Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн

За те дни, что уже прошли со встречи с Кэтрин, Элеонора привыкла и к отсутствию Ватли, и к тому, что Реддла в замке больше не было. По последнему женщина скучала, она за два месяца общения с ним приучилась к тем беседам на самые разные любопытные темы, которые они вели. С ним можно было поговорить о чем угодно – от философских вопросов до обыденных тем вроде работы в аврорате, законности и незаконности методов мракоборцев. Реддл даже в зельях разбирался так, что дал бы фору иным ее студентам. А еще он рассказывал ей о своей жене, Розалине, когда они сравнивали два Ордена. Да, и до таких разговоров у них доходило дело, и хотя оба они были весьма осторожны и скрытны, разговоры эти были интересны и давали пищу для размышлений…

Элеонора не знала лично эту женщину, но много о ней слышала и отчасти начала ее уважать. Конечно, покойная миссис Реддл наделала в жизни много ошибок, понимала Бутти, но кто их не делает? Это даже делало валькирию Розалину человечнее, обычнее, как-то… Теплее, пожалуй. К тому же искренность и то тепло, что Розалина дарила миру вокруг, стоили хотя бы половины ее ошибок и промашек. Элеоноре иногда и самой чертовски хотелось быть искренней, перестать врать всем вокруг, сбросить маску холодной высокомерной Хранительницы, с одинаковым спокойствием попивающей кофе и вонзающей кинжал в сердце некогда близкого человека. Хотелось хотя бы ненадолго стать снова обычной женщиной, радующейся цветам и улыбке любимого человека. Но любимого человека у нее не было и не предвиделось, а цветы ей дарили последний раз во время ее «романа» с Рисменом. Розы, которые она никогда не любила. Почему-то тогда она не обратила внимания, что ему, по сути, неважны были ее слова о розах, а она не раз говорила, что терпеть их не может. Воистину, решила Элеонора много позже, влюбленность ослепляет…

Ей не хватало сейчас не только Реддла и общения с ним, но еще и комплиментов Тадеуша, которыми он щедро осыпал ее всю последнюю неделю работы с его сознанием. Эти сеансы восстановления его памяти отнимали у нее больше сил, чем тренировки, когда она училась быть Хранителем. Зато ифрит осыпал ее комплиментами, как только решил, что ему уже двадцать лет. И если бы это не звучало из уст человека, у которого было расстройство рассудка, она была бы счастлива и ей было бы вдвойне приятно слышать, что она нравится кому-либо, слышать теплые слова. А так это было мило, вызывало у нее улыбку, и не более того. И все же ей этого не хватало…

За этими мыслями девушка умылась, привела в порядок свои роскошные локоны (иллюзорные, что там делалось с настоящими, ей смотреть не хотелось), и поглядела-таки в зеркальную поверхность шкафчика, где хранились всяческие косметические средства мисс Бутти. В таких отражениях она видела свой лже-облик, что позволяло ей за ним приглядывать. Здесь, в ванной, света было больше – его пропускало окошечко под потолком – и отражение видно было хорошо… Уверившись, что лицо выглядит так, как ему и положено, Элеонора приняла душ и вышла, наконец, обратно в спальню. Как ни крути, а рабочий день начинается и свои уютные апартаменты надо покидать. Взмахом палочки девушка распахнула дверцы встроенного в одну из стен шкафа-гардероба, взгляд ее пробежался по множеству джинс, блузок, длинных и коротких платьев, нескольким юбкам и футболкам. Все это, как и белье, халатики, перчатки и вообще все до единого элементы ее гардероба, было насыщенного черного цвета. После смерти матери зимой после Дня Ягнят Бутти принципиально и категорически не носила другие цвета. Хотя когда-то раньше у нее была одежда куда более светлая, чем все это. Элеонора задумчиво вгляделась в свои любимые черные джинсы, которые не без помощи магии заставила так плотно прилегать к ее фигуре, заправляемые в высокие сапожки и обтягивающие бедра девушки, что они казались ее второй кожей. И решила, что нет, сегодня она не должна покинуть замок, а здесь ей привычнее, да и тем, кем Нора будет командовать, тоже, когда она в длинных платьях. Вскоре ее пальцы уже шнуровали лиф платья, подчеркивавшего талию, с корсетом, выгодно выделяющим грудь. Созданный ей имидж необходимо было поддерживать…

Платье надето, кинжал убран на столь привычное место, за лиф платья, уменьшенный и заговоренный, чтобы не причинять вреда обладательнице. Элеонора никогда не покидала своих комнат, не будучи во всеоружии. Наконец, оглядев свое одеяние и уверившись, что все в порядке, Элеонора взмахнула палочкой из тиса и пера гиппогрифа, еще при поступлении в школу приобретенную ей у Грегоровича, и перед ней тут же возник закутанный в грязную серую хламиду домовик.

– Что угодно, госпожа Элеонора?
– проквакал он. Девушка всматривалась в него, безуспешно пытаясь вспомнить его имя. В замке жили порядка двух сотен домовиков и это мог быть любой из них… А вот домовики обязаны были знать каждого более-менее постоянного и важного обитателя замка. Как им это удавалось, мисс Бутти не представляла. Решив, наконец, что вспомнить его имя, если она его вообще раньше видела, ей не удастся, Элеонора заговорила достаточно ровным голосом, без презрения, скорее даже благосклонно:

– Завтрак, в мои лаборатории, через… Минут пятнадцать, - улыбнулась она. – Я буду тосты с яйцами, булочку с джемом и ветчину. И крепкий кофе, - домовик поклонился, проквакал:

– Да, госпожа Элеонора, - и с громким хлопком исчез в воздухе. Бутти же, набросив тяжелый черный плащ на плечи, взмахом палочки навела в комнате порядок и направилась в подземелья замка, где и располагались ее рабочие комнаты. Жилые же ее покои, включавшие еще гостиную, предварявшую спальню, пол в которой был устелен шкурами животных, а стены украшены весьма эксцентричными гравюрами, провозглашавшими господство Ордена Хранителей над прочим сбродом, что, по сути дела, украшало каждую комнату этого крыла, располагались на третьем этаже. Диван, глубокие кресла, кофейный столик, уйма шкафов, полных книг, ингредиентов, артефактов, просто любопытных безделушек, камин – все это было выполнено в мрачных тонах. Как и вообще все в этом замке.

Предвкушая завтрак, молодая женщина, никогда не умевшая готовить сама (ей и не требовалось, у семьи Бутти всегда были домовики, а уж в замке и Денбридже готовить тем паче не было ровно никакой необходимости) невольно облизнулась, поскольку осознала, что проголодалась – ужинать ей вчера не довелось, Димитр выдернул к себе, сам он к тому моменту поел, а ела ли Элли, его, судя по всему, не интересовало. Благо, успокаивала себя женщина, он хотя бы ничего от нее не потребовал, кроме совещания по отдельным вопросам внутренней «политики», которое ему резко и внезапно понадобилось провести именно в тот момент. И еще он хотя бы успокоился после всего произошедшего в Черном Храме в Румынии. Первые двое суток Верховный Хранитель рвал и метал так, что весь замок стоял на ушах, а все члены Ордена ходили по стеночкам, лишь бы не попасться на глаза разъяренному мессиру. Элеонору, правда, он не трогал, хотя ей волей-неволей пришлось находиться рядом с ним. Но после того, как он ее наконец отпустил, девушка еще долго стояла у окна своей спальни и успокаивала себя, часто и глубоко дыша… Его прикосновения вызывали у нее отвращение, которое необходимо было выдавать за страсть. К счастью, уже больше года изображать пламенную страсть перед другими мужчинами ей не приходилось… Иногда она начинала почти презирать себя за тот образ, что создала и в рамках которого действовала. Одно осознание того, что она если и не доводила до постели (и старалась не доводить), то рисковала там очутиться, вызывало отвращение.

Но, так или иначе, не досталось после неожиданно разумного поступка прежде импульсивной Кэтрин только Элеоноре и Виктору, как ближайшим доверенным лицам Димитра. Все остальные всячески пытались не попасться под светлый (в прямом смысле, глаза Матея почти двое суток горели желтым огоньком в силу ифритской крови) взор Верховного Хранителя.

Некоторым, правда, не удалось и вот о замещении их должностей, если у них таковые имелись, Димитр вчера и хотел поговорить. И о назначении замены Ватли, чья гибель выставлена была в самом благородном свете, пропагандируя светлые идеалы Ордена, во имя которых Ватли сам, добровольно, воодушевившись, принес клятву оберегать и защищать преемницу мессира. Ведь однажды она будет возглавлять их Орден на пути к светлому идеалу… Элеонора, слушавшая эти бредни Димитра, скрывала смешок за почтительным взглядом, помня прекрасно, как все обстояло на самом деле. Но ифриты поверили… Бунта не возникло…

Открывая черную дверь с металлической отделкой, ведущую в ее рабочие помещения, Нора вытянула палочку из рукава, прикусив нижнюю губу. В черных глазах засветился гнев… Поворот ручки, открытая дверь, короткий взмах палочкой и… Молодая женщина в светлом платье, с забранными в хвост волосами, схватившись за кулон на шее, рухнула на пол у дальней стены. Из ее руки выпала склянка с прозрачной жидкостью, стекло разлетелось на осколки и содержимое вытекло. Неприятный запах чего-то гниющего распространялся по помещению.

– Ну здравствуй, сестра, - с ненавистью во взгляде Элеонора взмахом палочки поставила девушку вертикально. Валькирия отпустила маховик, молебно посмотрев на Хранительницу.

– Госпожа Элеонора, - пролепетала она. – Вы хотели меня видеть, Ядвига сказала…

– Госпожа Элеонора, - медленно протянула женщина, покривив губы. – А в Черном Храме ты меня весьма успешно попыталась прикончить. Тогда я кем была? – она резким шагом пересекла помещение и опустила палочку. Валькирия ойкнула, рухнув на каменный ледяной пол. Элеонора склонилась к женщине, стиснув рукой ее подбородок и задирая ее лицо. – Отвечай, мразь, - прошипела Хранительница, сдернув свободной рукой маховик с шеи валькирии и осторожно отложив его подальше.

– Нора, что ты творишь? – в голосе жертвы зазвучал акцент, почти не заметный в спокойном состоянии. – Нора, мы столько лет заодно, что…

– Что попытаться устроить мне разорванные внутренние органы, или что ты там сделала с Ватли, было самой удобной на свете идеей, да? – взмах палочки и отчаянный вопль боли. Валькирия с ужасом смотрела на сломанную в локте руку. Бутти мерзко усмехнулась.

– Нора, прошу тебя, успокойся! – взмолилась женщина, по чьим щекам от боли катились слезы. – Димитр рассказал мне о Ватли, я и хотела убить Ватли, я… Я не в тебя…