Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн
Шрифт:
«Интересно, а когда родишься ты, кто будет так ликовать?» - мелькнула внезапно мысль, когда я погладила животик. Будет ли кому ликовать? Будет ли кому рожать этого малыша?
– «И если Северус вот так зайдет, кто бросится обнимать его на радостях? И куда зайдет? Куда?»… На долю секунды я вдруг осознала, что человек, которого я люблю, изгой в обществе. Изменится ли это, я не знала. И усилием воли заставила себя об этом не думать…
– А скоро нас станет еще больше, - внезапно с радостью произнес Гарри, положив руку мне на плечо.
– Кто? Флёр? – улыбался Римус.
– Я, - тихо отозвалась я. – Я, Рем.
– Ты… - крестный положил руку мне на плечо, бережно обнял и покачал головой. – Кэт, я рад за тебя! – я улыбнулась, глядя в его глаза. С той секунды я знала как минимум трех человек, что будут рады в день, когда родится
Люпин решительно отказался от очередного бокала, встал на ноги и расправил дорожный плащ. Он распрощался, обняв по очереди всех женщин и пожав руку мужчинам, а потом, всё так же сияя, канул в ночь.
– Крёстный отец, Гарри! — воскликнул Билл, когда мы вернулись в комнату, помогая убирать со стола. — Вот это честь! Поздравляю!
Они ушли на кухню, убирая посуду, а мы еще продолжали радоваться и праздновать, теперь уже поднимая бокалы за Тедди и за моего малыша, пол которого нам известен еще не был. Я внезапно подумала об Анж. Интересно, когда узнали о ее беременности, хоть кто-то был рад? Я вспомнила, как Долохов, которого я отшвырнула, чтобы погасить поднимавшуюся ярость, которую мне стало возможнее контролировать, метнулся к Анж, когда та падала. Как минимум двое были рады этому ребенку… Что-то изменилось в моем отношении к Антонину после того, как я начала узнавать историю его жизни. Он перестал быть чудовищем для меня. Я ненавидела его, как и саму себя, за ту ночь. И все же я начала видеть в нем человека, пострадавшего так же, как и я сама. Мы в той истории с маминым выбором все пострадали, как ни крути. Никто не был виноват больше других…
Еще несколько дней протянулись в подготовке и наконец все было закончено. Все планы составлены. Пора было действовать. По плану, Оборотное зелье пили я и Гермиона. Последняя превращалась в Родольфуса, и в последние дни тренировалась с его палочкой, хотя слушалась та ее весьма плохо. Я же должна была забрать палочку, которую прислал Олливандер по нашей просьбе, отдаленно смахивавшую на палочку того, в кого я собиралась превратиться. Сделанную, правда, специально для меня и специально для этого случая…
– Как вспомню, что он этой палочкой делал, - кривилась Гермиона, отрабатывая заклинания. – Мерзкий тип…
– Зато получится правдоподобно, - заметил Гарри.
В последнюю ночь мы с ребятами не спали. Гермиона ворочалась рядом со мной, с боку на бок, но Полумна спала и мы не разговаривали. Я, что стало для меня привычным занятием, пыталась связаться с Диадемой и вдруг… Я перестала слышать сопение Луны и то, как Герми крутилась в постели, перестала слышать шум прибоя за окном… Существовала только бесконечная темнота вокруг и сияющая ослепительным светом корона. Я потянула к ней руки и… Холодок серебра под пальцами был таким реальным, словно я держу ее в руках. Тьма рассеивалась, оставляя яркий, теплый, нежный и согревающий душу свет… Я никогда не касалась ее прежде, как ни старалась, и никогда не оставалась с ней настолько наедине. Ни звука, ни запаха, ничего. Только я и Диадема. Она тянулась ко мне, сама ложась в руки, словно после долгой разлуки. И…
– Я хочу к тебе, Избранная, - серебристый шепот опьянял, завораживал. – Мы одно целое… Я знаю все о тебе, и ты знаешь обо мне все… - это было так. Я внезапно поняла, что чувствую, как ей тяжело в замке Хранителей, как ей не хватает света, как она ненавидит того, кто ее предал и забрал у валькирий… Я читала ее историю, ее эмоции, как открытую книгу, так же, как она читала меня. Внезапно в голове что-то щелкнуло, говоря «Пора!».
– Я не могу пока тебя забрать, Хранители разлучают нас и охотятся за мной, - прошептала я. – Хотя и хочу к тебе, - и это было правдой. У меня родилось в тот миг ощущение, что мне ее не хватает, словно оторвали часть души и похитили… - Нам нужна твоя помощь… Мы хотим победить зло, но без тебя это трудно. Помоги мне, пожалуйста…
– Что я могу сделать? – прошелестела Диадема, приятно покалывая мои пальцы. – Скажи, и я исполню, даже если это кажется невозможным. Один раз я могу исполнить… Что я могу сделать, чтобы помочь тебе побороть зло, что держит меня тут? Что заставляет выдать тебя…
– Мне нужно, чтобы исцелились те, кто пострадал от ингатуса, так, словно он никогда не был вложен в их руки и уши. И еще вернуть память одному ифриту, Тадеушу,
это очень важно. Он стер ее себе сам и мы не можем ему помочь, но он знает многое, что может быть полезно. Ты сможешь?– Да… Я смогу… Но это ли то, чего ты хочешь? – она читала мое сердце, которое мечтало вернуть тех, кого не вернешь иначе…
– Я хочу, чтобы ты сделала это. Исцелила Тадеуша и жертв ингатуса, - твердо ответила я. – Я хочу не для себя. Я хочу для всех. Для всех будет лучше то, о чем я прошу сейчас…
– Да, Избранная. Мы сделаем это, - прошелестел серебристый голос. – Твое сердце сейчас одержало победу над собой… Свет тому свидетель, еще никто не просил для других… Это сложно, но мы исполним. Удачи тебе в борьбе с тем злом, что вечно выгрызает саму суть жизни. Ты справишься с его нынешним воплощением… Истинная валькирия, - странное ощущение пронзило голову, словно на мгновение опустошив ее, пальцы дрогнули и перед глазами вспыхнул ослепительно яркий свет. Я зажмурилась. Когда открыла глаза, передо мной стояла в темноте Гермиона, готовясь теребить меня за плечо. От бессонной ночи кружилась голова…
– Нам пора, Кэт, - улыбнулась в темноте подруга. – Ты чего? – я потерла лоб, чувствуя какое-то странное ощущение внутри…
– Герми, - пускаясь за ней по лестнице, отозвалась я. – Я отдала Диадеме приказ, кажется…
– Вернуть близких? – обернулась ко мне гриффиндорка. Я отрицательно покачала головой.
– Исцелить жертв ингатуса и отца Майкла. Это важнее.
– Но ведь… Это был единственный шанс… - покачала головой подруга.
– От меня ждали другого, - усмехнулась я. – И я сделала это. Я сделала то, что важнее для других. И знаешь, - я осознала, что улыбаюсь. – Я рада, что сделала такой выбор…
========== Последний день войны (Кэтрин) ==========
“Несущая Предательство” (от третьего лица)
Рассветные лучи едва пробивались через плотно задернутые черные бархатные шторы на окне. Комната была погружена почти во мрак, и черные гобелены на темных каменных стенах, как и темное дерево кровати и спального гарнитура, лишь поглощали тусклый свет, пробивавшийся из окна и исходящий из небольшого светящегося шара на туалетном столике, игравшем роль свечи, когда хозяйка комнаты не могла следить за пламенем. Сама же владелица «апартаментов», что-то проворчав на родном языке, нехотя открыла глаза, убирая от лица прядь длинных черных волос, прилипшую к щеке. И села на постели, взмахом палочки, которую извлекла из-под подушки, зажигая расставленные по периметру комнаты свечи. Здесь, в Замке Ордена, утро наступало гораздо раньше, чем в ее родной Германии, но Элеонора уже давно привыкла к тому, что ее жизнь протекает в самых разных частях света и научилась довольно быстро адаптироваться к новым условиям. К тому же в последнее время она практически жила в замке и привыкла к этому режиму окончательно.
Шторы на окне она раздвигать не стала, поскольку в личных покоях руководства Ордена впускать солнечный свет в окна было непринято. Мрачность этого крыла замка призвана была создать особый, хранительский антураж, выделявший представителей Ордена среди прочих волшебников.
Темно-фиолетовый шелк простыни… Смятой простыни, Элеоноре снова снились кошмары с Дня Ягнят, она металась, что нередко с ней происходило. Девушка спустила с кровати босые гладкие ноги и поморщилась, когда стопы коснулись холодного камня. Сунув ножки в домашние туфли, Элеонора медленно поднялась с постели и поежилась от вечного холода в замке. Черная сорочка от него не защищала, будучи кружевной и весьма тонкой. Элеонора накинула черный же уютный и теплый халатик, поправила длинные волосы и направилась в примыкающую к спальне ванную. Это были ее личные комнаты, граничившие со стороны спальни с покоями Димитра, а со стороны ванной – с покоями ныне покойного Ватли. При мысли о том, что она избавилась от этого уже порядком ее доставшего ифрита Элеонора только радостно улыбнулась – Ватли с той самой злополучной клятвы не давал ей отдыха, то и дело спрашивая, чем порадовать его Госпожу. Случалось, он вообще часами тихо млел где-нибудь в углу ее лаборатории, наблюдая за ее руками, лицом, выклянчивая у нее улыбку… Если бы девушка не знала, как сильно он ненавидел ее раньше, решила бы, что Ватли по ней сохнет. Но суть клятвы ифрита была таковой, что если дать ее тому, кого ненавидишь, она станет лишь прочнее. Чем сильнее ненависть – тем больше привязанность и желание угодить. Хотя такие случаи, как с Ватли, были огромной редкостью…