По рукам и ногам
Шрифт:
Во взгляде Ланкмиллера даже скользнуло что-то вроде удивления моему быстрому согласию. А с тобой спорить – себе дороже.
Избавившись от одежды, я сразу же в душ поплелась. Не буду звать его и вытягивать из его пучины, и если хочет, пусть вытягивается сам.
Жажда контроля и власти, видимо, возымела верх над прострацией мучителя, и он решительным шагом направился за мной.
Понятия «душ» и «Ланкмиллер» совмещались отвратительно, и их союз, как правило выливался только в одно. Я порывисто вздохнула, поворачиваясь к нему спиной. Полюбуйся на свои труды, паскуда. И…
Надеюсь, ты не настолько
Все та же табуретка и та же мочалка, только Кэри не раздевался, рассчитывая сделать все аккуратно. А я… Я просто хотела, чтобы было побыстрей. Его прикосновения, привычные и непривычные разом, которых я так боялась, оказались вполне терпимыми, даже успокаивающими. Ланкмиллер был необыкновенно холоден и деликатен, даже не отпускал привычных ехидных комментариев по поводу моей напряженности.
Он вообще делал все это, наверное, только потому что Алисия попросила.
В общем, я чувствовала себя, словно на приеме у гинеколога: ничего такого вроде бы, а неуютно невообразимо.
– Вид у тебя такой зашуганный, будто целый день бьют, – с какой-то непонятной интонацией сообщил Кэри, подавая мне полотенце.
– Не желаю слышать это от того, кто меня на днях в грязь втоптал, – мрачно парировала я.
– В том, что ты воспринимаешь слишком болезненно обычные вещи, не моя вина, – отрезал мучитель, подталкивая меня в комнату, пока я старательно пыталась завернуться в полотенце так, чтобы иметь потребный вид.
– А знаешь, тебе нужно в полиции работать, – истерично хохотнула я, забираясь обратно на кровать и уже предчувствуя, что сейчас я скажу что-то очень больное и горькое. – Придет к тебе потерпевшая: «Шеф, меня изнасиловали, сделайте что-нибудь». А ты ей: «Да ладно, вы воспринимаете слишком болезненно обычные вещи». А потом еще какой-нибудь юнец заглянет: «У меня любовь всей жизни пристрелили, найдите убийцу!». А ты в ответ: «Надо на цепь сажать было, средство безотказное. Да и вообще, забей ты на эту шлюху, что, на ней свет клином сошелся в самом-то деле?» Что ты так смотришь? – голос вдруг сорвался до хриплого и усталого, истеричные нотки угасли. – Ну ударь, если уж тебе от этого легче станет.
Я зажмурилась, ожидая, что за это-то он из меня точно дух выбьет.
Ладно, согласна, меня занесло. Но какого черта я вообще должна жалеть абсолютно-чужого-мне-человека? Сочувствие, сострадание, такт – это все для счастливых. А мне бы просто сейчас от боли не задохнуться.
У меня когда-то были железные нервы.
Я ничего никому не должна, и все в этом доме мне чужое.
Тогда какого, мать его, черта, боль, которую я причиняю ему, сразу же отзывается в моей грудной клетке?
Я подняла вопросительный взгляд на мучителя.
Он так и не ударил.
Даже не замахнулся.
Только выглядел так, будто его предали.
А во мне вдруг что-то щелкнуло, и я прижалась к Ланкмиллеру, прежде, чем успела что-то сообразить. И выдавила глухое, задушенное «прости» в черную рубашку. Хотя знала – не простит.
Да он и не должен был, в общем-то.
Кэри молча притиснул меня к себе.
– А кто это, Эмили Ланкмиллер?
Спина моя с горем пополам была обработана. И Кэри, чудом обнаружив в неразобранном чемодане и сразу же отдав в мое полное пользование сорочку поприличнее, опустился
на кровать, положив голову мне на колени.– Это моя мама, – сухо ответил он, прикрывая глаза.
– Я догадывалась…
– Отец ее очень любил. Думал, никого больше не сможет полюбить так. Оказалось, смог. И это свело его в могилу. Он предполагал, что его убьют, поэтому готовил меня к такому раскладу. Хотя, к этому, конечно, нельзя никак подготовиться. Просто я знал, что делать, если его не станет: куда звонить, какие отчеты требовать. Даже, где лежит завещание, знал.
– И как же ты это пережил? – а мои вопросы, может, входили в его сердце, словно колья. Только он отвечал. Потому что молчать было страшно.
– Секс, работа, работа, секс. Я исправлял ошибки отца, притирался в бизнесе, трахался и бухал. Прекрасно помогало знаешь ли. Здорово заглушало боль. И вообще, когда кто-то умирает, главное, как можно скорее научиться жить дальше. А года два назад этот постулат меня вполне устраивал.
– Ты просто… повзрослел.
– Может и так, – устало согласился Кэри.
Я откинулась на свою возлюбленную здоровую подушку, вертикально пристроенную у изголовья, потому что предчувствовала, что спать мне придется так. Дыхание Ланкмиллера постепенно выровнялось, и только в этом забытье лицо его приобрело оттенок какой-то детской безмятежности.
А завтра – будет больнее.
Комментарий к
А я снова с гостинцем :3
http://ask.fm/id140441367/answer/116642536993 – тут я рассуждаю о характере Роуз.
http://ask.fm/id140441367/answer/116647303713 – а туточки пару замечаний о внешности и мое сокрооовище…
========== Часть 89 ==========
Погода окончательно испортилась. Зараза, как я ненавижу эту сырость дождливую и серость. Под мое настроение – то, что надо.
Только кое-что все равно настырно не вязалось. Надо же, Кэри во сне просто очаровавшка, не орет, не насилует, даже обходится каким-то чудом без ехидных замечаний. Никогда бы не подумала, что он настолько мне доверится, чтоб спать, на колени голову положив. Это его так горе из колеи выбило, или все-таки мучитель вычеркнул меня из своего списка «первопредателей»?
Только чего мне стоило это все.
Позвоночник ныл по всей длине, а о шее уж и говорить не стоило: затекла так, что мама не горюй.
Я проснулась раньше Ланкмиллера, но видимо, хруст моих многострадальных шейных позвонков развеял и его сон самым вопиющим образом.
– И чего ради ты так просидела всю ночь? – ну вот, только глаза разлепил и сразу ворчать, а с места сдвинуться и не подумал, к слову.
– Будить не хотела, – буркнула я, отворачиваясь.
И не очень-то мне нужна твоя благодарность.
Мучитель промолчал.
Я уже начинала подумывать, что он не только всю ночь, но еще и весь день так вот пролежит, потому что апатия в компании озлобленной наложницы, очевидно, его прельщала. Но все планы были развеяны скрипом дверных петель.
– Господин Кэри, – в комнату заглянул какой-то тщедушный усатый старикашка, – вас хочет видеть Роза, и она очень, – он прямо-таки выделил это «очень», сделав здоровые глаза, – очень настойчива.
– Передайте ей, пусть катится ко всем чертям, – ух ты, от концентрации стали и ненависти в голосе мучителя я даже внутренне содрогнулась.