По правилам и без

— Вы всего лишь родственник, а не лечащий врач, и это не только ваше дело, — затянувшись, ответил блондин, выпуская клубы дыма уже в мою сторону. — Кстати о родственниках… вы с Еленой Игоревной живете одни? Где ее родители, ее муж?

— Одни, — я вздохнула: начался разговор на нелюбимую мною тему семьи. — Мамины родители умерли уже давно, а отец сейчас в России, во Владивостоке. Братьев и сестер у нее нет.

— Это плохо. Вы можете вызвать сюда своего отца, он…

И, по традиции, договорить он не успел: дверь резко распахнулась, и в кабинет вошел…

…я тихо, но емко и некультурно вопросила у Вселенной, что здесь происходит, и тут же раздалась почти такая же реплика, только уже громкая. Серые глаза смотрели с удивлением и… опасением? Другого слова я подобрать не смогла.

— Дима, тебя не учили стучать, прежде чем заходить в кабинет? — «немую сцену» прервал доктор, все так же невозмутимо докуривающий сигарету. Он аккуратно затушил ее о край пепельницы и, сцепив руки в замок, положил их на подбородок. — Я тебя внимательно слушаю.

— Заткнись, — прошипел ему в ответ парень, и только хотел добавить что-то еще, как я шепнула ему:

— Вы знакомы?

— Да, к сожалению, — с характерным вздохом ответил мне Воронцов, с раздражением глядя на сидящего в кресле мужчину. Теперь я поняла, что они все-таки похожи, как похожи могут быть только близкие родственники.

— Это мой дядя, Кирилл Викторович Воронцов, — наверно, не напейся я сегодня с утра валерьянки (иначе просто невозможно было даже сварить кофе — руки почему-то тряслись, как у заправского алкаша), то не смогла бы сдержать удивленного возгласа, но все ограничилось лишь недоумением и вопросительным взглядом в сторону Воронцова-племянника. — И он мне сейчас объяснит, какого черта вообще происходит.

Глава 6. Совсем по-юношески

— Дима, ты забыл, с кем разговариваешь? — Кирилл Викторович — почему-то мне показалось, что это имя ему подходит как нельзя кстати — чуть нахмурился, а потом вдруг усмехнулся. — Сколько раз я тебе повторял, чтобы ты не носился по моей больнице.

От акцента на предпоследнем слове мне резко поплохело.

— Ты всего лишь крестник владельца, — Дима вздохнул и сел в кресло, такое же, как то, в котором сидела я. Только вот, в отличие от меня, он развалился в кресле совершенно по-хозяйски, скрестив ноги и откинувшись на спинку. Только сейчас я обратила внимание, что парень был не в куртке, а в джемпере на английский манер, из которого выглядывала рубашка. И, более того, ему этот стиль одежды чертовски шел. Да и у его дяди под халатом виднелась серая рубашка, причем явно дороже, чем лучшая моя одежда, вместе взятая.

Мне тут же стало стыдно за свой обычный зеленый свитер, потертые джинсы и совсем не стильные сапоги, но, кажется, эти двое позабыли про другого гостя в этом кабинете.

— Ты же знаешь, что скоро это заведение станет моим. И, в любом случае, я уже не раз тебя предупреждал: веди себя как подобает. Знаешь, вы с вашей подружкой друг друга стоите, — и мужчина красноречиво посмотрел в мою сторону.

— Она мне не подружка, — в резком ответе Димы мое возмущение просто утонуло. — Так ты ответишь на мой вопрос?

— Надо же, а у меня сложилось иное мнение, — самым ужасным было то, что Кирилл Викторович смотрел на меня, не отвлекаясь на более чем недовольного племянника. И под этим взглядом становилось так неуютно, что даже слова, сказанные все тем же чуть ленивым тоном, показались мне хлыстом. — Вот скажите, любезная Маргарита, вы бы на месте моего невежливого племянника бежали бы за девушкой, игнорируя правила дорожного движения и поведения в общественных местах вроде больницы, если бы она не была вам подругой?

Ну и что ответить, когда на тебя так смотрят? Разве что провалиться куда-то в центр Земли, да сгореть там поскорее — лишь бы больше не видеть этих ледяных глаз.

— В любом случае, ребятишки, — мужчина чему-то усмехнулся, а потом посмотрел в упор уже на нас двоих. Не знаю, как ему это удалось, но я снова поежилась, а Дима выровнялся в кресле. — Вам следует ограничить свое общение, или хотя бы не афишировать его. Иначе может случиться что-то плохое.

— Почему это? — резче, гораздо резче, чем следовало, спросила я, с вызовом взглянув на врача. Именно его приказной тон, да еще и это проклятое полуобъяснение, словно вернули меня в реальность — напомнили о том, что я больше всего ненавижу. А больше всего я ненавижу, именно когда мне приказывают, тем более не объясняя при этом ровным счетом ничего. Да и у каждого подростка на клеточном уровне привита привычка идти наперекор, а я все-таки обычный подросток, пусть и не совсем среднестатистический.

Моя вспышка удивила не столько дядю, сколько племянника, который сейчас, судя по всему, пытался найти свою челюсть. Но, впрочем, Дима очень быстро справился с удивлением, и на его губах расцвела улыбка, донельзя похожая на усмешку его дяди.

— Интересная вы личность, Маргарита, — Кирилл Викторович достал еще одну сигарету, а потом недвусмысленно протянул пачку племяннику. Тот отрицательно мотнул головой, на что мужчина лишь скептически хмыкнул. И вот уж не знаю, что поразило меня больше: то, как он спокойно предлагал несовершеннолетнему сигареты, учитывая, что он сам врач, или же то, что Дима отказался — хотя, если я не ошибаюсь, он курил, ну или, во всяком случае, все так считали.

— Так вы ответите на мой вопрос? — напомнила я, отогнав ненужные мысли о стереотипности мышления некоторых конкретных личностей и связанной с этим заторможенности восприятия — я всегда отгоняю от себя нехорошие мысли всякими заумными словечками, от которых у любого, в том числе и у меня, кипит мозг.

— Я бы с удовольствием, но… — врач развел руками, и тут в кабинет постучалась медсестра.

— Кирилл Викторович, вы срочно нужны в 27 палате, — женщина была немного обеспокоенной, да и то неизвестно, из-за чего: из-за того, что что-то произошло с больным, или из-за того, что потревожила начальство. Не знаю, почему я сделала такие выводы, но второй вариант показался мне более убедительным.

— Вот видите, по независящим от меня обстоятельствам, — губы Кирилла Викторовича сложились в улыбку, от которой у меня тут же появилось острое желание кого-нибудь ударить. — Но, думаю, мы с вами еще встретимся, и тогда я постараюсь ответить на ваши вопросы, Марго, — и он покинул свой кабинет, напоследок слишком уж многозначительно окинув взглядом сначала меня, а потом Диму. Да еще и это его «Марго»… была в этом обращении слишком уж непонятная и неприятная мне интонация.

— Вот показушник, — голос Димы заставил меня вздрогнуть: слишком уж неожиданно он прозвучал для меня, погрузившейся в собственные мысли. — Избалованный, самовлюбленный и полностью обделенный чувством такта тип.

Странно, но в голосе Воронцова не было раздражения или злости, лишь усталость и смирение — словно он давно привык к такому дяде и принимает его таким, какой он есть. Хотя, почему «словно»? Наверняка так оно и есть, только с чего парень вдруг говорит подобное здесь и… мне, по сути, никем ему не являющейся?

— Сколько себя помню, он был таким, — после недолгой паузы продолжил свои «откровения» Дима. — Всегда отличался от папы, только вот не скажу, в плохую ли сторону. Его баловали с детства — дедушка, его крестный, мой отец. Ругали, конечно, тоже, но в меру и по существу: за плохое поведение на уроках, прогулы, драки с одноклассниками и прочие дела, которые совершает любой нормальный школьник. Но никогда ему никто и слова не говорил о том, что он тратит много денег — а с Николаем Семеновичем он мог позволить себе очень много, — акцентирует свое превосходство над другими… — он на пару секунд прикрыл глаза и замолчал, словно подбирая правильные слова. — Говоря современным языком, всегда был еще тем мажором, да еще и довольно умным и сообразительным, иначе черта с два работал бы в этой клинике, будь он Николаю Семеновичу хоть единственным и неповторимым сыном. Он ломал чужие жизни, да и ломает до сих пор, не чувствуя даже угрызений совести. Я бы привел тебе пару ярких примеров, но, прости, это наше семейное дело, тебя никаким боком не касающееся. Кирилл… для него существует слишком мало «святого», и если его что-то заинтересовало, то он это не упустит. Хотя бы до тех пор, пока не потеряет этот самый интерес, — и снова молчание, в этот раз, вероятно, чтобы я смогла переварить полученную информацию. Получалось из рук вон плохо.