги слабеют. Подрагивают. Подгибаются непроизвольно. Сами собой. Чисто по мановению рефлекса.