Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)

– Вообще, уверяю вас, Виктор наделен недюжиным литературным даром. И если бы не наша страсть делать все наоборот, мы бы давно прославили себя не как сыщик, а как писатель или поэт...

По всей видимости, хозяин дома перешел запретную линию, потому что его тут же постарался вернуть назад бдительный пограничный надзор:

– Папа у нас считает, что его профессия - самая-самая...
– мать Виктора положила мягкую крупную руку мужу на ладонь.

Но сам Виктор воспринял родительскую эскападу более чем мирно и даже ухмыльнулся:

– Для одних, отец, литература - корова священная, а для других дойная. А я никогда не рвался быть дояром...

Сказано все это было с насмешливой ленцой, а главное - без нервозности и злости. Да и сам поэт-песенник воспринимал все более чем спокойно, даже доброжелательно.

– В папины времена, - зубоскалил Виктор, - ценилась, в основном, жирность продукции: чем больше пафоса и патетики, тем выше гонорары. Сейчас все изменилось, - в чести уже не жирность, а величина надоя...

– А у вас, в милиции, что - не так ? Мелких стервецов ловите, а крупные - банками заправляют ! Ведь какие времена пошли: есть деньги можешь купить хоть депутата, хоть прокурора...

Виктор добродушно хмыкнул:

– Видал, Алекс, на какие философские темы спорят в нашем семействе ?

– Ты почему детей не привел, Алку дома оставил?
– свела мать разговор на куда более безобидную тему.

– А кто ваши родители? Они работают?

Чернышев-старший заботливо добавил Алексу в рюмку ледяной водки, на что гость, однако, реагировал без особого воодушев ления.

– Отцу осталось пять лет до шестидесяти пяти - он инженер. Мама учительница музыки. Она может и в семьдесят преподавать, дома, конечно.

– Ну хорошо, а вот по родине - не скучают ?

Ласковая и крупная ладонь хозяйки квартиры прикрыла сухонькую ручку не в меру любопытствующего мужа.

Алекс пожал плечами.

– Я ведь - израильтянин, - поразил он ответом хозяина, - и для меня что английский, что русский - языки иностранные. Один учил в школе, другой - отец вбивал дома. За что, сейчас понимаю, - большое спасибо ему ! Вот с Виктором познакомился, с вами разговариваю...

За столом наступила смущенная тишина. Чернышев - старший завозился в тарелке с салатом, его жена повернулась, чтобы что - то положить на стол, и только Виктор глухо хмыкнул: ему вся эта ситуация явно нравилась своей остротой.

– У них там, пап, в Израиле, нет времени ни на носталь гию, ни на охи да ахи. Места мало, а врагов много...

Он подмигнул Алексу и сделал ему знак поднять рюмку. Тост должен был смягчить неловкость за столом и проложить путь в новое и более надежное русло беседы.

– А похож Иерусалим на тот, что описал Михаил Булгаков в "Мастере и Маргарите" ?
– спросил , неожиданно загораясь, Чернышев - старший ?

– Я читал на иврите, по-русски мне трудно, - ответил Алекс, думаю,что нет. Но это неважно: ведь глвное, - что так красочно описана Москва...

– Вы никогда не поймете этого... Для моего поколения Булгаков - это возвращение Христа в Россию...

– Мой папа, Алекс, - ухмыльнулся Виктор, - в свое время искренне верил в то, что ему вбивали в голову власти, а теперь не менее искренне убежден в том что никогда в это не верил...

"Господи! Кто это?!"...

Генка Кавторадзе невольно струсил, когда дежурный врач неожиданно зажег свет в палате и подвел к кровати двоих посетителей. Может ожидал увидеть совсем не тех?

– Вы? Слава Б-гу! Я думал, эти добивать идут...

Вслед за Рындиным шагал Аркан Павленко...

– Спасибо, коллега, - поблагодарил он дежурного врача.

Материальную часть благодарности он еще раньше

переправил в карман его халата.

– Выйти в ординаторскую сможешь?
– спросил Олег.

– Постараюсь...

Разговор повели в пустой ординаторской.

Рындин глядел на виноватые лица компаньонов, и его заливал бурлящий вал бешенства. Весь этот день никого из них не было в медицинском центре.

– Ублюдки!
– выдавил он.

Свой парень и шутник, Павленко виновато захлопотал вокруг Рындина.

– Ну чего ты кипятишься?!
– его первым желанием всегда было все превращать в шутку.
– Не ты ли послал меня улещивать этого мужика в Мин здраве? Да я пол дня в приемной кис! Потом крутился вокруг этой овцы , его секретаря...

Павленко, считавший себя правой рукой Рындина, оправдывался первым.

– И что же?! Ведь дали, все-таки, разрешение...

– Не вспомнить ни разу об оффисе?
– колотило Рындина.
– Не позвонить даже ?

Генка смотрел куда-то в сторону и нервно грыз ногти.

– А ты ?!
– Рындина развернуло, как орудийную башню, в сторону красавца.

– Да ты сам вспомни, Олег ! Кто просил меня встретиться со специалистами по фармацевтике ?

Он обиженно шмыгал носом.

– И, между прочим, я после травмопункта уже с ребятами из Солнцева связался. Просил оказать содейсивие ...

Внезапно голос его стал тише.

– Если ты не прочь, Олег, я могу поговорить с кавказцами. Их здесь боятся не меньше, чем солнцевских бандитов. У меня в Тбилиси дружок есть: у него неплохие связи с полевыми командирами из Грозного... Но без тебя я ничего начинать не хотел. Может, у тебя свои соображения...

– Связывайся, - коротко бросил Рындин.
– Я им больше верю. Они здесь чужие, и связи их с местной мафией куда слабее. Не так друг с другом пересекаются...

Генка в знак согласия прикрыл глаза писанного красавца.

– Продавать нас они, во всяком случае, не станут...

В ординаторскую заглянула дежурная сестра. Увидев незнакомых мужчин, удивилась, - кто такие, зачем ?
– но, ничего не спросив, тут же исчезла. Голоса и ругань, какие она перед тем услышала за дверью ее напугали...

– Там у нас конфеты...
– Рындин покосился в сторону Аркана.
– Дашь этой...
– Он кивнул на дверь.
– Успокой девушку.

Павленко достал из кейса коробку шоколадных конфеты, положил на стол.

– За голову этого старшого, что там у нас командовал, - по лицу Рындина пробежала судорога, - я плачу отдельно. Это моя будет добыча...

– Что ты с ней делать будешь, Олег ? Высушишь, как индейцы в Южной Америке ? Чтоб стала маленькой, с апельсин, и повесишь ее над камином ?