Пляска в степи

Оказалось, что кричала служанка княгини Мальфриды. Она сползла по бревенчатой стене на дощатый пол и, обхватив себя ладонями за лицо, продолжала тихонько завывать. Разумных слов от нее сложно было добиться, и Ярослав первым толкнул приоткрытую дверь в горницы княгини Мальфриды. Она едва покидала их в последние седмицы. Сперва из высокомерия и гордыни, а после уже и князь ей воспретил свободно гулять по терему, рассказав, что княжич, ее сын, замыслил предательство да измену.

Внутри Звениславки все оборвалось, когда она смотрела мужу в спину. Стало вдруг холодно, и она обхватила ладонями свои плечи. А вдруг руки наложила на себя гордая княгиня? Выходит, это они ее погубили?

— А вы что тут забыли! Ну-ка живо отсюда, живо!

После ругани раздались тонкие детские всхлипы, и Звенислава стремительно обернулась. Конечно же, Любава и Яромира не утерпели и побежали за ними, а она совсем про них позабыла в суматохе!

А нынче прибежавший на шум сотник Стемид держал обеих княжон за уши, пока выговаривал им за неуемное любопытство.

Звенислава подскочила к ним словно орлица и сперва отвела руки сотника подальше от детских ушей, а уже после принялась их ругать.

— Никаких тебе вечерок у Радмилы, Любава! — горячо говорила она. — Будешь в горнице сидеть и вышивать под присмотром тетушки Бережаны! Сколько я тебя выгораживала перед князем-батюшкой за подслушивание, а тебе все как с гуся вода!

Конечно же, Любава тотчас разревелась от обиды и несправедливости.

Пока Звенислава говорила с девочками и отправляла их спать, передав с рук на руки подоспевшим нянькам, оказалось, что княгиня Мальфрида жива. Токмо заледенела вся, стала холоднее снега, да дышала едва-едва. Почти не вздымалась ее укрытая покрывалом грудь. Верная ее служанка пришла в горницы госпожи, чтобы принести ей ко сну теплого киселя да сладкого пирожка, и увидала, что лежит та подобно мертвой на постели поверх шкур да покрывала. Косы разобраны к ночи, волосы гладко зачесаны, все несчетные украшения сняты и сложены на столе ровным рядком.

Токмо вот лицо белее молока, а губы — что у мертвой. И не просыпается княгиня, как бы сильно ее ни трясли, ни звали да ни хлопали по щекам. Еще говорили, что подле постели на полу валялся обгоревший, почерневший предмет. Не то кость, не то шкатулка деревянная, не то жезл — было не разобрать.

Звениславка сама в горницу к княгине входить не стала. Хватило услышанного от холопов да теремных девок. На учиненный служанкой переполох и без нее слетелась добрая половина терема. И еще больше придут, коли кто учинил над княгиней Мальфридой зло под крышей князя Ярослава. Придут и воеводы, и бояре, и гридни — охранять.

Той ночью Звенислава засыпала в постели одна, зарывшись едва ли не с головой в меховое покрывало. Отчего-то она зябла. Ее муж остался в горницах княгини Мальфриды, а к дверям жены помимо Чеславы приставил еще и второго кметя. По всему выходило, кто-то чужой проник в княжий терем и сотворил со старой княгиней такое. Благо, что не убил! Хотя благо ли?.. Как мертвая ведь она там лежала, одной ногой ступила уже за Калинов Мост, в Яви-то лишь клочок живота остался.

Посреди ночи в дверь тихонько поскреблись, и Звениславка вздрогнула, тотчас проснувшись. Оказалось, плачет и не может заснуть Яромира. Наслушалась дуреха разговоров слуг — оторвать бы те языки, которыми они мололи без дела при несмышленых девчонках. На остаток ночи Звенислава ушла в горницу к княжнам, но сама больше уже так и не заснула.

— Спой нам, — попросила сонная Любава, плотнее придвигаясь к Яромире, с которой нынче ночью они делили одну лавку.

Запахнув на груди накинутый поверх длинной рубахи платок, Звениславка присела на краешек лавки и погладила одеяло, которым укрывались девочке. Обе смотрели на нее широко распахнутыми, темными в тусклом свете лучины глазенками.

— Но вы пообещайте, что тотчас заснете! — она шутливо погрозила им пальцем и завела негромким, чистым голосом:

— Баю, баюшки, баю,

Баю милую дитю:

Ты спи-почивай,

Глаз своих не раскрывай.

Баю, баюшки, баю,

Бай хорошую мою:

Ты спи-усни,

Угомон тебя возьми.

Баю, баюшки, баю,

Бай красавицу мою:

Сон да дремa

Моей милой в головa.

??????????????????????????

Утром любопытство все же взяло верх. Сразу после трапезы, оставив княжон на попечение мамок да нянек, Звенислава поднялась по всходу в горницы княгини Мальфриды. Она едва дышала, словно вот-вот должна была войти в клетку к опасному, хищному зверю. Все внутри скручивалось в предчувствии неведомой беды. Она ощущала, как по позвонкам на спине ползет дорожка невидимого холода.

— Не ходи туда, госпожа, — в последний раз попыталась отговорить ее Чеслава, следовавшая за ней по пятам, но Звенислава решительно мотнула головой.

Она должна. Не ведала, почему — но должна.

Коли и подивился стоявший на страже в дверях кметь, завидев княгиню да воительницу, то ничего не сказал. И пропустил их молча и безропотно. Видать, князь иного не приказывал. Чудно.

Сглотнув тяжелый комок в горле, Звенислава твердо перешагнула порог горницы. Все внутри оказалось и впрямь так, как рассказывали другие. Лежала заледеневшая княгиня на неразобранной постели точно мертвая. Лишь едва заметно, редко-редко вздымалась ее грудь, вороша накинутое поверх нее покрывало. С трудом Звенислава отвела взгляд от ее белого лица и неподвижных, сомкнутых губ.

— Идем, госпожа, — Чеслава потянула ее за руку. — Поглядела, и будет!

И лучше бы ей было послушать воительницу, лучше бы ей было отвернуться и выйти из горницы прочь! Но неведомая сила толкнула Звениславу вперед, заставила вплотную подойти к постели и протянуть руку, коснуться обжигающе ледяной кожи на запястье Мальфриды. Тогда-то молодая княгиня его и увидела. Разглядела так и валявшийся на покрытом шкурами полу, никем не тронутый, обожжённый предмет.

Тонкий, пронзительный всхлип вырвался у нее из груди, и Звенислава рухнула бы словно подкошенная на колени, не подхвати ее под руки Чеслава.

Лежал прямо перед ее глазами сгоревший на половину торквес. А уцелевшая его сторона была покрыта засохшей, бурой кровью.

Ровно такой торквес видела сейчас Звенислава, как попросила у нее тогда в горницах госпожа Зима. Ровно такой, какой она сама заказала кузнецу исполнить и передала потом знахарке, вновь встретившись с ней в тайном условном месте. Никому не сказав ни слова — мужу своему не сказав!

Пронеслась у нее перед глазами вся знахаркина ворожба. Вспомнила, как тогда, во время долгого пути на Ладогу глубокой ночью увидала она госпожу Зиму стоящей посреди ручья. А вода в нем тогда текла темно-серая, почти черная. Держала в руках знахарка что-то серебряное, ярким отблеском вспыхнувшее под лучом лунного света

Звенислава вновь поглядела на обугленный, обгоревший, покрытый кровью торквес. Да на княгиню Мальфриду — застывшую, едва ли живую. Все было неправильно, все было не так! Не так, как в обычной жизни. А чуждо, иначе, зло!

Догадавшись обо всем, Звенислава бросилась прочь из горницы. Она оттолкнула руки Чеславы, желавшей ее удержать, и поспешила вперед. Она бежала, подобрав подол пышных юбок, что совсем не пристало княгине. Ей было все равно. Оказавшись на другой половине терема, Звениславка взметалась, не ведая, куда идти. Она схватила за локоть повстречавшегося мальчишку-холопа, и тот, рассеянно хлопая глазами, сказал ей, что князя в горницах давно уж нет.