Победный ветер, ясный день (Том 2)

Самые эксцентричные похороны в мире, прав был капитан Целищев.

Кроме Еленочки, у свежевырытой могилы присутствовали брюнет возраста Гурия, потасканная бабенка с чрезмерно крикливым макияжем и старый хрыч, изъеденный водкой до последней возможности.

Воздух вокруг хрыча был заметно плотнее и по консистенции напоминал застоявшийся в мензурке девяностошестипроцентный спирт. Нетрудно представить себе, что будет, если зажечь спичку в радиусе трех метров от хрыча - он вспыхнет сразу же, как кусок пакли. И сгорит за считанные секунды, весело потрескивая.

Очевидно, хрыч пил за рабу божию Афину Филипаки с самого утра: в руках его была зажата литровая бутылка "Столбовой", к которой он время от времени прикладывался. Он давно бы свалился с копыт, если бы не опирался на чахлый венок с белой, наспех прикрепленной лентой - с таким же, наспех, вкривь и вкось, написанным текстом: "ДОРОГОЙ АФИНЕ ОТ КОЛЛЕКТИВА ТЕАТРА "ГЛОБУС". Судя по фактуре ткани и качеству надписи, лента делалась в домашних условиях. А сам венок с искусственными цветами, скорее всего, был куплен тут же, у кладбищенских ворот.

Хрыч опрокинул в себя очередную порцию "Столбовой" и занюхал ее оторванным от венка бутафорским листиком. После чего вместе с венком прошествовал к гробу.

Бабенка с макияжем и брюнет двинулись за ним. На месте осталась одна лишь рыжая гарпия, и Гурий с удивлением обнаружил, что в руках у нее безвольно висит букет роскошных, мертвенно-бледных лилий.

Не бутафорских, а самых что ни на есть настоящих.

– Прощай, дитя!
– заголосил хрыч таким зычным голосом, что над кладбищенскими березами взмыла стая потревоженных ворон.
– Прощай, о дева!.. "Virum non cognosco!"... <"Мужа не знаю" (лат.).>.

– Ну, это ты загнул, Гавриил, - довольно громко осадила хрыча бабенка.
– Ей все-таки не пятнадцать лет. И замуж сходить успела. Какое уж тут "Virum non cognosco!".

– Цыц, женщина!
– отмахнулся от бабенки бородатый отвязный Гавриил. Душа ее была девственна, вот оно что! О горе, горе!..

Чтобы не дать заявленному с такой помпой горю овладеть им окончательно, хрыч снова припал к живительной влаге. Но последняя доза оказалась чрезмерной и едва не свела его в могилу. В самом прямом смысле не удержавшись на ногах, пропойца рухнул на кучу разрыхленного кладбищенского суглинка. И спустя мгновение принялся шарить по нему руками. А потом поднял голову и обвел спутников безумным взглядом. Таким безумным, что Гурий забеспокоился, как бы впечатлительный пьянчужка не сиганул в яму вместо Афины Филипаки.

– Увы, бедный Йорик!
– неожиданно продекламировал Гавриил, поднося к глазам выковырянный из земли обломок кирпича.
– Я знал его, Горацио!.. Здесь были эти губы, которые я целовал не знаю сколько раз!.. Где теперь твои шутки? Твои дурачества? Твои песни? Твои вспышк...

– Ну, не идиот ли?!
– Крашеная спутница Гавриила ринулась поднимать бедолагу-декламатора.
– Надо же, как водка мозги засрала! Встань, не позорься!..

На помощь бабенке поспешил брюнет.

– Не та реплика, мэтр, - заявил он.
– Вставайте.

– Не та?
– озадачился хрыч, послушно поднимаясь.

Сказанное, видимо, произвело на него сильное впечатление. Он затих и больше не пытался вырваться из рук брюнета. И оживился только тогда, когда на заколоченный гроб полетели первые комья земли.

– ...Опускайте гроб!
– взревел Гавриил, пугая вздыбившейся бородой двух опухших кладбищенских могильщиков.

– Опомнился, - меланхолично заметила бабенка.
– Опустили уже.

– И пусть из этой непорочной плоти взрастут фиалки!..
– не унимался пропойца.
– Слушай, черствый пастырь!..

– Как же ты всех заколебал! Заткни его, Гжесь, или я за себя не ручаюсь...

Бабенка с проклятьями отошла от могилы и примкнула к василиску Еленочке, а обладатель странного имени "Гжесь" вытащил из кармана брюк жестяную баночку водки "Клюковка". При виде "Клюковки" хрыч задергал кадыком и пустил скупую слезу.

– Vexilla regis prodeunt! <"Близятся знамена царя" (лат.).> пробормотал он.
– Помянем Афиночку, земля ей пухом...

Все последующее действо мягко перешло из разряда фарса в разряд аляповатой пасторали. При помощи волшебной жестяной баночки бородатого Гавриила удалось отлучить от могилы и на время устроить за столиком, принадлежащим ритуальному участку Татьяны Николаевны Морозовой, 1949 1999. Именно в тылу этого участка и находился сейчас Гурий, который мучительно соображал, к кому бы из бывших сослуживцев Афины Филипаки обратиться, От имени органов правопорядка.

Справедливости ради, наиболее достойной из всей шоблы выглядела василиск Еленочка. Она не устраивала свистопляски у места последнего упокоения потерпевшей. Она вообще не проронила ни одного слова. Она не набрасывалась на гроб, как на недопитый стакан с мадерой (подобно бородатому Гавриилу), она не поджимала презрительно губы и не отпускала порционные ругательства (подобно бабенке с макияжем), она не портила воздух сомнительными хохмами (подобно парню со странным именем Гжесь). Она была единственной, кого смерть Афины Филипаки задела по-настоящему. Впрочем, в эту - ничем с первого взгляда не разбавленную - скорбь примешивалось что-то еще. Так и не поняв, что именно, Гурий сосредоточился на лилиях, которые Еленочка положила на свежий холмик. Но даже они не смягчили сердце лейтенанта: рыжая так и осталась для него фурией, гарпией и василиском. И он скорее дал бы себя кастрировать, чем приблизился бы к Еленочке.

Другое дело - спутница василиска: присутствующие называли ее Светаней. Нужно только выждать момент, когда она останется одна.

Но момент никак не наступал - крашеная не хотела отрываться от коллектива.

Просвет возник минут через семь: рыжая неожиданно покинула всю компанию и исчезла среди могил. Гурий тотчас же выдвинулся из своего укрытия.

Появление человека в милицейской форме произвело на крашеную не самое радостное впечатление.

– Лейтенант Ягодников, - представился Гурий.

– Сама вижу, что не подполковник, - крашеная Светаня за словом в карман не лезла.
– И что дальше?

– Как вас зовут, простите?

– Это еще зачем?

– Видите ли... В деле вашей знакомой...

Афины Филипаки... появились новые обстоятельства, и я хотел бы вас с ними, ознакомить.

– А почему именно меня? Я тут человек случайный. Вон к мужикам обращайтесь. Они вас внимательно выслушают.

Гурий с сомнением посмотрел на присоседившихся к чужому столику коллег покойной: Гавриил время от времени прикладывался к жестянке с "Клюковкой", как к материнской груди, и в перерывах отчаянно размахивал бородищей. А парень по имени Гжесь пялился на старого хрыча, как на икону священномученика митрополита Петра Александрийского.

– Я бы все-таки хотел побеседовать с вами... Дело в том, что...

Ввести в курс крашеную бабенку так и не удалось: за спиной Гурия послышались шаги. И по тому, как засаднила рассеченная бровь и заныл ушибленный лоб, лейтенант понял, что это Еленочка.

Василиск обманул бдительность Гурия Ягодникова и вернулся.

– Слушай, возьми у Гжеся ключи от машины...
– бросила рыжая, приближаясь к Гурию и несговорчивой бабенке.
– Не хочу подходить к этим скотам...

– Думаешь, я горю желанием?
– Бабенка перевела взгляд с Гурия на Еленочку и моментально оценила обстановку.
– Ладно, сейчас схожу. А ты поговори пока с представителем власти. У него для нас имеется информация... Рекомендую, лейтенант, лучшая подруга покойной Афины. Ей будет интересно все, что вы скажете.