По ту сторону стаи

Она открывает глаза и молча поворачивает к нему голову...

Он берёт мою руку и целует её. Несколько раз. Сначала запястье, потом пальцы, потом ладонь изнутри. Я не сопротивляюсь. Это приятно. Мне только немного удивительно, что он, такой, в общем-то, застенчивый и воспитанный молодой человек, решился сделать так именно теперь.

– Это очень больно?
– спрашивает неожиданно.

– Что?
– не понимаю я, и вдруг вижу, что он смотрит на моё плечо.

– Очень, - жёстко говорю я.
– Но показывать нельзя. Потому что это слабость.

Эдвард встаёт и идёт к двери. Она против ожидания оказывается не заперта.

– Мне надо поговорить с вашим хозяином. Вы не можете мне сказать, как его найти?
– обращается он ко мне.

Я дёргаю звонок, и вскоре в комнате появляется подменыш; на нём ночной колпак, в руке свечной огарок.

– Миледи?
– вопросительно тянет он, склонившись до пола.
– Наверное, грог перед сном? При таком холодище, да сквозняках - верное средство, чтоб не простыть.

– Проводи мистера Монфора к Милорду.

– Да, миледи, - говорит челядинец. На его лице спектр чувств - от страха до обожания.
– А если Милорд спит?

– Всё равно, - решаю я.

Видимо, это не идёт вразрез с правилами; челядинец часто кивает и семенит к выходу. Монфор следует за ним. Выражение его лица так знакомо. Оно мне о чём-то напоминает. Монфор похож на нас всех - потому что лицо его непроницаемо. Теперь он как нельзя больше похож на родовитого потомка древней Семьи, кем, собственно, и является. Он принял решение.

– Одну я вас тут не оставлю, - вдруг твёрдо говорит Монфор, и дверь за ним захлопывается.

Он вернётся уже одним из нас. И я со вздохом откидываюсь на подушки.

Прислужник, переваливаясь с боку на бок, быстро идёт по длинным коридорам огромного полуразрушенного здания. Эдвард еле поспевает за ним.

Он первый - и, судя по всему, последний раз в жизни принимает настолько серьёзное решение. Он надеется, что сможет поговорить с Милордом прежде, чем тот прикончит его на месте. А, может быть, и не прикончит, кто знает?

Эдвард понимает, что не может больше быть с теми, с кем был, потому что сегодня он стал убийцей. Но не только в этом дело. Он осознаёт, что на той, бывшей стороне, находятся точно такие же убийцы, как и на этой. Он видел это собственными глазами. С тех пор, как "допрос с пристрастием" стал нормой, очень многие, и правые и виноватые, погибали от их руки. И если бы имя Ядвиги Близзард не было на слуху, если бы её фотография сразу же не появилась в утренней газете, она так же могла просто сгинуть без следа в подвалах Сектора.

Так чем Милорд отличается от Внутреннего Круга? Только тем, что не прикрывается красивой ложью под лозунгом: всё, что делается, - делается во имя добра и равенства всех со всеми.

Какое, к Создателю, добро и равенство, - мрачно думает Эдвард, созерцая впереди себя уродливую фигуру подменыша. Какое взаимопроникновение миров? Но это всё второе. Первое - это Ядвига Близзард.

Карлик вводит его в полутёмную комнату, освещённую только пламенем горящего камина, и низко кланяется. Перед камином стоит кресло с высокой спинкой, в котором кто-то сидит, вытянув ноги к огню. Эдвард видит руку с чёрным перстнем, лежащую на подлокотнике.

– Ну вот, наконец, ты и пришёл, - говорит кто-то таким знакомым голосом.

Рука с кольцом делает повелительный жест, приказывая приблизиться, но Эдвард, подошедший и без того уже совсем близко, в изумлении пытается увидеть лицо человека в кресле.

– Здравствуй, Монфор, - говорит тот. Отсвет пламени падает на его лицо, и Эдвард видит, что в кресле сидит Джеймс Райт.

Они долго смотрят друг на друга. Эдвард встречается взглядом с вертикальными зрачками и уже не может отвести глаз. Его затягивает в бездну, которая открывается перед ним. И только одно слово не выветривается куда-то прочь, а бьётся в такт сердцу: Близзард - Близзард - Близзард...

– Хорошо. Ты получишь её. Ты получишь ВСЁ. ЧТО. ЗАХОЧЕШЬ, - вдруг слышит он словно сквозь вату.

Наконец проходит несколько мгновений, и наваждение исчезает. Райт отводит взгляд и снова смотрит на пляшущий в камине огонь. Эдвард чувствует поток, дарующий ощущение силы, вечности, власти, спокойствия... да много чего ещё, окутывающий его.

– Да, Эдвард, - он получает ответ на невысказанный вопрос.
– Так сложились звёзды. И Райт, и хозяин - теперь я. Пока хозяин только для этих людей, волей судеб оказавшихся по ту сторону закона, но скоро - и даже не сомневайся в этом - для всей нашей Британии. Признаешь ли ты меня как своего владыку?

– Да, - тихо говорит Эдвард и сам не слышит своего голоса. Он задал бы Райту тысячу вопросов. Задал бы, если бы.

– Ты понимаешь, что это - на всю жизнь?
– слышит он второй вопрос. А в голове всё вертится: Близзард - Близзард - Близзард...

– Я ведь сказал, что ты получишь её, - спокойно говорит Милорд, и Эдвард кивает.

– И ты согласен разделить с ней её участь, какой бы она ни была? Участь беглой каторжницы с клеймом на руке?

Эдвард сглатывает и снова кивает.

– Подойди, - приказывает Милорд.
– Полагаю, сейчас самое время ввести новое правило, которое вместе с силой слов Клятвы отрежет путь назад трусам и изменникам. Думаю, ты сам понимаешь, что необходимо уравнять в правах тебя и других людей, нашедших пристанище в этом доме. Надеюсь, ты не боишься боли?

Сил у Эдварда хватает только на то, чтобы снова качнуть головой, на этот раз отрицательно. Но он, хоть убей, не понимает, при чём тут какое-то правило... или что там ещё? Не понимает до тех пор, пока Милорд не подходит к камину и не вынимает что-то из самого пекла, вздымая сноп искр, которые тут же улетают в дымоход. Что-то металлическое, докрасна раскалённое. Зачем он оставил прямо в пламени каминные щипцы?! Нет. Не щипцы.

Попросту тавро. Такое же, какое касалось когда-то руки Близзард.

– Ты не передумал?
– насмешливо спрашивает его будущий хозяин.
– Разделять участь гораздо сложнее на деле, чем на словах. Это достаточно болезненно, Монфор, уж тебе ли не знать, с твоей-то... работой?

Какой, к чёрту, работой? Ах, да... Надо же, как странно - а ведь он всегда чувствовал, что это точно не его путь. А его путь, - какой он?

– Твой путь - рядом с ней, - отвечает Милорд на невысказанный вопрос.
– Или нет?