Победитель не получает ничего

Одна из шлюх громко захохотала. Я никогда не видел такой толстой шлюхи и вообще такой толстой женщины. На ней было шелковое платье из такого шелка, что кажется то одного цвета, то другого. Рядом с ней сидели еще две, тоже очень толстые, но эта, наверно, весила пудов десять. Трудно было поверить собственным глазам, глядя на нее. Все три были в платьях из такого шелка. Они все сидели рядом на скамье. Они казались огромными. Остальные две были самые обыкновенные шлюхи, с крашенными пергидролем волосами.

– Посмотри на его руки, - сказал лесоруб и кивнул на повара. Толстая шлюха опять захохотала и вся затряслась.

Повар обернулся и сердито крикнул ей:

– Молчи ты, слоновая туша.

Она продолжала хохотать и трястись.

– Ой, господи, - сказала она. У нее был приятный голос.
– Ой, господи боже мой.

Две другие толстые шлюхи сидели тихо и смирно, как будто не очень хорошо понимали, что делается вокруг; они были очень толстые, почти такие же, как первая. В них тоже было пудов по семи. Остальные две молчали с достоинством.

Кроме повара и того, кто говорил о нем, в помещении было еще два лесоруба - один только слушал, с интересом и немного стыдясь, другой как будто собирался вступить в разговор - и двое шведов. На краю скамьи сидели двое индейцев, а третий стоял у стены.

Лесоруб, который собирался вступить в разговор, сказал мне почти шепотом:

– Наверно, похоже, будто влезаешь на стог сена.

Я засмеялся и повторил его слова Томми.

– Черт его знает, в жизни не видал ничего подобного, - продолжал он. Посмотрите на эту троицу.

Тут заговорил повар.

– Сколько вам лет, ребятки?

– Мне девяносто шесть, а ему шестьдесят девять, - сказал Томми.

– Ха-ха-ха!
– Толстая шлюха тряслась от хохота. У нее был удивительно красивый голос. Остальные шлюхи даже не улыбнулись.

– И зачем говорить гадости, - сказал повар.
– Я ведь по-хорошему спросил.

– Одному семнадцать, другому девятнадцать, - сказал я.

– Ты что это?
– оглянулся на меня Томми.

– Ничего, сиди спокойно.

– Можете звать меня Алисой, - сказала толстая шлюха и снова затряслась.

– Это твое настоящее имя?
– спросил Томми.

– Настоящее, - сказала она.
– Алиса. Правда?
– обратилась она к тому лесорубу, что сидел рядом с поваром.

– Алиса. Верно.

– Это ты хотела бы, чтоб тебя так звали, - сказал повар.

– Меня так и зовут, - сказала Алиса.

– А этих как зовут?
– спросил Томми.

– Хейзл и Этель, - сказала Алиса. Хейзл и Этель улыбнулись. Они, видно, не отличались умом.

– А тебя как зовут?
– спросил я одну из пергидрольных блондинок.

– Фрэнсис, - сказала она.

– Фрэнсис, а дальше?

– Фрэнсис Уилсон. Тебе-то что за дело?

– А тебя как?
– спросил я вторую.

– Отстань, чего привязался, - сказала она.

– Он просто хочет, чтобы мы все подружились, - сказал лесоруб, который говорил про повара.
– Ты разве не хочешь с нами подружиться?

– Нет, - сказала блондинка.
– С тобой - нет.

– Ну и злюка, - сказал лесоруб.
– Самая настоящая злюка.

Блондинка посмотрела на другую блондинку и покачала головой.

– Дубье стоеросовое, - сказала она.

Алиса снова захохотала и затряслась всем телом.

– Ничего смешного, - сказал повар.

– Вы все смеетесь, но тут нет ничего смешного. Скажите лучше, мальчики, куда вы едете?

– А вы куда?
– спросил его Том.

– Я хочу попасть в Кадильяк, - сказал повар.
– Вы никогда там не бывали? У меня там сестра замужем.

– Он бы сам не прочь замуж, - сказал лесоруб в кожаных штанах.

– Ну что это, в самом деле!
– сказал повар.
– Неужели нельзя без гадостей?

– Стив Кетчел был из Кадильяка, и Эд Уолгэст тоже оттуда, - сказал до сих пор молчавший лесоруб.

– Стив Кетчел, - сказала одна из блондинок пронзительным голосом, как будто ее вдруг прорвало от звука этого имени.
– Родной отец застрелил его. Да, как бог свят, родной отец. Таких, как Стив Кетчел, больше нет и не будет.

– Разве его звали не Стэнли Кетчел?
– спросил повар.

– Заткнись, ты, - сказала блондинка.
– Что ты знаешь о Стиве Кетчеле? Стэнли! Это, может, ты - Стэнли. Стив Кетчел был самый лучший и самый красивый мужчина на свете. Никогда я не видела мужчины чище телом и красивее, чем Стив Кетчел. Такого и не было никогда. Он был похож на тигра, - а кто еще умел так тратить деньги, как Стив Кетчел?

– А ты разве его знала?
– спросил кто-то.

– Я его не знала? Я его не знала? Ты еще, может, скажешь, я его не любила? Я его знала, как ты самого себя не знаешь, и я его любила, как ты любишь бога. Он был самый сильный, самый лучший и самый красивый мужчина на свете, Стив Кетчел, и родной отец пристрелил его, как собаку.

– Ты и на побережье с ним ездила?

– Нет. Я его знала раньше. Из всех мужчин я его одного любила.

Все с уважением слушали пергидрольную блондинку, рассказывавшую все это театральным, приподнятым тоном, только Алиса опять начала трястись. Я сидел рядом с ней и чувствовал это.

– Что ж ты за него замуж не вышла?
– спросил повар.

– Я не хотела портить ему карьеру, - сказала пергидрольная блондинка.
– Я не хотела быть ему обузой. Ему не нужно было жениться. Ох, господи, что это был за мужчина.

– Очень благородно с твоей стороны, - сказал повар.
– Но я слыхал, что Джек Джонсон нокаутировал его.

– Это было жульничество, - сказала пергидрольная.
– Грязный негр обманом сбил его с ног. Ему ничего не стоило сделать нокдаун этой толстой скотине, Джеку Джонсону. Чистая случайность, что черномазый побил его.

Отворилось окошечко, и все три индейца подошли к кассе.

– Стив сделал ему нокдаун, - сказала пергидрольная.
– Он оглянулся, чтобы улыбнуться мне.

– Ты же говорила, что не ездила на побережье, - сказал кто-то.

– Я нарочно приезжала на этот матч. Стив оглянулся, чтобы улыбнуться мне, а эта черномазая сволочь подскочила и сбила его с ног. Стиву и сотня таких была бы нипочем.

– Он был классный боксер, - сказал лесоруб.

– А что, скажешь, нет?
– сказала пергидрольная.
– Скажешь, теперь есть такие боксеры? Он был как бог, честное слово. Такой белый, и чистый, и гладкий, и красивый, и ловкий, и быстрый, как тигр или как молния.