Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?

Отчим кинул маме вторую тапку.

– Уж купила ему две пары чёрных шлёпок, себе - синие. И всё равно путает. Дальтонизм, - мама напялила шлёпку и обратилась к папе: - Так чего тебе недостаёт?

Папа вкратце рассказал всё, что объяснял мне, добавил:

– Стечение обстоятельств. Ты веришь, что я вас продолжаю защищать. Ты чувствуешь, что я в комнате?

– Ты меня не ценил, - сказала мама абсолютно не о том, и села на мою кровать.

И тут случилось неслыханное. Отчим, который обыкновенно, приходя домой, бежал на кухню варить сосиски, вдруг подошёл и встал перед мамой на колени.

– Уйди отсюда!
– не удержалась я, с какой стати вообще он ездил к маме на дачу. Это после своей Воркуты он ещё смеет!

– Не видишь важное дело.

Отчим тихо отошёл, ушёл, погремел кастрюлями и сковородами и ... вернулся, его трясло, он был взбешён. То есть он вышел, подчинился а потом его накрыло. С ним всегда так. Он держится, держится, а потом накидывается. Что он нам с мамой наговорил за последний год! Даже вспоминать не хочется. И всё то же: спокойный, спокойный и вдруг - хоп!

Шлёпка сама слетела с ноги мамы, полетела, впечаталась в отчима. Он стоял как вкопанный, тёр лоб - шлёпка впечаталась ему в лоб. И вдруг папа встал на колено и обул маме ногу. Я помогла папе сесть обратно. Рука его на ощупь твердела, а я держала его за предплечье секунд пять, не больше. Он твердел, наливался как мишка Тедди, их надо набивать очень плотно. Они же первоначально были набиты опилками.

– Ну так что надо? Сколько ещё собираешься здесь столоваться?
– орал отчим.
– Что ты ребёнка пугаешь каждый день?

– Он меня не пугает!
– я возмутилась тому, что отчим уже и папу попрекает деньгами и продуктами, хотя папа не ел вообще, и денег у него было навалом своих.

– Мне вот что надо, - вздохнул папа зловеще. Впервые зловеще.
– Мне надо проговорил он.
– Чтобы ты ушёл отсюда навсегда.

– И это всё?
– отчим хохотал.
– Кукла будет меня учить?

– А ты, - папа вполне по-человечески, а не как робот, повернулся к маме: - а ты должна меня простить.

– Но я на тебя не в обиде. Ты своё получил.

– Гниёшь теперь или там горишь в гиене огненной, - подал голос отчим.

– Ты бы помалкивал, - сказала я отчиму.
– Или хочешь опять грохнуться так, что уже не встанешь?

Отчим имел воинственный вид. Он смеялся, натужно, театрально, но - смеялся. Мне показалось, что у него едет крыша.

– Если в этом всё дело - говорила мама папе: - пожалуйста, я тебя прощаю.

Мама расплакалась. Отчим тихо смылся. Из кухни через какое-то время завоняло гмо-сосисками. Я их обожала. И мама тоже.

– Мам! Ну что плачешь?
– я присела тоже на свою кровать. Носастая бабушка кивала одобрительно мне с подушки. Я её совсем не боялась.
– Да мы с папой отлично проводим время. Он мне про тебя столько интересного рассказал...

– Да?
– размазала сопли по щекам мама.
– Только и думал, у кого какая машина, и у кого какая квартира.

В прихожей хлопнула дверь. Это ушёл отчим.

– Курить пошёл? Странно. Он же бросил.
– нервно-оглушительный звук вернул маму в настоящее.

Пока говорили, я заметила, что мама стала намного довольней, она стала не привычно-удручённой, а радостной.

– Он пошёл покупать тебе зефир, - сказал папа.
– Хотя мы с Лорой могли бы сами купить тебе всё, что сейчас продаётся.

– А какой мармелад был раньше, помнишь? В том магазине у кладбища?
– сказала мама.
– Эх.

– Эх, - вздохнул и папа.
– Вот поэтому я и здесь. Ты всё не можешь успокоиться. Вспоминаешь, живёшь прошлым. Меня нет в живых, а ты всё вспоминаешь, ругаешься со мной в мыслях. Да, я кругом виноват. Бриллианты, проданные в ломбард отпустили вас от привязки к кладбищенскому злу, твоя тоска, воспоминания, сила плывунов и вот я здесь. И как долго я пробуду зависит только от тебя.

– А что? Можешь уйти?
– испугались мы с мамой хором.

– Не хотелось бы. Но на меня идёт охота.

Пришёл отчим с мешком вкусностей, он вернулся быстро, мама с папой всё «эхали», всё вспоминали:

– А помнишь?..

– Помню, - вздохнули все вздохи мира.

Стас заглянул в мою комнату, сделал кислое лицо и сказал с издёвкой:

– А ещё был жевательный мармелад «Райский сад», в пакетиках.

– Нет. Туда нам далеко, - папа вздохнул тяжело, как будто дух испустил последний. Но я знала, я была почти уверена: позже он подпитается от Стаса. Как только Стас начнёт злиться.

И мама с видом победительницы пошла пить крепкий чёрный чай с зефиром и лимоном, который вдруг прикупил отчим вместо того, чтобы на мамины претензии отвечать:

– Не было. Всё обошёл, не было никаких лимонов.

Глава восьмая. В лагере

Глава восьмая (необязательная)

В лагере

Я занималась гандболом в школе. У нас в городе все помешаны на гандболе. Вся гандбольная сборная - выходцы из наших приволжских городов. В лагере была гандбольная смена. Приехали девочки из спортшколы. Ну и такие как мы, «калеки», из школ. Со спортсменками мы пересекались только в столовке. У нас было своё «первенство двора», а они тренировались целыми днями. Я была не во втором, а в третьем составе. Поэтому меня пинали в команде все кому не лень. Я и в том году ездила в лагерь, и тоже меня обижали. Но путёвку маме выделяли почти бесплатную, потому что она работала в собесе и имела право раз в год на такую путёвку, и надо было ехать. Уже три года я стойко переносила все издевательства, в отличие от других девочек, которые приходили, начинали заниматься, но даже если не бросали сразу, то после лагеря бросали навсегда. Я знала своё место, принимала свою участь покорно, не сопротивлялась, не лезла на рожон. Но это помогало мало. Да вообще не помогало. Вратарь травила меня постоянно. Она съедала на обеде мою рыбу в кляре и в кляре же ромштекс - всё, что повкусней. Капитан на тренировках била мне в спину мячом прицельным огнём, а правая полусредняя просто била меня. Она была мощная, полная, с тугой блондинистой косой. На медосмотре выжимала на силометре правой рукой 54, а я - всего 19, что тоже, в общем, немало. Сильнее всего меня обижала левая полусредняя Сухова (она же староста нашего класса), но она обследовалась этим летом в больнице.

В этом году поехало двенадцать человек. Наша тренер, она же училка физры Елена Валерьевна на жалобы родителей, что обижают, или почему не выпускают поиграть, а держат во втором составе, отвечала:

– Это командный вид спорта. Что вы хотели? Пусть варятся в своём соку, идёт естественный отбор.

В этом естественном отборе я отбиралась последней из выживших - всё-таки я ходила на тренировки, мне же худеть надо. Я дико ненавидела спорт, и секцию, но худеть-то надо.

В этот раз всё было не так. С самого отъезда на автовокзале с девочками стали происходить удивительные вещи, происшествия, всё какие-то травмирующие не психику, но тело, плоть.

В автобусе вратарь ударилась о пластмасску, из которой должен вентилировать воздух. И как-то странно ударилась: на лбу всё покраснело, а от этой красноты вверх, к волосам, шла красная полоса. В последствии краснота стала синеть и чётко прояснился рисунок гематомы - как ветвь дерева.

На разминке капитан запустила мне в спину мяч, а потом пробила по носу, целясь специально в лицо. Стояла она в паре совсем не со мной - капитаны с такими отстойными игроками в пары не становятся. Так вот, капитан, как никогда блестяще оттренировавшись и зазнавшись в крайней высшей степени - ни дать-ни взять звезда галактики!
– отыграла тренировочную игру. Я-то обычно тренировочную игру на лавке просиживаю, а тут пришлось играть, всё из-за болезни левой полусредней, нашей старосты Суховой.