По городам и весям: путешествия в природу

А посадки в тундре растут! Они выдержали даже исключительно суровую зиму 1978 г. Сейчас строятся в тундре новые железнодорожные линии, их надо защищать от снежных заносов, надо озеленять новые северные города и поселки.

Пора снова выступить в защиту северных лесных посадок, чтобы пробить косность и незнание чиновников и ученых в МПС и на Северной ж. д.

Н. С. Русановский 25 лет отдал делу создания лесных полос в тундре. Военные раны и суровые условия жизни и работы в Заполярье сделали свое дело. В прошлом году Николай лишился ноги. Нынче ему исполняется 60 лет. Человек физически ослаблен и морально подавлен — дело его жизни прекращено, его труд (Вы согласитесь, что он граничит с подвигом?) не оценен по заслугам. Не следует ли обратиться в МПС с предложением как-то отметить заслуги Н. С. Русановского? Он сейчас переехал на Украину. Напишите ему, спросите о подробностях нашего и Вашего дела, у него должны быть материалы, да и вспомнить он много чего может интересного и поучительного».

Написал я Н. С. Русановскому, в Винницкую область послал свою книгу с очерком «Тихая заводь» и вскоре получил письмо:

«Пишут Вам жена и дочь Н. С. Русановского. Спасибо за книгу. Будет нам память о нем. Вот уже полгода, как его не стало. После операции он прожил полтора года. Остались мы вдвоем с дочерью и старенькая свекровь. Дочка работает на хлебокомбинате, я на сахарном заводе. В памяти все то, как мы жили на Севере и как дорогой наш муж и отец работал, не жалея себя, чтоб прирастить деревья и кустарники в тундре. 3.XI.81 г. Р. Русановская».

1981

Месяц в Кедрограде

Если день смерк,

если звук смолк.

Все же бегут вверх

соки сосновых смол. Н. Асеев. Реквием

Дорога в Кедроград.

Сто тысяч рублей в моем рюкзаке.

Дождь. Ночевка в тайге.

Дальние дороги по нынешним временам часто начинаются одинаково, с аэродрома, а кончаются по-разному.

Внуково. Бетон под самолетом рванулся назад, вдали пошло кругами зеленое поле, но это ненадолго — не успевает во рту воздушного пассажира растаять карамелька, как земля проваливается глубоко вниз, становится такой неподвижной и огромной, что ее уже как-то неудобно называть с маленькой буквы. Я знал, что первые три тысячи километров возьмут у меня всего пять часов. Знал и другое. Новое в наш скорый век мерило для расстояний — время — могло в конце пути родить привычный уже парадокс: чем ближе подступаешь к цели путешествия, тем дальше от нее…

Главное — последние тридцать километров. Сколько времени я затрачу на них? Сутки? Двое? Мне хотелось поскорей в тайгу, подальше от газа, гама и прочего добра, которое наваливает на нас город, не терпелось встретиться с товарищами-кедроградцами.

Кедроградцами? Что за слово новое? Должен сознаться, что название «Кедроград» я придумал, когда первый раз писал о ребятах, к которым ехал сейчас. Слово понравилось, прижилось, и сейчас даже из-за границы идут письма по адресу: «USSA. Kedrograd». И доходят!

Горно-Алтайск — последний город на моем пути. Из Москвы он видится в такой несусветной дали, в такой таежной глухомани, что за ним будто бы уж и людей-то нету. Однако тайга тут давно вырублена, и вислые хвосты туч никак не могут прикрыть наготу окрестных гор. А народу на посадочной площадке было погуще, чем на Бийском вокзале, и все летели дальше, волокли за собой мешки, чемоданы, везли детишек — махоньких, чуть ли не месячных.

Нина Михайловна, кассир кедроградцев, которою я встретил в обкоме комсомола, поручила мне тугой рюкзак.

Осторожнее… — шепнула она, озираясь. А что? — спросил я и тоже огляделся. — Что в нем? Деньги. Много? Порядочно. Больше сотни. Чего? — не понял я. Тысяч.

Такой суммы я сроду не видывал и подумал, что неплохо бы на всякий случай переложить в карман свой дорожный нож. Однако вскоре подрулил Як — он шел в нашу сторону, и мы погрузились. Под крылом тайги не было, всё вырубки да выпасы, и лишь на гребнях невысоких гор лохматились гривы — первый лес, можно сказать, от самого Подмосковья.

В Кара-Кокше, последнем поселке лесорубов, застряли Впереди были те самые тридцать километров. Расхлюстанная тракторная дорога до половины пути вся в грязевых ямах и мелких поперечных ручьях, а дальше, через перевал, таежная тропа. Мы сорвали голоса, крича в телефонную трубку, но кедроградцы нас плохо слышали. Утешились тем, что и мы не разобрали ни словечка, сели на свои рюкзаки и задумались. Эти три тяжеленных рюкзака нам не сдолить. С одним-то я как-нибудь управился бы, но эти сто тысяч рублей, будь они прокляты! Я с наслаждением сейчас отдыхал на них, перетаскав наш груз. Особенно тяжелым был личный рюкзак Нины, набитый консервами в стеклянных банках. Пока он не залязгал, я был убежден, что в нем кирпичи.

Оттуда, где горизонт был поровней, и подальше, со стороны алтайских степей, заходила темная туча, пухла, чернела. Конечно, вертолета, что арендовали кедроградцы, нам не видать сегодня.

— Вон ты где! — послышался крепкий голос. — А я тебя жду.

Большой парень заулыбался Нине.

— Деньги получила? А где они?

Парень подозрительно покосился на меня, однако быстро все разъяснилось. Мы познакомились, он заулыбался и мне. Студента Московского авиационного института Славу Кузнецова, приехавшего с друзьями помогать кедроградцам, послали навстречу деньгам — там все ждут их с нетерпением. Нина предложила добираться пешком. Я согласился.

— Не устанете? — спросил Слава.

— Ходил, — ответил я.

— Тут перевал. И ручьи в темноте брoдить.

— Но ты-то сколько отмахал нам навстречу?

— Тридцать. Да мне-то что!

— Если вы не пойдете, я одна, — решительно заявила Нина. — Ребята уже четыре дня без копейки.

Перетрясли рюкзаки, пошли. Разговаривать было плохо на такой неровной и грязной дороге, и мы молчали. Не прошло и часа, как сели отдыхать.

— Устала, Нин?

— Главное — не боюсь. Я тут одна сколько раз ходила.

— Двинулись?

Настоящей тайги, кедрачей, все еще не было — по сторонам тянулись сплошные вырубки, гниющие стволы, покореженная тракторами земля. И пни. Не пенечки, к которым мы привыкли в России, где лес приметно измельчал, а пни-чудища На них было сухо. Мы складывали рюкзаки и садились втроем. Можно было даже прилечь, но никто из нас не хотел показать, что устал до такой степени.

Мы шли цепочкой — так оно было способнее. Стало темнеть. Ударил дождь, холодный и крупный, как дробь. Он гулко осыпался на широколистную таежную траву, тенькал в лужах, густо шумел издали.