Победный ветер, ясный день (Том 2)

Пашка боялся. По-детски, безоглядно боялся. Впрочем, он и был ребенком, вот черт, одиннадцатилетним мальчишкой, которому по возрасту положены всяческие мальчишеские страхи. И демон-надомник Василий Печенкин не самый последний из них. Во всяком случае, легко объяснимый.

Лена протянула руку и легонько погладила сразу же присмиревшего Пашку по щеке.

– Не бойся, - сказала она.
– Не бойся. Все будет хорошо.

Ее слова произвели странное впечатление на мальчишку: слезы, готовые брызнуть из глаз, брызнули. Но это были слезы негодования и ослепительной ярости.

– Я боюсь?!
– взвился Пашка.
– Я боюсь?! Да ничегошеньки я не боюсь. Вот еще!.. Поехали...

...Через двадцать минут они уже катили по улице Дюма: именно здесь, если верить Пашке, и проживал опереточный злодей Печенкин. Легкомысленно-французистое название улицы так и не смогло отвлечь Лену от довольно неприятных переживаний. Во-первых, сам Печенкин: до сих пор непонятно, как строить разговор с проклятым забулдыгой. И какими клещами вытаскивать у тщедушного барыги краденые вещи. Во-вторых - Пашка. Даже пропивший последние мозги алконавт Печенкин легко свяжет ее появление с мальчишкой, и Пашке может не поздоровиться... С другой стороны, она сама вступила в близкий контакт с пьянчугой в забегаловке "Лето", она сразу же признала одеколон и вела себя вполне адекватно, не прибегая к свидетельствам мальчика. А узнать адрес Печенкина она легко могла бы и в забегаловке. Построение довольно хлипкое, но ничего другого Лене на ум не пришло. А что касается предстоящей беседы, то здесь придется положиться на наитие. И импровизировать на ходу, ведь не зря же она столько времени проболталась в дурацкой "школьной антрепризе"!..

Успокоив себя подобными выкладками, Лена оставила Пашку в машине и, чтобы хоть как-то успокоить его, всучила собственный рюкзак: присмотри, мол, Павел.

Расчет оказался верным - Пашка моментально обхватил кожаную драгоценность обеими руками, коротко сопнул и затих.

А Лена направилась к печенкинскому дому.

Первое, что она увидела, без всякого почтения распахнув слегка покосившуюся, но все еще крепкую калитку, оказалось кряжистой старой яблоней. А второе - сам Печенкин, на яблоне восседавший. Глаза Печенкина были прикрыты, и он довольно громко мурлыкал себе под нос что-то похожее на "пора-по-барам, пора-по-барам...".

Зрелище было столь феерическим, чтобы не сказать - сюрреалистическим, что Лена на секунду лишилась дара речи.

– Эй!
– негромко позвала она спустя эту самую контрольную секунду. Эй!..

Никакого ответа.

После этого ей ничего не оставалось, как подойти к яблоне вплотную и, ухватившись за ствол, потрясти его. Произведенные Леной действия имели неожиданный эффект: "пора-по-барам..." неожиданно прервалось, и после непродолжительного затишья вдруг раздался трубный глас:

– Да пошла ты, сука! Ты еще мне будешь указывать!!! Мне, герою-чернобыльцу! Ты где была, когда я там геройствовал, я у тебя спрашиваю?! Где?!

– Послушайте, - Лена наконец-то отлепилась от ствола и задрала голову вверх.
– Послушайте, мне нужно с вами поговорить...

– Да о чем мне с тобой говорить?!
– продолжал кликушествовать Печенкин.
– Уж наговорились за столько-то лет! С души воротит!.. Ты мне, мать твою, не указ...

– Послушайте...

Ее последующее жалкое лепетанье потонуло в лавине сомнительного качества ругательств, куцей матерщины и трусливых угроз. Судя по неослабевающему накалу страстей, глотка у Василия Печенкина была луженая, так что показательные выступления имели шанс затянуться надолго. И тогда Лена решила действовать. Как раз в духе незабвенного мэтра Гавриила Леонтьевича Маслобойщикова. Его первая заповедь гласила: ошеломи зрителя. За ней следовала вторая: сбей зрителя с ног. Картину же театрального мира венчала третья: добей лежачего.

Покрутив головой в поисках реквизита, Лена тотчас же наткнулась на яблоки, засевшие в плотной листве - как раз на расстоянии вытянутой руки. Яблоки были качественными: тугими, уже налитыми и весьма внушительных размеров. Пожалуй, они способны ошеломить. И даже сбить с ног.

Если уж не самого Печенкина, то, во всяком случае, его худую бесплотную задницу.

Сорвав пару штук, Лена безошибочно выхватила из листвы искомое, тщательно прицелилась и пульнула плодом вверх. Потом наступила очередь второго малокалиберного снаряда. Печенкин громко ойкнул, потом взвыл и затих, из чего Лена сделала вывод, что снаряды легли точно в цель.

Теперь можно было выходить из укрытия и разговаривать с Печенкиным напрямую. Если получится.

Что Лена и сделала. И тотчас же наткнулась на мутный взгляд алконавта.

– Узнаете?
– медленно растягивая буквы, спросила она.

– Ты что ж это, прошмандейка, делаешь, а?
– нараспев произнес Печенкин.
– Ты что ж это делаешь, кошка драная?

– Узнаете?

По сморщившемуся лицу Печенкина пробежала судорога: ну, конечно же, он сразу узнал ангела мщения из рыгаловки "Лето", гнусную рыжую гейшу, ни за хрен собачий отнявшую у него "Сто прекрасных видов Эдо".

– Да я тебя в тюрягу упеку за нарушение неприкосновенности жилища и на жизнь мою покушение!
– проявил недюжинные познания в Уголовном кодексе Печенкин.
– Кошка драная, а!!!

– Я сама вас упеку.
– Сохранять достоинство, глядя на алконавта снизу вверх, было весьма проблематично.

– Это еще почему?
– сразу же поджал хвост Печенкин.

– Потому, - припечатала Лена.
– Сами знаете почему... Верните все, что забрали...

– Где забрал?

– Сами знаете где...

– Ничего я не забирал...

– Забирали! А если будете отпираться...

– То?..

– Через двадцать минут я вернусь сюда с милицией. И еще неизвестно, чем для вас закончатся ваши шалости... Думаю, пятнадцатью сутками не обойдется...

Печенкин не отвечал.

Он не отвечал так долго, что Лена начала беспокоиться - уж не заснул ли он.

Но Печенкин не заснул. Совсем напротив: там, на верхотуре яблони, шла жестокая внутренняя борьба. Ее результатом явился скромный узелок, упавший прямо к Лениным ногам.

– Чтоб ты сдохла!
– напутствовал грехопадение узелка Печенкин.
– Чтоб ты сдохла! Вот ведь навязалась на мою голову, тварюга!!! Глаза б мои тебя не видели!

– И не увидите, - вполне искренне пообещала Лена.
– Если только...

– Если только что?

– Если вернули все, что было...

– Да пошла ты!!! Нету у меня больше ничего!!! Нету, говорят тебе! Могу разве что трусы свои тебе отдать, может, хоть тогда отвяжешься!

– И вот еще что... Не вздумайте по этому поводу кому-то угрожать... Иначе дело окончится для вас весьма плачевно, обещаю...

Осыпаемая проклятьями Печенкина, Лена ретировалась, подпихнула задом калитку и, крепко сжимая узелок в руках, помчалась к машине. И, только плюхнувшись на сиденье, перевела дух.

– Ну что?
– поинтересовался выросший за ее спиной Пашка.

– Кое-что есть...

Узелок при ближайшем рассмотрении оказался грязным носовым платком огромных размеров: теперь в нем покоились серебряный перстень, серебряный браслет, серебряная цепочка с затейливым медальоном и расхристанный бумажник. При виде всех этих вещей, некогда принадлежавших Роману-Нео, у Лены потемнело в глазах и сразу же стало трудно дышать. Перебирать их в машине не было никакой возможности, вот только бумажник... Мельком заглянув в сдержанно-щегольское портмоне, она не обнаружила там ни одной купюры, ни одной монеты, - только несколько визиток и билет на электричку. И все. Ничего другого и ожидать не приходилось: падальщик Печенкин поработал основательно.