Победный ветер, ясный день (Том 2)

– Так в чем же дело? Хороните.

– У покойной есть родственники, проживающие в России? Может быть, близкие люди...

Близкие люди. Был ли парень с фотокарточки близким Афине человеком? Или он так же равнодушно продолжит закреплять парус, когда узнает о ее гибели: "просто приятельница", "обыкновенная". А это вытянет разве что на одинокую поминальную гвоздику, не больше.

– Откуда же мы можем знать?
– снисходительно удивился Маслобойщиков. Вы компетентные органы, вы и должны это установить.

– Все верно. Но связаться с ее родными в Греции пока не представляется возможным. А тело, сами понимаете, ждать не будет.

– Может и подождать, ничего с ним не сделается. Здесь у вас прохладно. Или вы...
– До Маслобойщикова наконец-то дошел смысл экивоков капитана Целищева.
– Вы предлагаете обстряпать похороны за наш счет?

– Ну, если никого из близких не найдется... Это было бы по-христиански...

– Я сам православный и глубоко верующий человек.
– Мэтр лживо скосил глаза к переносице и вытащил из-под рубахи огромный медный крест.
– Вот, освящен самим патриархом. И сам я благословлен им же... А как насчет муниципального предприятия? Существуют же квоты для таких случаев! Подхороните к какой-нибудь благообразной могилке, и вся недолга. От нас требовалось опознать тело, мы его опознали. Что же еще?!

Спутанные волосы на голове Маслобойщикова потрескивали: верный признак того, что мэтр подсчитывал, во сколько бутылок портвейна и водки могут обойтись ему незапланированные расходы на погребение.

– Конечно, - не выдержала Лена.
– Конечно, мы сделаем все, что нужно.

– Вот и хорошо.
– Капитан Целищев облегченно вздохнул.
– Поговорите с патологоанатомом, он все вам оформит...

Выйдя на свежий воздух и избавившись от капитана, Маслобойщиков сразу же повеселел. И пока Лена договаривалась с начинающим жуиром Луценко о выдаче тела, успел хлебнуть припасенного заранее пивка. Появившуюся в дверях морга Лену он встретил бурными восклицаниями:

Вот она, наша добрая самаритянка!

Вот она, юдоль всех скорбящих! Целую ручки и преклоняюсь перед величием души!

– Ну, что?
– Гжесь, судя по его хмурой физиономии, был не особенно доволен Лениным порывом, но открыто возражать не решился.

– Похоронить можно здесь, на местном кладбище. Ритуальные услуги я уже заказала. Завтра привезем деньги...

– А вещи?
– не выдержал Маслобойщиков.

– Какие вещи?

– Ну, как же? Я сам видел. Лежали на столе у этого жандарма... Кошелечек голубенький, пояс-портмоне и цепочка с кулоном золотая... И еще что-то. Кажется, кольцо. Разве они не отдали тебе вещи, раз уж ты взялась за сей скорбный плуг?..

– Пока нет. Это же вещественные доказательства по делу. А если и нет, то их, скорее всего, передадут родственникам, когда те объявятся.

– Отговорки, - неожиданно взбеленился мэтр, переходя с высокого штиля на извозчицкий жаргон.
– Замылят, вот увидишь. Креста на них нет!.. Родственникам передадут! Как хоронить, так чужие люди, а как у наследства руки греть, так сразу родственники материализуются!

– Да полно вам, Леонтьич!
– попытался урезонить мэтра Гжесь.
– Лучше поедем обратно, торчать здесь до вечера нет никакого смысла...

Стоило им только выехать за пределы Ломоносова, как Маслобойщиков нахохлился и нервно заерзал на заднем сиденье.

– А ведь он прав!
– произнес мэтр, пристально вглядываясь в окрестности.

– Кто?
– не отрываясь от дороги, спросил Гжесь.

– Жандарм. Не по-христиански все это.

Ушла актриса, ушла красивая, молодая девушка, в сущности, дитя... Ушла нелепо, трагически. И никого рядом с ней не оказалось. Чтобы помочь, чтобы протянуть руку... А мы делаем вид, что ничего не произошло.

– Никто не делает вид, - обиделся Гжесь - и за себя, и за Лену, и за самого мэтра.
– Просто все переживают молча.

– Вот именно - молча! А надо вопить, кричать, бить во все колокола, посылать проклятья равнодушному небу!.. Господи Иисусе, ну что за трасса! Как в тайге, как на Чуйском тракте! Ни одной забегаловки!

Ну-ка, что там такое?

За железнодорожным переездом, перед которым стоял теперь Гжесь в ожидании зеленого сигнала, дорога раздваивалась: нижнее шоссе вело на Петергоф (именно по нему они и добрались в Ломоносов), а верхнее делало резкий поворот в сторону от Залива.

– Наверх!
– скомандовал Маслобойщиков.
– Должно же быть здесь что-нибудь, в конце концов!

– А куда, собственно, мы едем?
– поинтересовался Гжесь, послушно сворачивая на верхнюю дорогу.

Маслобойщиков благоразумно промолчал.

Цель неожиданного маневра стала ясна, как только "шестерка" проплыла мимо железнодорожной платформы с посеревшими от времени буквами: "МАРТЫШКИНО". Эту часть Ломоносова бродячая труппа "Глобуса" уже посещала: весной в мартышкинской школе Маслобойщиков давал премьеру "Маленькой Бабы-яги".

– Теперь направо и до перекрестка. За перекрестком остановишься, мэтр уже включил автопилот, и спорить с ним было бессмысленно.

За перекрестком "шестерку" Гжеся поджидала халупа с многообещающей вывеской "ЛЕТО". Покосившиеся буквы рекламного щита, прикрученные ржавой проволокой к поручню у витрины, обещали "бизнес-ланчи по умеренной цене" и "спиртное в разлив".

– Вот и островок цивилизации, - сразу оживился Маслобойщиков.
– Думаю, никто не будет возражать, если мы помянем покойную Афиночку, пусть земля будет ей пухом. Посидим, подумаем в тишине о бренности всего сущего...

– Я за рулем, - мрачно напомнил Гжесь.

Но режиссер уже не слушал его. Он выпал из машины и через секунду скрылся в кафе.

– Что будем делать?
– спросил Гжесь у Лены, выключая двигатель.

– Давай уедем отсюда к чертовой матери. Пусть сам выбирается.

– С ума сошла! Он и так как ребенок, а когда за воротник зальет... Сама знаешь.

Светаня нам этого не простит.

– Еще как простит!
– вырвалось у Лены.

– В любом случае одного я его не оставлю.

– И что ты предлагаешь?

– Может быть, и вправду помянем?

– Ты за рулем, - мрачно напомнила Лена.
– А я пить с твоим алкашом мэтром не собираюсь.

– Ну и замечательно.
– Гжесь даже рассмеялся от простоты осенившей его идеи.
– В конце концов, у тебя тоже есть права. Ты и поведешь.

– Это ничего не значит. Ты же знаешь, машины я боюсь. И ни за какие деньги за руль не сяду.

– А сто долларов, которые ты профукала на курсы вождения? Их вписать в счет или нет?