Пляска в степи

— Кто это? — Чеслава вдруг прищурила единственный глаз и поднесла ладонь к бровям, вглядываясь в стезю перед ними.

Где-то впереди вдалеке в сторону терема по дороге брел одинокий путник. А может, и вовсе не в терем он шел, бежала ведь стезя дальше и дальше, к соседним небольшим поселениям да деревенькам.

— Да чего ты всполошилась, — Звенислава беспечно махнула рукой. — Мало ли кто идет.

Воительница покосилась на нее, поджала рассеченные шрамом губы, но ничего не сказала. Лишь свела посильнее колени в кожаных портках, прибавляя ходу. Лакомка послушно побежала шибче, следуя за серым жеребцом Чеславы.

На княжьем подворье царила обычная суета. Чеслава спешилась первой и взяла у Звениславы поводья, а после придержала ее, пока княгиня слезала с Лакомки. Никому из отроков и, тем паче, холопов не доверяла воительница снимать с лошади свою госпожу.

Одернув тяжелые юбки и меховую накидку на плечах, Звениславка направилась в терем. С тайной завистью покосилась на Чеславу: той-то вольготно было шагать в кожаных штанах да плаще, что не сковывал движения. Княгине же пришлось пойти на хитрость и прятать холщовые портки под юбкой, чтобы никто не увидал. Вот срам бы был! Еще и добрую ткань пришлось распороть, чтобы на лошадь было сподручнее взбираться.

В стороне от терема, ближе к клетям, воевода Крут держал за плечи стоявшего перед ним отрока и потряхивал его, и костерил почем свет стоит. Из-за расстояния княгиня не слышала его слов, но уж больно выразительным было у дядьки Крута лицо. Судя по всему, провинившемуся отроку изрядно попало от строгого, требовательного воеводы.

Она и Чеслава уже поднялись на крыльцо, когда у ворот зашевелились кмети, и вскоре показался князь. Он и сотник Стемид нынче делили утреннюю трапезу с кем-то из старых бояр; к своему стыду, Звенислава не запомнила его имя.

Ярослав легко соскочил на землю и привычным движением поправил широкий воинский пояс. Как тот отрок, которого костерил дядька Крут, двинулся к князю, Звениславка не углядела. Зато узнала его лицо, когда юноша, наконец, повернулся. Давненько она не видала отрока Горазда, хорошо запомнившегося ей по далекому степному терему дядьки Некрасов и долгому пути в дом ее нового мужа.

Двигался тот как-то неумело, будто остерегался чего-то. К князю отрок Горазд подошел со спины, и Ярослав его не видел. А когда обернулся, то на миг застыл в оцепенении, что совсем не подобало князю. Но порой побороть свое удивление был не в силах даже он.

Не чураясь того, что на подворье полным-полно людей, отрок Горазд вдруг после пары приветственных слов упал — рухнул — перед Ярославом на колени.

Князь отшатнулся и что-то приказал ему, едва разжав зубы. Своенравный отрок упрямо покачал головой. Его губы шевелились, он говорил, но Звенислава не слышала.

В изумлении она повернулась к Чеславе, застывшей подле нее на крыльце.

— Что он натворил, этот отрок? Почему стоит перед князем на коленях?

— Коли б я ведала, госпожа, — воительница развела руками. — Давненько я его не видала, к слову. Уж несколько седмиц, чай.

Схватив отрока за плечо, Ярослав вздернул его с земли на ноги. На них уже косились, к ним же спешил воевода Крут. Звенислава вдруг поймала взгляд сотника Стемида, и тот подмигнул ей с улыбкой. Мол, ничего страшного.

Вечером они трапезничали вчетвером, а случалось такое крайне редко. Обычно за длинным дубовым столом в горнице собирались и ближайшие княжьи дружинники, и бояре, и простые кмети, и князь и княгиня разделяли с ними вечернюю трапезу. Нынче же заместо гридней за столом с ними сидели Любава да Яромира.

Обе девочки орудовали ложками, за две щеки уплетая наваристую похлебку, когда Звенислава решилась задать вопрос, мучавший ее еще с утра.

— В чем провинился отрок сегодня утром?

Ярослав оторвался от похлебки и посмотрел на нее. По его лицу трудно было понять, пришлось ли ему по нраву любопытство жены.

— Ни в чем, — он мотнул головой и потянулся за куском хлеба.

— Тогда почему Горазд упал перед тобой на колени?

Притихшая Любава отложила в сторону ложку и локтем пихнула в бок не прислушавшуюся к разговору взрослых Яромиру, сделав знак глазами: мол, навостри уши!

Коли не любы были ему ее вопросы, князь никак этого не показал. Хотя и казалось Звениславке, что как вернулся по утру в терем, словно посмурнел Ярослав. Стал задумчив да мрачен.

— Он мыслил, что подвел меня. За то и повинился. Но его вины ни в чем не было, — договорив, он резко повернулся в сторону дочерей, которые почти перестали стучать ложками. — Вы тут уши никак греете?

Ему хватило лишь строже нахмурить густые брови, чтобы даже тень любопытства исчезла с лиц девочек, и обе поспешно уткнулись в свои миски.

— Батюшка, а дозволишь нам в неделю на вечерки пойти? — не утерпев, Любава поглядела на отца. — У Радмилы в избе все собираются.

В начале седмицы отпраздновали Таусень, ознаменовавший полное окончание всех полевых работ. Мужики начали по утрам молотить хлеб и зажгли первый огонь в овинах. Молодые девки да парни порадовалась последним тёплым денькам: пожгли осенние костры да поводили хороводы, провожая лето. В спячку уложился в избах домовой, и хозяйки запекли углы. Прося домового хранить тепло дома зимой, они напекли особых «блинцов» — блинов небольшого размера, а первый блин разделили на четыре части и разнесли по углам избы как подношение, чтобы дух дома был сыт и спокоен.

После Таусеня начиналась долгая пора посиделок да вечерок — вплоть до самой весны. Собираясь в избах у подружек, девицы рукодельничали, ткали и вышивали, а заодно гадали на женихов — те, кто постарше. Ровесницы Любавы и Яромиры исполняли родительские наказы — уроки — и рукодельничали под присмотром кого-то из мужатых женщин.

— Малы вы еще, — Ярослав все же с сомнением покачал головой.

— Ничего и не малы! — громко воспротивилась старшая княжна. — Я вышиваю совсем как взрослая, мне и матушка-княгиня так говорит!

— А ведешь себя как дитя.

Несмотря на сказанное, когда князь посмотрел на Звениславу, его глаза улыбались. Он вновь собрался заговорить с дочерью, но из глубины терема раздался пронзительный, испуганный крик. От него кровь тотчас стыла в жилах, и на ум приходили самые смурные мысли.

— Макошь-матушка, княгинюшка моя! Что делается-я-я-я-я! Подсобите, кто-нибудь, подсобите!

Ярослав вскочил с лавки и бросился прочь из горницы, Звениславка — следом за ним. Женщина продолжала кричать и, выбежав за дверь, княгиня поняла, что кричали где-то на женской стороне терема. Мужчинам на нее ступать запрещалось — всем, окромя князя. Но нынче был особый случай — уж слишком жутко звучали громкие, тоскливые завывания, и потому, когда Звениславка добежала до той половины, кроме Ярослава там собрались уже и холопы, и теремные девки, и пара кметей.