Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн

– На чердаке завелся наглый упырь и у меня ушло время на избавление от него, - буркнула я, доставая палочку из кармана джинс.

– Ты могла бы сказать об упыре, я в силах разобраться с ним сам, - усмехнулся Долохов. – Кстати, ужинать мы сегодня будем вместе, - усмешка перешла в подобие улыбки, я постаралась жизнерадостно кивнуть в ответ, хотя сердце чуть было не остановилось – ужинать с ним он до того момента не предлагал.

– Хорошо, Антонин, - невинно хлопая ресничками, я ретировалась из гостиной, где мы и находились, и направилась к личному кабинету Долохова, куда до того ни разу за неделю я не попадала. – Я только закончу с кабинетом и займусь ужином, пожарю бифштекс, - пообещала я, поднимаясь на второй этаж. Дверь оказалась не заперта и вскоре я уже зашла в кабинет. Он был на удивление чист, лишь пыль, скопившаяся на столе, подоконнике и полках, выдавала то, что владелец давно уже забросил дом. Но все книги, свитки пергамента, какие-то бутыли с зельями и различные артефакты, стоявшие на полках и в закрытом на ключ застекленном шкафу расставлены и разложены были явно сознательно и осторожно… Мне хватило буквально пары минут и тройки заклинаний, чтобы в мрачном кабинетике воцарилась чистота, но идти вниз, где в гостиной, скорее всего, опять играл с каким-нибудь мрачным предметом владелец «Долохов-Рэзидэнс», мне совершенно не хотелось. От любопытства и чтобы скоротать время я осматривала лежавшие на столе бумаги – расчёты, какие-то записи, парочка рецептов зелий, как вдруг из взятой мною в руки книги по Заклинаниям – судя по всему, когда-то это был школьный учебник, - выпала колдография. И я, подобрав ее, чуть было не вскрикнула, но вовремя зажала себе рот рукой. Мне на какое-то мгновение показалось, что это Кэт… Но, вглядевшись, я различила значок Равенкло и то, что улыбка девушки была как-то яснее и по-ангельски доброй. Да и волосы были покороче, чем у Кэт до стрижки.

«Розалина?» - мелькнула мысль. Девушка на колдографии смотрела куда-то через плечо, словно оглядываясь и кого-то ища. Но когда поворачивалась ко мне лицом, сходство с Кэт бросалось в глаза. Я дрожащими руками, не понимая, зачем Долохову карточка Кэттиной мамы, перевернула снимок. Ровным почерком там было выведено: «Между прочим, будущий сотрудник Надзора, я тебя ждала, кто еще из нас сладкоежка?!». И ниже, мелким красивым почерком было приписано: «Все-таки ты, лягушку, Роуз, съел не я!»…

– Анж! – рявкнули снизу, от чего я снова уронила снимок, вздрогнув, - ты закончила?! – я поспешно убирала колдографию обратно в учебник и сам учебник на место, отзываясь, что я уже иду готовить ужин. Мне оставалось только надеяться, что в спешке я не ошиблась и Долохов не заметит, что я рылась в его вещах… Мои мысли он никогда не пытался прочесть, и, насколько я успела понять, блестящими способностями к Легилименции он вообще не отличался. А вот жестокости в нем было не меньше, чем в Лестрейндж… По крайней мере, никому кроме них пытки и зверства не доставляли такого странного удовольствия, как этой парочке… Готовя ужин, я думала о том снимке, что нашла в кабинете Антонина. Судя по нему и по подписям сзади, он был довольно близко знаком с Розалиной Реддл, а судя по возрасту мамы Кэт на снимке, знакомы они были уже в школе… И даже дружили. Я невольно хмыкнула при мысли о том, как странно выглядела такая дружба – валькирия и один из первых и самых подлых Пожирателей… Но долго размышлять на эту тему мне на дал Долохов, явившийся на кухню, чтобы составить мне компанию. В общем-то делала я все магией и просто приглядывала за тем, чтобы заклинания работали нужное время, но, не испытывая большого желания разговаривать с Антонином, листавшим старый номер Пророка и время от времени зачитывавшим вслух забавные на его взгляд объявления, делала вид, что очень поглощена процессом приготовления ужина.

– Ты же училась в Денбридже, верно? – раздалось за моей спиной, когда я попробовала бифштекс на готовность, чуть склонившись над плитой. – На кого?

– На аврора-международника, - не выпрямляясь, отозвалась я, бесцельно тыкая вилкой в кусок мяса. Но отходить Долохов явно не собирался и выпрямиться мне пришлось. И обернуться… Антонин стоял ко мне почти вплотную, выше на полголовы, с чуть искривленным лицом с резкими чертами, с длинными волосами и недельной щетиной… А его серые глаза внимательно изучали мое лицо. – Хотела знать врага в лицо, - добавила я. Долохов усмехнулся.

– Полагаю, они работают с серьезными случаями? – я кивнула. – Долго училась?

– Я проучилась всего два года, потом произошел неприятный случай и кафедру на время закрывали… Сейчас она снова работает, двух студентов посадили в Ирманаз – международную тюрьму для волшебников, что-то вроде Азкабана, но больше и находится далеко на севере… На практическом занятии они заигрались и уронили балки, те зашибли одного ротозея, - «прости, Райли!», - подумала я. Вслух же продолжала: - Ну, их обвинили в умышленном убийстве, но пока разбирали, универ был закрыт… То есть кафедра.

– Не хочешь вернуться? – я осеклась, почувствовав прикосновение к щеке грубой ладони.

– Мне там нечего делать, среди авроров с их заботой о порядке и добре, - усмехнулась я, взглянув в странно блеснувшие глаза. Долохов убрал руку, кивнув мне на плиту.

– Я не люблю пережаренное мясо, - резко произнес он, быстрым шагом выходя из кухни. Я оглянулась и тут же взялась за начавшее уже подгорать блюдо. До самого момента, пока я не поставила на поднос тарелку с бифштексом и жареной картошкой для Долохова, я его не видела.

– Я же сказал, мы будем ужинать вместе, - раздалось в дверях, когда я подхватила поднос с помощью палочки и собралась нести в гостиную, где владелец дома, судя по всему, практически поселился. Я молча поставила поднос на стол, так же молча подавая ужин, Антонин, с бутылкой красного итальянского вина, сел за стол. И когда я поставила на стол соусницу и вторую тарелку, моему взору предстали два фужера с вином и отсутствие бутылки. – Ты приглашена на мой день рождения, - усмехнулся Долохов, взмахом палочки зажигая свечи на люстре – за окном уже почти стемнело и готовила я в слабом свете газовой лампы. Но теперь в кухоньке воцарился довольно приятный свет, а я села к столу, взяв в руки вилку.

– У меня нет подарка, - заметила я, отрезая кусочек бифштекса. – Завтра я…

– Не стоит. Ужина будет достаточно, к сорока пяти годам я отвык от пышного празднования, - тяжелый взгляд серых глаз заставил меня вздрогнуть. – Сколько тебе?

– Девятнадцать, исполнилось в марте…

– В девятнадцать я служил секретарем в Министерстве, мечтал стать инспектором Надзора, - прожевав кусочек мяса, поведал мне Антонин. – А через год ушел из Министерства, мой старик умер, мать тоже уже болела, а я окончательно вступил в ряды Беллатрисы. До этого я помогал, но Метку не ставил… Мы с ней и Люцем просто дружили.

– Лорд служил секретарем, - поперхнулась я. – Серьезно?!

– А кто тебе сказал, что я лорд? Я полукровка. Мать была маглой, отец – волшебник-эмигрант из России. Когда он, чистокровка, собрался жениться на матери, дед с бабкой выгнали его из дома. А тут он лордом не был никогда, он работал в Надзоре… Мать почти всю жизнь сидела дома, вышивала на заказ маглам-соседям. Когда дед умер, отец получил все-таки наследство, кучу галеонов, если пересчитать на местные деньги, они переехали сюда, построив дом. Я родился уже тут. До самой смерти старика они с матерью жили богато, отец потом увлекся каким-то бизнесом, ушел из Министерства. Я не вникал, что он делает. А когда он умер, оказалось, что мать ни черта не смыслит в магических деньгах и еле разбирается в магловских… Я конечно ей помогал, но долго она не протянула, порой купить лекарства и то была не в состоянии – папочка ее избаловал, - презрительно хмыкнул Долохов. – Короче, через полгода после смерти отца, она тоже ушла туда, – он ткнул куда-то в потолок.

– Вы был… - я посмотрела в прищуренные глаза и опомнилась.
– Ты был в России? – поинтересовалась я. Долохов хохотнул, чуть не подавившись.

– Я родился и рос тут, не знаю по-русски и двух слов, учился в Хоге… Что, по-твоему, я забыл там? Навещать родственничков не хочу, я их в глаза ни разу не видел… А ты леди?

– Леди Блаттон, внучка судьи, - отозвалась я. Долохов взял в руку фужер, мне пришлось взять свой.

– Готовить ты умеешь. – заметил он. – Неплохой вкус!

– Мы не держали домовиков… Один из Декретов Министерства Магии Штатов запретил это еще полвека назад… - пожала я плечами. Это соответствовало истине, мой дедушка в молодости еще держал домовика, но уже до папиного рождения подарил ему перчатки в день, когда Декрет Министерства был подписан… На удивление, ужин прошел мирно, даже без обсуждения идеалов Беллатрисы, Долохов рассказывал мне про школу, работу в Министерстве, расспрашивал про мою жизнь в Америке – в основном про учебу в школе, что избавляло меня от необходимости сочинять грустную семейную историю дальше… Единственным недостатком ужина по случаю дня рождения Антонина стало то, что мне пришлось выпить-таки это злополучное вино, которому было больше ста лет и которое приобрел еще отец Долохова. Я, не любя алкоголь и не разбираясь в нем, по достоинству оценить шикарный букет не сумела. Долохов, слегка разочарованный тем, что обсудить великолепный аромат и вкус со мной не получится, после сладкого чая наконец соизволил отпустить меня из-за стола, что я с величайшей радостью и использовала, улизнув к себе в комнату, где занялась продумыванием своей беседы с бабушкой и дедом. Пить мне захотелось позже, уже довольно поздно ночью, и я, стараясь ступать тише, отправилась на кухню. Искренне надеясь, что Антонин спит, но в кабинете, где до того я обнаружила колдографию Кэттиной мамы, горела свеча и дверь была чуть приоткрыта, совсем чуть, на крохотную щелочку…

Я много раз в жизни ругала свое непомерное любопытство, но, как правило, оно так и лезло из меня в самые неподходящие моменты. Я тут же забыла о том, что хотела пить, наложила на себя дезиллюминационные чары, что мне всегда давалось с трудом. На других – пожалуйста, сколько угодно, на себя же я всегда накладывала их с большим-большим скрипом. Но в лунном свете из окна соседней комнаты, дверь в которую была открыта, я вроде бы была прозрачна и я осторожно заглянула в дверную щель. Антонин же сидел в кресле в глубине кабинета, почти спиной ко мне, лицом почти к окну, на столе горела свеча, а в руке Долохова была колдография… Та самая…