Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?

– Вот!
– торжествующе сказал отчим.
– Я же тебя предупреждал!

– Ага, ага, - отозвалась мама.
– Спустя семь лет начал отваливаться.

– Да, спустя семь лет, - рявкнул отчим.

Отчим опять ходил в полицию. И опять приходил участковый. Никого опять не нашли. Участковый проверил балконы, порылся в шкафах, заглянул даже в мусорное ведро, не побрезговал. Папа сидел в моей комнате, но его участковый не видел. Это был вынос мозга для отчима: он-то его видел, а участковый нет. Отчиму пришлось заплатить штраф. И участковый обязал его посетить психдиспансер. Мама ругалась со Стасом ужасно. С работы его уволили. Он ходил в поликлинику, в мою и взрослую, нас с мамой тоже из-за него вызывали к психоневрологу... Меня в школе обязали ходить к психологу. Дети в основном были из началки - там обычно обижают сильно. И я такая лосина среди этих детей. Врач сказал, что я придумала себе папу.

Я не пошла в школу 23 февраля. Да ну... Все будут парней поздравлять. Я себя чувствую неуютно во все эти праздники. Я в классе одиночка. Все вместе, а я одна. У всех там интриги, кто кого бросил, кто кому «валентинку» подарил, у меня нет точек пересечения в своём классе. И я не пошла. Проснулась к обеду, от ругани. Папы в комнате не было. Мама вернулась с работы рано - предпраздничный день, у них приёма населения сегодня не было. А на сабантуй мама не осталась. У них из мужчин - только охранники и сторожа.

Я вышла в ночнушке в коридор.

– Что он тут поселился?
– хрипел отчим.

– Он поселился у своей дочери в комнате. Он отец и имеет право.

– Он умер, ты же говорила он умер!

Между тем линолеум, пытаясь завернуться в рулон, сам собой стал двигать мебель и кровать. Страшно...

Мама и отчим перестали ругаться.

– Сто процентов это он!
– счастливо сказала мама.

– Сто процентов его здесь сейчас нет, - отчим побежал в мою комнату и вдруг упал. Отчим корёжился на полу, а мебель в комнате двигалась сама собой. Отчим перестал злиться, сел на пол.

– Знаешь, - прошептала мама.
– Сегодня мне приснилась комната, огромная, и вся в золотых обоях, они отклеивались. Я посмотрела в соннике - оказалось это к смерти.

Отчим вздрогнул.

– Но никто не умер, - успокоила его мама.
– Просто был такой сон.

Мама обманула отчима. Умер, ещё как умер! В тот день он и умер. Точнее не так, не знаю, как выразить это, просто расскажу, что было дальше.

Отчим поднялся, и поплёлся к себе в комнату, где сама собой мебель не двигалась. Отчим сел за компьютерный стол, погрузился в интернет... Мама ушла на кухню смотреть новости канала «Культура» и пить зелёный чай.

Новости канала «Культура» прервал жуткий кашель. Мама сделала звук погромче. Тут послышался грохот.

– С мебелью борешься? Не поборешь. Это он сам двигает! Он что хочешь, то и делает, и тебя со свету сживёт!
– по привычке крикнула мама. Но, не услышав в ответ привычную одноэтажную конструкцию, мама пошла заглянуть в комнату. Отчим лежал на сером бетонном полу. Пол был в пятнах засохшего заиндевевшего клея. Пол был без линолиума! Линолиум пропал. Тут же валялся сейф, он был открыт, деньги валялись повсюду. Изо рта у отчима текла струйка крови. Мама пошла за телефоном, чтобы вызвать «скорую», то есть вернулась на кухню. И я тоже. Я испугалась. Мы сели и стали ждать «скорую». Но я опять заглянула в комнату. Отчим стоял и удивлённо глазел на меня во все глаза. Крови на полу не было. Денег тоже.

– Мама! Отменяй «скорую»!

Мама вбежала в комнату к отчиму.

– Ты что?
– испугалась мама.
– Я никогда не видела у тебя таких удивлённых и больших глаз.

– Кофе подавился, - вздохнул отчим, поднимая чашку.

Но мы прекрасно помнили, что никакого кофе и никакой чашки в комнате не было.

– Дай сюда, - протянула руку мама.

Отчим протянул ей чашку. Мама понюхала: действительно кофе с молоком, чашка ещё тёплая от напитка и на дне глинистого цвета масса.

В трубке у мамы кричали - мама дрожащим голосом объяснила ситуацию, сказала фамилию, и «скорая» повесила трубку.

– Надо бы линолеум наклеить, - вздохнул отчим.

– Давай, - согласилась мама.
– Но линолеум пропал. И бустилата нет.

– Есть, есть, - довольно сказал отчим и пошёл в мою комнату.

«Странно, - подумала я.
– у меня бустилата всего пузырёк для кукол. Этого не хватит для пола».

Но отчим вернулся с пятилитровой ёмкостью и рулоном новенького линолиума, и они стали его клеить. Плинтусы отчим присверлил вечером, подходящие саморезы и дюпеля гнили на балконе много лет.

На следующий день тоже произошло и в маминой комнате. К концу второго дня нам с мамой стало ясно, что в отчима вселился мой папа. По повадкам, по поведению, это был не Стас. Одежда папы, пятнистая, пропала вместе с линолиумом. Сейф, кстати, тоже пропал. И папин ноутбук.

– Ну что? Поедем в пиццерию?
– спросил папа вечером и подбросил ключи зажигания, чего раньше никогда не случалось. Пока шли до машины я заметила, что отчим, то есть папа, стал выше ростом.

– Давайте-ка прокатимся на кладбище, - сказал папа после пиццерии.

– Да ну: лень, - заканючили я и мама. Лично я боялась ехать на кладбище: мало ли что. Папа нередко говорил о кладбищенских, о том, что они враги плывунам.

– У меня, между прочим, послезавтра день рождения. Надо съездить к себе домой, - папа рассмеялся улыбкой отчима, но своим вздыхающим голосом.

У кладбища в магазине было многолюдно, даже очередь. У нас же военный полигон недалеко. Всех военных везут хоронить к нам. У нас даже один полковник на кладбище лежит.

Мы купили искусственные цветы, папа сходил в магазин, и принёс вкусности в коробке. Мама схватила отчима за руку, внимательно посмотрела ему в лицо.

– Будешь мармеладки?
– спросил отчим.
– Смотри и «райский сад» появился.

– Как нам с Лорой тебя называть?

– Стас. Разве я так стал от него отличаться.

– Разительно!

– А для посторонних?

– Наверное, нет.

– Вот и называй Стас.

– Не буду.

– Тогда придётся с документами копаться. Имя менять, это волокита. Привыкайте к такому Стасу.

Мы пошли по дорожкам кладбища.

День был тёплый, солнце радовалось, под ногами чавкала грязь. Приближалась весна, можно сказать, что наш дурацкий город оживал, готовясь принять туристов на весеннюю рыбалку. Повсюду слышалась весна. Кладбище совсем не было молчаливым.

Кресты, надгробия, памятники смотрела на нас во все свои глаза-буквы-даты смерти.

Я заметила старика. Он вышел из каких-то сараев. Там жужжало что-то. Старик, седой, жидковолосый, волосы развевались, хотя ветра сильного не было. Он был в сером распахнутом пальто, а под пальто - кузнечный фартук, этот старик не сводил с нас глаз.

– Знаешь, кто это?
– спросила мама.

– Нет.

– Это архитектор нашего города. Его обвинили в чём-то и уволили. Теперь он тут при кузнице. Наши ему пенсию оформляли, много о нём говорили. Говорят, он учился у самого Шехтеля.