По тропам волшебных лесов

Химера ощущала ее присутствие. И сердце ее наполнило безудержное ликование. Рукс почуяла тоже. Отчего рыжие волоски на ее бледной коже мгновенно встали дыбом. Даже невозмутимый лодочник почувствовал что-то.

Он успел уже выпрыгнуть из лодки и оттащить ее подальше от воды, чтобы волны не унесли ее в море. Теперь он стоял подле своего суденышка, с нарастающей тревогой оглядывая неведомую землю, от вида которой его отчего-то прошибал холодный пот.

– Что это за место такое? – сипло прошептал он.

Рукс думала, что химера пропустит его слова мимо ушей, но та, неожиданно, ответила.

– Хшес огхок. На языке пастырей. А на всеобщем – «Безымянный остров». Никому в мире неведомо, что он существует, – губы Мерек тронула коварная улыбка. – Никому, кроме пастырей и меня. А пастыри отказались дать ему полноценное имя. Это ведь их стараниями остров исчез со всех карт и из памяти веков, а затем и из памяти ныне живущих.

Она медленно приблизилась к угольно-черным скалам, походившим на выпущенные когти какой-то неведомой твари. Глаза химеры с жадным нетерпением оглядывали грубые выступы и глубокие трещины, словно искали в них что-то.

– Именно сюда много веков назад пастыри изгнали тех, чье имя тоже миновало всемирные хроники, – неторопливо продолжила она. – Чаще всего их звали просто нежитью, ибо они не были живы, но при этом не были и мертвы. Пастыри же нарекли их шеррах, что означает «моровое поветрие», ибо, где бы они ни появлялись, все живое неизбежно гибло. Поветрия стали самым ужасным порождением Кровавой войны, – она хищно улыбнулась. – И, без сомнения, самым великим.

Лодочник, хотя и обеспокоился немного, был, все же, видимо, не робкого десятка, да к тому же не особо верил в истории про неведомое древнее зло. Он пристально огляделся и недоверчиво хмыкнул.

– Ну, и где же эти ужасные поветрия? Чего не показываются?

Губы химеры вновь тронула змеиная улыбка.

– Мы не можем их видеть. Пока. Пастыри постарались. Изгнали их и лишили силы. Но они здесь. Я чувствую это. Спят в скалах и камнях. Дремлют в холодном песке. Ждут своего часа, – она порывисто прошлась пальцами по шероховатой поверхности скалы. – Это ведь поветрия превратили остров в черную пустыню. Иссушили, выпили, отравили. Словно жизни здесь и не было никогда, – в глазах Мерек засверкали безумные огоньки. – Только представьте, что они смогут сделать с миром, оказавшись на свободе? Скольких неугодных покарать? Ведь им под силу не только отнимать жизни, но обращать в прах деревни, города, да что там! Целые земли! О, мрак небесный! О таких приспешниках можно было только мечтать!

Внимательно выслушав ее, лодочник промолвил, пряча насмешку в глазах.

– Пробудить их хотите, значит. И как?

Мерек ухмыльнулась уголком рта.

– Раз уж ты спросил, позволь удовлетворить твое любопытство.

Обернувшись к Рукс, она многозначительно кивнула в сторону лодочника. Та послушно, но без особого рвения, направилась к нему, молча ухватила за руку и, не взирая на попытки протеста, потащила его к химере. Поставила перед ней, отошла в сторону и, скрестив на груди руки, принялась ждать.

Сбитый с толку лодочник, впервые оказавшись лицом к лицу с химерой, тут же замер. Из-за капюшона он не мог видеть ее лица, но вдруг остро осознал, что капюшон был велик. Слишком велик. Люди таких не носили. Сердце лодочника пронзил леденящий холод.

Он повернул голову и беспомощно поглядел на Рукс. Та сжала губы и потупилась. Лодочник судорожно сглотнул, но совладал с собой и остался на месте, устремив на химеру настороженный, немигающий взор.

Мерек вскинула руки, когтистые, чересчур длинные, чешуйчатые, и резко опустила капюшон. Лодочник стал белым как полотно. У существа, стоявшего перед ним, были горящие змеиные глаза, а голову венчали два тяжелых, изогнутых рога.

– Что… что ты такое? – выдохнул он.

– Я – химера! – бросила она и смерила его презрительным взглядом. – А вообще, не твоего ума дело. Как это типично для вашего вида, задавать много вопросов, но при этом не замечать, что творится у них под носом.

Склонившись над лодочником, она ядовито прошипела.

– Чтобы пробудить поветрий, мне нужен ты.

Глаза несчастного расширились от ужаса. Судорожно сжав пересохшие губы, он хрипло прошептал.

– Ты убьешь меня…

Химера зловеще расхохоталась.

– Нет, что ты! Я думаю предложить тебе сделку. Видишь ту скалу? – она указала когтистым пальцем на самую высокую из всех. – Доберешься до нее первым, сможешь спокойно уйти. Но если проиграешь… Вот тогда я убью тебя!

Собравшись с духом, лодочник вдруг молвил твердо.

– Я не побегу. Мне ни за что тебя не перегнать. А подыгрывать тебе я не намерен.

Неожиданно химера ухватила его за волосы. Янтарные глаза ее впились в него словно шипы. Приблизив рот к его уху, она прошептала.

– Побежишь. Еще как побежишь. А иначе на обратном пути я загляну к тебе домой. Навещу белокурую дочурку, а потом и сынка. Сперва я разобью им лица в кровь, переломаю кости, а потом заживо сдеру кожу, чтобы помучались хорошенько. И уж тогда, если они прежде не подохнут, вспорю животы и выпотрошу как свиней.

Рукс невольно нахмурилась. На лодочника стало больно смотреть. Тряхнув головой, словно отгоняя назойливую мысль, она поджала губы и отвернулась. А химера тем временем продолжала.

– После я займусь твоей женушкой. Ох, как она будет кричать! Я так люблю, когда они кричат. Их вопли подобны музыке, – Мерек смежила веки. – Я могла бы слушать ее вечно!

Толкнув лодочника так, что тот едва удержался на ногах, она свирепо прокричала.

– Пошел! Беги, мерзкое человеческое отродье. Беги что есть мочи! Посмотрим, кто кого!

И он побежал.

Мир замелькал перед его глазами. Лодочника била частая дрожь. Черные камни гремели под сапогами, словно выводили погребальную песнь. Он оглянулся раз или два. Химера стояла на том же самом месте, а потом ее темную фигуру скрыл из виду туман. Он стер и скалы впереди, окружив лодочника как разлитое молоко жалкую мошку.

В тумане крылось что-то еще. Незримое, неуловимое, ненасытное. Оно почуяло лодочника и впилось в него цепким взглядом, что холодил шею так, словно к ней приставили меч. Ноги лодочника сковал ужас.

Он закрутился на месте. Сердце его колотилось как бешеное. Тело прошиб пот. Он хотел закричать, но не смог выдавить ни звука: горло словно стиснули неведомой рукой. Неимоверным усилием совладав с собой, он вновь побежал.

Он уже не понимал, в верном ли направлении бежит, и потому попросту несся вперед, что есть духу. Ударился о каменистый выступ, разбил колено в кровь, но даже не почувствовал и не сбавил ходу.