По тропинкам севера

19. На горе Санкэйрё есть горный храм Риссякудзи. Он основан святителем Дзикаку-дайси; там особенно ясно и тихо. Следуя общим уговорам; надо бы взглянуть! — я от Обанадзава повернул обратно; расстояния семь ри. Было еще светло; я устроился на ночлег в доме монаха у подошвы горы и поднялся на гору к храму. Утесы громоздились на скалы, образуя крутизну; сосны и дубы все были вековые; земля и камни замшели от старости. В храме на вершине двери были закрыты, не слышалось ни звука. Обойдя утесы, пробравшись среди скал, я совершил поклонение и чувствовал, как от окрестной тишины светлеет на душе.

Что за тишина! Так пронзительны средь скал Голоса цикад…

Намереваясь подняться по реке Могамигава, я выжидал ясной погоды в месте по имени Оисида. В этой местности заложены семена старой школы хайкай, а я привержен к цветку незабвенной старины, и мое сердце «печальной флейты» ожило. «На этом пути мы ступаем неверной ногой и не знаем, какой дорогой идти: старой ли, новой ли? И как нет никого, кто бы знал дорогу, то…» [51] . И волей-неволей пришлось оставить свиток рэнку. Прелесть моего странствия достигла предела.

51

«На этом пути мы ступаем неверной ногой..» и т. д. — Слова одного из местных поэтов-хайкаистов, обращенные к Басё. «На этом пути» значит «в поэзии хайкай». Все обращение является просьбой к Басё показать свое искусство, — что тот исполнил.

Могамигава! Плывет вверх по теченью Челн «инабуми»… Нет, и на этот месяц С тобой не увидаться!.. [52] (Из антологии Кокинсю)

Могамигава течет из Мигиноку; в Санкэйрё — ее верховье. В ней есть опасные стремнины — Го-тэн, Хаябуки и другие. Она течет с севера горы Итадзикияма, устье ее впадает в залив Саката. Справа и слева над ней нависают горы, а под чащей вниз по теченью плывут лодки. Лодки, груженные рисом, называются «инабуми». Водопад Хаккэй низвергается, сверкая сквозь просветы зелени. Храм Сэндзин обращен к берегу. Река разлилась, для лодок опасно.

52

Могамигава… — Пример часто встречающейся в танках игры слов: вся танка держится на том, что первые два слога в слове «инабуми» — «ина», значат «челн с рисом», а также «нет», и в этом смысле употреблены в четвертой строке.

От майских ливней Взбурлил поток твой быстрый, Могамигава!

20. В третий день шестого месяца я поднялся на Хагуродзан — Черную гору. Навестил некоего Дзуси Сакити, повстречался с Бэттодай Экакуадзяри. Я остановился в храме в Минамитани — Долине юга. Хозяин отнесся ко мне с сердечной теплотой.

Как благодатно! Снег веет ароматом В Долине юга…

На пятый день я пошел поклониться в храм Гонгэн. В каком веке жил монах Нодзё-дайси, открывший эту священную гору, я не знаю. В уложении Энгисики значится храм Усюридзан. Должно быть, при списывании знак «коку» — «черный» — был превращен в «ри» — «деревня». Гора Усюроко-кудзан сокращенно именуется Хагуродзан. Называют ее также «Идэха»: кажется, в старинных описаниях этой местности говорится, что отсюда в дар двору приносили птичьи перья. Хагуро вместе с Гассан — горой Луны и Юдоно — горой Ключей — называют «Сандзан» — Три горы. Теперь они принадлежат к приходу Торай в Эдо, в Мусаси. Луна «светопознания» ярка, а при ней горит светильник «закона». Кельи монахов выстроились в ряд, подвижники творят свои подвиги, и дивность этого священного места вызывает почитание и трепет людей. Процветание его длится долго, и поистине должно назвать его благодатной горой.

На восьмой день я поднялся на Гассан. Накинул на плеч белое покрывало, укутал голову белым платком и в сопровождении проводника, зовущегося здесь «носильщиком», ступая по льду и снегу, в горном воздухе, среди тумана и облаков, взбирался восемь ри. Чудилось, точно вступил в те пределы, где свершают свой путь луна и солнце. Дыхание прерывалось, тело коченело. Когда добрались до вершины, солнце село, показалась луна. Я подостлал листья бамбука, в изголовье положил молодые побеги, лег и ждал рассвета. Когда вышло солнце и облака растаяли, я спустился на Юдоно. У лощины есть кузница. Здешние кузнецы отыскали чудодейственную воду и, очищаясь в ней, ковали мечи. На них чеканили клеймо «Гассан»; они прославлены. Будто закаляли сталь в источнике Лун-сюань! [53] Они уносились мыслью к давним временам мечей Канся и Бакуси [54] , — их пыл к искусности в своем пути был не мал.

53

Будто закаляли сталь в источнике Аун-сюань. — Источник на юге Китая, в котором, по преданию, закаляли сталь для знаменитых мечей.

54

Времена мечей Канся и Бакуси… — названия знаменитых в древних легендах мечей.

Я присел на скалу и немного отдохнул; тут я увидел, что бутоны низкорослых — в три сяку — вишен полураскрылись. Умилительна душа цветов этих запоздалых вишен, погребенных под грудами снега — и не забывающих о весне! Это было подобно тому, как если бы под пламенеющим небом благоухали цветы сливы.

Пусть друг о друге Вздохнем с тоской мы оба! Ведь горной вишни Цветы ия — одни мы, И некому нас видеть… (Гёсон-содзё)

Я вспомнил стих Гёсон-содзё, но здесь очарование чувствовалось с большей силой. По уставу паломников, всякие подробности о горах сообщать другим запрещено. Потому я кладу кисть и не пишу.

Вернувшись в келью, я, по просьбе адзяри, записал хайку о паломничестве к Трем горам

Как прохладно здесь! Месяц ранний над тобой, Черная гора.

Пики облаков Рушились уж сколько раз… О гора Луны! [55]

55

Пики облаков… — т. е. сколько раз менялись очертания облаков, освещенных переменчивым светом луны, пока основан был храм на этой горе. «Свет луны», естественно, служит темой, потому что гора называется горой Луны.

Замкнуты уста! На горе Ключей от слез Влажен мой рукав…

Юдонояма! Слезы лью, ступая здесь По деньгам в пыли. [56] (Сора)

Я ушел из Хагуро, у Цуругаока был встречен в доме Нагаяма Дзюко; написали рэнку. Сакити сопутствовал мне. В лодке мы спустились по течению к гавани Саката. Заночевали у врача по имени эн'ан Фугёку.

56

Юдонояма. — Паломники придерживались правила, по которому все, что упало на священных горах, подбирать запрещается. На Юдонояма, под каковым именем здесь имеются в виду все три горы, существовал обычай бросать жертвенные деньги, которые оставались лежать на дороге. Смысл хайку Сора таков: слезы льются от умиления при виде того, как, забыв о жадности и стяжательстве, здесь попирают деньги ногами.

О пики Зноя! Смотрю на бухту Ветра Прохладный вечер… [57]

Все пламя солнца Ты влила в воды моря, Могамигава! [58]

***

21. Когда исчерпаны были все виды бухт и гор, воды и суши, душа затосковала по Кисаката. Направившись на северо-восток от гавани Саката, я переходил горы, следовал вдоль берега, ступал по песку — протяжением всего десять ри; когда солнце уже понемногу клонилось к закату, — ветер с моря стал взметать прибрежный песок, заморосил дождь и скрыл гору Тёкай. Я брел в потемках наугад. «И при дожде все по-особому, и, когда прояснится, будет любопытно!» — так подумав, я забрался в крытую камышом хижину и стал ждать, пока перестанет дождь.

57

О пики Зноя! — Хокку построено на игре слов: «ацумияма» — «гора Зноя», «духота», и «Фукуура» — «Бухта, где дует», — бухта Ветра.

58

Все пламя солнца… — Могамигава впадает в море на западе; как раз над ее устьем садится солнце. Это хайку представляет редкий пример метафоры.

Наутро, когда небо совсем прояснилось и радостно засверкало утреннее солнце, я поплыл в лодке к Кисаката.

В уединенье. Вот так пройдет вся жизнь… На Кисаката Приютом станет домик Под тростниковой крышей… (Ноин-хоси)

Прежде всего я подвел лодку к острову Ноина — Ноинсима — и посетил место его трехлетнего уединения. Сошел с лодки на другом берегу. Здесь, как память о Сайге, стоит старая вишня, воспетая в стихе: «Над цветами».