По ту сторону стаи

– Как там?
– Лена кивает куда-то в сторону, и я понимаю, что она спрашивает обо всём, что осталось далеко, в мире снаружи зеркал.

– Нормально, - так же коротко отвечаю я.

– Пожизненное, конечно, - опять говорит в форме утверждения.
– Кто? В последний раз, - уточняет она.

– Двое. Чиновничья крыса и жена чиновничьей крысы. И мерзкий зачуханный прислужник, - я тут же захожусь кашлем. Идёт кровь горлом, и я сплёвываю её на каменную кладку.

Лена подходит ближе и проводит рукой по моим губам. Подносит руку к лицу и, зажмурившись, вдыхает полной грудью.

Какой знакомый жест. Я как будто вижу себя со стороны.

– Металл... и корица...
– говорит она.

– И вино...
– продолжаю я. И уже шепчу: - Божоле Виляж...

Её холодные пальцы скользят по изуродованной щеке, и вдруг она целует меня. Боль, кровь, смерть, пепел такой недалёкой войны, развеянная в воздухе плоть - всё сливается в этом поцелуе и накрывает меня с головой.

– Холодно, - еле слышно говорит она.

– Холодно, - одновременно говорю я.

В следующий раз мы встретились позже, чем я думала. Мне было вообще не до прогулок. Завернувшись в ту ветошь, которая здесь заменяет одеяло, я лежу и апатично разглядываю потолок. Чёртова кровь не желает останавливаться, и я поражаюсь, как во мне ещё что-то осталось. Мне наплевать, что будет потом. Хотя разум говорит обратное. Я понимаю, что надо собраться с силами и жить дальше. Никакое наказание за глупость не вечно, пройдёт и это. И я не хочу сдохнуть, как побирушка под забором, на радость всем полукровым выблядкам.

Мне как будто чего-то не хватает. Я много лет живу с этой связью. Вернее, ею-то я и живу. Этим счастьем - услышать зов сюзерена, почувствовать прозрачную волну незримого единения цвета и запаха горного хрусталя, а потом мчаться к нему через пространство, заслужив честь подчиниться.

Меня трясёт от холода и кашля, и я лежу, сжавшись в комок, пытаясь хоть так сохранить драгоценное тепло. Холодно, как в могиле, но я пальцами залезаю под рукав и с силой провожу ногтями по перечёркнутому зигзагу "волчьего крюка".

Мы рисковали - и проиграли. По крайней мере, я, Лена и ещё восемь человек, чьи серые лица я видела в крепостном дворе.

Память поворачивается под другим углом, и я чую снова запах курного угля, калёного железа и горящей плоти; передо мной, будто на движущейся фотографии, сноп быстро гаснущих искр, который взвивается над кузнечным горном, когда палач вынимает оттуда раскалённое тавро. Я иногда от бессилия ногтями царапаю чёрную руну, хотя знаю, что её не свести и не уничтожить, даже если разодрать руку в кровь. "Рабы, - стража начинает шутить всегда, когда это уже произошло, и ты из высокородного в один момент превратился в отверженного, которого отказываются обслуживать в лавках и сторонятся на улицах.
– Или тупой скот. Потому что люди клеймят только рабов или коров на пастбище". Нет, нет, я не буду слушать, - едва не кричу в темноту, пытаясь отогнать картинки, что зачем-то хочет мне подсунуть проклятая память - снова и снова.

Месть... Гордость... Честь... Равновесие...

Повторять, непрерывно, без остановки - как заклятие. Отпугивая миражи Межзеркалья. Очерчивая себя, словно горящим кругом.

Месть... Гордость... Честь... Равновесие...

"Не смей забыть это, дитя..." - "Я не забуду... я не подведу вас, дедушка..." "Ты связана словом" - "Я не подведу. Отныне и до конца времён ты - мой Господин..."

И нет больше внутри куска льда, он тает без остатка.

Пусть так: я виновата, но я искуплю свою вину. Потому что истина заключается в том, что хозяин ВСЕГДА ПРАВ. Потому что его нельзя подвести - как нельзя было подвести дедушку. Потому что счастье - это стоять перед ним на коленях и просто видеть край его одежды. И завтра - будет завтра.

Тем временем я слышу, как открывается дверь. Мордоворот стоит в проёме и тупо смотрит на меня поросячьими глазками, видимо, желая знать, пойду я сегодня на прогулку или нет. Я встаю и, держась за стену, иду на выход.

Лена уже там.

– Близзард.

– Легран.

Она улыбается уголком рта. Обмен приветствиями состоялся.

Подхожу к ней. Представляю, как я выгляжу со стороны: бледная, словно привидение, в обтрёпанной одежде в эту мерзостную полоску, с нечёсаными волосами. Кто придумал, что заключенные обязательно должны походить на деревенские заборы, к тому же грязные, как после дождя? Впрочем, она выглядит не лучше. Лицо пересекает кровавый рубец.

– Беседа... с большим начальником, - поясняет она.
– Сильно бьёт. Зато недолго.

– Кто?

– Господин, мать его, комендант крепости Утгард, - говорит насмешливо, прищурив распухшие веки. Сильно в нос, передразнивая Берти Ферли.
– Полукровый выродок. Приезжает сюда примерно раз в месяц, - она хохочет и прекращает придуриваться.
– Не выдерживает... здешний климат. Наших отделает - и обратно. Фэрли, Уолли Макрайан, Дженнингс... У него семью завалил кто-то.

– Фэрли вляпался хорошо, - вспоминаю я. Троюродный брат моего мужа, всего-то навсего.
– Он и руки не особо пачкал.

– Дурак, - констатирует она.
– Не торопился отыграться.

Я понимаю, что не смогу удержаться. Слова срабатывают, как катализатор. Я завожу её руку за голову и прижимаю к ледяной стене.

– Легран... если вдруг бы... вернуть всё назад... ты изменила бы что-нибудь?
– спрашиваю я, наверное, всё-таки заранее зная ответ.

– Нет, Близзард, - тихо отвечает она.

– Вот и я нет, - говорю я.

В стылом воздухе неслышно звенит хрусталь, нить незримой связи с существом, с кем вместе ты - часть чего-то большего.

Отведённый нам час подходит к концу. Является конвой, но меня ведут не в камеру, а на несколько уровней выше. К коменданту, догадываюсь я.

Типичный казённый кабинет. На большее фантазии не хватает. За столом сидит средних лет человек, но уже с сединой в волосах. Слегка полноватый. Сволочь толстозадая. Что ж тебя-то прикончить не успели вместе с твоей чёртовой семейкой?