Победный ветер, ясный день (Том 2)

Лена не могла отвести взгляд от тонкой полоски, охраняющей вход в убийство. Если до этого Пашкин рассказ выглядел самой обыкновенной страшилкой на ночь, детсадовским мифом, то теперь крохотная полоска бумаги придала ему пугающую взрослую достоверность. Пашка не соврал и ничего не приукрасил. А если и приукрасил - то только частности. Главное же осталось неизменным - место преступления.

Но почему Роман Валевский приехал сюда, ведь он собирался на вечеринку? Из рассказа Пашки следовало, что дом был не обжит и пребывал в запустении, так что вряд ли танцевальное пати проходило здесь.

А впрочем, что она может знать о Романе и об увеселениях Романа?.. И все-таки кое-что Лена знала. Он не просто исчез в тот вечер - он ушел, потому что был по-настоящему взволнован. Кто-то или что-то привело его в состояние крайнего возбуждения. Она видела это, но так ничего и не сказала низколобому оперативнику. Какая глупость с ее стороны, какое помрачение, но разве могла она представить, что Романа убили?! Скот из органов "даже не удосужился поставить ее в известность. И если бы не случайно подвернувшийся Пашка, она никогда бы не узнала об убийстве!.. Об убийстве, которое произошло здесь. Здесь, совсем рядом. И возможно, Роман Валевский стоял именно на том месте, на котором сейчас стоит она... Глупейшая из женщин, чего только стоил один ее визит на Фонтанку, 5! Лена толкнула дверь в квартиру Романа, когда его уже не было в живых. Когда его уже не было в живых, она рассматривала плакаты на стенах, валялась на тахте и исподтишка слушала автоответчик.

Автоответчик.

Женщина из автоответчика откровенно угрожала Роману. Угрожала заброшенной тайной. Быть может, убийство так же крепко держится за эту тайну, как малолетний Пашка держится сейчас за ее штаны...

Пашка, как будто услышав Ленины мысли, тотчас же напомнил о себе.

– Ну! Мы зайдем?

– Не знаю, - засомневалась Лена.
– Ты же видишь, опечатано.

Пашка наконец-то отцепился от Лениной штанины и вплотную приблизился к двери.

– Уже нет, - сказал он и потрогал пальцем отклеившийся бумажный кончик.

– Может быть, не стоит?..

"Стоит", - сказали Лене короткие Пашкины ресницы. "Стоит", - сказала "Лене выгоревшая, кое-как постриженная Пашкина челка. "Стоит", - сказали Лене приоткрытые от нетерпения Пашкины губы.

Разве ты не понимаешь, что я хочу показать тебе главное свое сокровище? Такое... такое главное, что его не всякому доверишь!..

Лена и глазом не успела моргнуть, как Пашка скрылся за дверью. И она последовала за ним, ничего другого ей больше не оставалось.

Небольшой предбанник, в который они попали, был абсолютно пуст, и в него выходили две двери. Одна - дубовая, украшенная витражными стеклами вела в сам дом. За другой, попроще, очевидно, и находился эллинг.

– Это там, - Пашка понизил голос.
– Там я его нашел...

Лена поежилась.

– Не бойся, - успокоил Лену затрясшийся, как осиновый лист, Пашка. Его ведь там нет...

В эллинге и вправду никого не было, если не считать стоящей на небольшом стапеле яхты; Третьей за сегодняшний длинный день. Ничего общего у этой яхты не было ни с обломками судомодельной "Эдиты", ни с натруженными парусами "Посейдона". Если на ней и плавали, то очень давно: яхта успела обветшать, обрюзгнуть и обрасти жирком. И все же она была элегантна. Да, именно элегантна. И еще... Лена не сразу подыскала нужное определение, и, когда нашла, все встало на свои места. Соседний "Посейдон" тоже был элегантен, но выйти на нем в море мог кто угодно. Даже Лена при большом желании.

А эта яхта - эта яхта пустила бы на свой борт не всякого. "Посейдон" строил ремесленник, а эту яхту строил поэт.

– Как ты думаешь, "Такарабунэ" - это птица или ветер?
– спросил Пашка, на секунду отвлекшись от мыслей о Нео.

– Не знаю... Может быть, течение. Теплое или холодное, - ответила Лена, на секунду отвлекшись от мыслей о Романе.

– Я тоже... Я тоже так думал...

С кормы свисала веревочная лестница, и по ней они забрались наверх: сначала Пашка, потом Лена. Забрались и остановились у борта.

– Это здесь, - сказал Пашка.

Теперь и Лена увидела, что это - здесь.

Белый мелованный контур на палубе, темные, неопределенной формы пятна - на самой мачте и возле ее основания. Вот и все, что осталось от Нео... черт, от Романа, конечно же, от Романа!

– Не надо, пожалуйста, - попросил Пашка, и Лена вдруг поняла, что плачет.

Роман Валевский не успел стать единственным важным для нее человеком, - не об этом ли она плакала? Он не успел сделать Лену другой, счастливой или несчастной - неважно, но другой, - не об этом ли она плакала? Он умер здесь, на яхте, предназначенной для чего угодно, но только не для убийства, - не об этом ли она плакала?

– Хорошо, я не буду. Я...

Договорить Лена не успела, - прямо над их головами послышались шаги. Кто-то ходил по дому - ходил бесстрашно, по-хозяйски, ничего не опасаясь, имея право.

Кто-то имел, а они - не имели. Хорошо, если это неожиданно объявившийся хозяин, а если не хозяин? Если это оперативный урод, который вяло допрашивал ее на "Маяковской"? Разве она сможет объяснить свое здесь присутствие?.. А если это убийца? Ведь убийц всегда тянет на место преступления...

– Ты слышишь?
– Лена сразу же забыла о своих слезах.

Пашка поднял голову вверх и коротко кивнул.

– Я же говорила, не нужно было сюда входить...

Но мальчишка, похоже, ничего не боялся. Он дернул себя за нос, раздул ноздри и почти плашмя упал на палубу. И знаком приказал (кто бы мог подумать, одиннадцатилетний мальчишка - приказал!) Лене сделать то же самое.

– Такие игры в моем-то возрасте, - недовольно пробормотала Лена, но все же подчинилась.

Неизвестно, сколько они просидели под защитой рассохшегося борта скорчившись в три погибели и в абсолютном молчании. Хозяин, мент или убийца?.. А если он не один, что будет тогда?.. Чтобы отогнать от себя готовые запаниковать мысли, Лена принялась изучать редкие веснушки на облупленном Пашкином носу - их было ровно семь. А шагов наверху было тридцать пять - она тоже сосчитала их, машинально, от нечего делать. Тридцать шестого не последовало, и вообще, наверху все было тихо. Выждав для верности еще несколько минут, она дернула Пашку за рукав футболки:

– Давай-ка выбираться отсюда.

Пашка приложил палец к губам, что на ветхом, давно истлевшем в могиле языке Би-Пи, о котором он прожужжал Лене все уши, должно было означать: не торопись, нужно уметь ждать. Но ждать Лена не хотела, ей было не по себе и от чужого присутствия в доме, и от своего собственного присутствия в доме, и... Она слишком хорошо помнила смерть. Пашка в силу своего возраста не помнил, а она помнила. Сначала отец, потом Виктория Леопольдовна, потом - пустота, потом Гжесь, вытеснивший своей несерьезной матрешечной пустотой ее собственную пустоту, - нет, лучше уж держаться подальше от всего этого, во всяком случае, не докучать смерти чрезмерным детским любопытством. Суеверный страх заставил Лену спуститься вниз и направиться к двери. Но и здесь Пашка опередил ее. Он проскользнул вперед, принял позу индейского "Зоркого глаза" или зулусского "Видящего под землей" и приложил ухо к обшивке.

– Ну, что?
– спросила Лена.

– Тихо. Можем идти.

Следопытом Пашка оказался никаким.

Это стало ясно, как только он открыл дверь и высунул нос в предбанник.

Их ждали.

Пашка отшатнулся и рухнул прямо на Лену, а Лена тихонько вскрикнула, зажав рот рукой. Прямо перед ними стоял мужчина самого угрожающего вида. Лена инстинктивно попыталась спрятать Пашку у себя за спиной, Пашка инстинктивно попытался защитить Лену, выдвинувшись вперед, и руки их самым дурацким образом запутались. А мужчина, вместо того чтобы скрутить малолетнего сопляка и великовозрастную дуру, улыбнулся.