Почта св. Валентина

– Никогосова! Это ты? – раздался громкий шепот.

Она оглянулась.

– Мы тут, зайди на минутку!

Из приоткрытой двери женского туалета тянуло табачным дымом.

– Вы с ума сошли?! – шепотом закричала она. – Совсем, да? Сейчас вам покурят!

– Ой, да брось ты! Мы уже тут не учимся, – хихикнула высокая Валька Вострикова, такая красавица, что запретить ей что-либо казалось противоестественным.

– Скоро звонок. Не в коридоре же курить, – добавила Кременчук.

Лида Липкина сидела на подоконнике, держа в руках сразу три мобильных, словно собиралась ими жонглировать. Липкина, Вострикова и Кременчук были высшей лигой старших классов. Сблизиться с этой компанией насмешниц мечтал каждый. Лиду уже в девятом классе печатали в «Собеседнике». Маленькая, бойкая, честолюбивая, она умела мгновенно сбить спесь не только с нахального одноклассника, но даже с зарвавшегося учителя физики. У Вали Востриковой мама была актриса, а отец – театральный художник. Стало быть, у всей компании были не только билеты на самые громкие премьеры в театрах Москвы, но еще стиль одежды и причесок, сочиненный специально для них. Алина Кременчук – хранительница веселья на троих в любое время года, при всякой погоде и каких угодно обстоятельствах. Алина умела разглядеть смешное там, где до сих пор не видел никто. Конечно, Ануш с Линой Крапивницкой (в замужестве Звонаревой) посматривали на троицу не без зависти, но сблизиться не пытались. Нюша не видела их с самого выпускного и должна была признать, что за эти годы они только отполировали свои достоинства.

Дверь распахнулась, и весь проем заняла грозная дама в ярко-зеленом кримпленовом костюме и пшеничном парике.

– Так! Это что такое? Вострикова! Никогосова! Кременчук! И… как тебя?

– Липкина.

– Да, и ты, Липкина. Марш в класс! А после урока – ко мне в кабинет.

– Мы тут уже не учимся, Галина Богдановна!

– Это я и сама вижу!

– Галина Богдановна! У нее свадьба! – Покатываясь со смеху, Вострикова ткнула пальцем в Нюшу.

– Свадьба бывает только у тех, кто умеет нормально себя вести! – уверенно сообщила директриса, которая признавала жизнь только такой, какой та должна быть.

Наполнив коридоры кокетливым щелканьем каблучков, девушки презрительно продефилировали на третий этаж к триста шестнадцатому кабинету. В дальнем конце коридора прозвенел неожиданно незабытый звонок. Из-за двери послышался гомон, звуки отодвигаемых стульев. Вострикова толкнула дверь. Ученики и ученицы с интересом оглядывали девушек, а те посматривали на детей снисходительно – как на свое прошлое, ставшее настолько безопасным, что теперь им можно насмешливо полюбоваться.

– Это что еще за мимолетное виденье? – Наконец Юлия Каримовна их заметила.

– Здравствуйте, Юлия Каримовна! – сказала Нюша. – Мы только одним глазком на вас поглядеть…

– Двумя уже не решаетесь? – усмехнулась учительница. – Подождите меня пять минут. Народ! Скоренько выкатывайтесь! Суровцев!

Всклокоченный ученик, похожий на Дон Кихота-подростка, перестал собираться и, не отводя глаз, смотрел на Алину Кременчук.

– Суровцев! – строго прикрикнула коротко стриженная девочка, видимо, староста класса. – На счет три портфель закрыл! На счет два челюсть подобрал! На счет один застегнулся и отвалил.

Видимо, староста неровно дышала к всклокоченному. Наконец извержение класса в коридор завершилось.

– Ну и ну! Валя! Ануш! Какие же вы теперь!

– А мы? – возмутились Липкина и Кременчук.

– Юлия Каримовна! А вы совсем не изменились! – вздохнула Нюша.

Юлия Каримовна улыбнулась.

– На сегодня закругляемся. Сейчас соберусь, и пойдем.

Сбивая в ровную стопку пестрые тетради, она аккуратно складывала их в черный пакет с надписью «Rothmans».

– Недавно поняла. Девушка превращается в женщину, как только начинает носить более одной сумки.

– Юлечка! На Мальцеву деньги уже сдала? – просунулась в кабинет кудрявая рыжая голова и неприязненно прибавила: – Ой, у тебя родители! Занесешь потом Димченко, ладненько?

Девушки переглянулись и расхохотались.

– Вы что же, так с тех пор и не расстаетесь? – Ануш была немного смущена.

– Ага. Три троцкиста, три веселых друга…

– У Лидки новая машина!

– Давно интересно было. – Лида бережно заправила Нюше прядь волос за ухо. – Почему вы с Линой Крапивницкой нас сторонились? Только честно.

– Мы сторонились?! Да это к вам было не подступиться.

– В смысле как к АЭС?

– Как к герцогиням Виндзорским.

– Странно. Мне как раз казалось, что это вы королевские особы…

– Не знаю, как там насчет герцогинь. Я всегда подмечала, что на тебе надето, – вмешалась Вострикова. – Такое… Очень твое.

– Ну уж если ты так говоришь…

В словах одноклассниц было и признание, и нежность, и ревность. Словно в мгновение разобрали ограду между двумя садами и пригласили на первую прогулку туда, куда прежде ходить было запрещено, но всегда хотелось. Не из вежливости пригласили, а с радушным нетерпением. Ограда оказалась мнимой, придуманной с обеих сторон. Все же Ануш не понимала, для чего сейчас ей нужно было находиться именно в классе и зачем здесь именно эти девушки?

– Слушайте, вот вы говорите, одежда… Я бы с вами до завтра просидела. Просто, понимаете, у меня сегодня в пять свадьба, вы приглашены, кстати… А я не прибрана, не причесана. Надо еще найти людей, которые шили мне свадебное платье. И непонятно, как их искать, они должны были позвонить сами… Абсолютно дурацкое положение. Не могу же я выходить замуж в юбке и кофте. То есть формально можно хоть в халате выходить замуж, но… Вы уж меня простите, а я побегу.

– Спокойно, подруга, – властно сказала Липкина. – Мы знаем, что делать. В городе введен план «Перехват», так что все уже перехватано. Девчонки, встали!

Юлия Каримовна отказалась от поездки, расцеловалась с девушками по новейшей моде – не прикасаясь, и отправилась со своими тетрадями в учительскую.

– Сейчас мы сделаем из тебя конфетку, – скомандовала Лида. – По машинам!

– Валька, включай сирену с проблесковым маячком, будешь дорогу освобождать.

– Ничего не понимаю. Куда мы едем?

– Знаешь, где теперь Вострикова работает? Скоро узнаешь. Говорят тебе: есть план. Железный, как железобетон.

Железный план стартовал через две минуты. Мелькнули два моста, мурашки по спине реки, кирпичные ласточкины хвосты, зачастили колонны Манежа, и машина свернула на Тверскую. Колкие каблучки в полумраке арки, свет двора, пустые скамейки. Нюша успела прочитать слова «Служебный вход», и тут же оказалась напротив вахтерского окна. Увидев Вострикову, пенсионерка в синем кителе с серебряными галунами помадно заулыбалась, потом бусины каблучков защелкали по переходам, ступеням, коридорам, где пахло несвежим праздником. В закутке на лестнице они увидели старичка сапожника, который острейшим лезвием иссекал из куска кожи изогнутый лоскут. На полках громоздились деревянные колодки всевозможных форм и размеров, на столе поблескивали обмотанные синей изолентой ножи, кривые шила, россыпи мелких гвоздей, а тиски сжимали в железных губах пунцовый женский башмачок. Старичок поднял голову и посмотрел на девушек. Один глаз у него был кривой, а другой сверкнул дерзким весельем. «На примерочку?» – скрипнул он.

– На примерочку, дядь Саш. Все готово?

– Всегда готов! – И старичок приветственно помахал рукой, оживив жестом запах кож, клея и железной окалины.

Они поднялись на третий этаж и оказались в небольшом холле. Здесь мягко горели лампочки, не разгонявшие полумрака, на медных табличках вились черные буквы имен, таких знаменитых, что даже видеть их вблизи было удивительно. «Галина Сармацкая, нар. артистка СССР», «Радислав Масс, нар. артист СССР», «Константин Вацетис, нар. артист СССР». Нюша смотрела на двери гримерок с тревожным любопытством, ожидая услышать приглушенные голоса или даже – чем черт не шутит! – увидеть знаменитость, выглядывающую из-за двери в пестром китайском халате и с сеточкой на волосах.

То ли гримерки были пусты, то ли их обитатели затаились, никто так и не показался. Вострикова достала из сумочки ключ с круглой биркой. Дверь с надписью «Марианна Криббе, нар. артистка России» открылась, и Нюша увидела небольшую комнату с двумя столиками, кожаным диваном, пустой вешалкой и умывальником, вовсе не старинным. На стене висело несколько фотографий великой актрисы – в роли комиссарши с жестким взглядом и в гневно разлетающейся шинели, величавой помещицы девятнадцатого века в белом платье и шляпке с вуалью (на коленях перед ней стоял смуглый юноша с букетом), затем лицо с крупными, массивными чертами, строгое и одновременно растроганное. На подоконнике гримерки пестрел куполами и башнями макет какого-то древнего русского города. За окном перебирал листвой тополь-вий. Но правили комнатой зеркала, которых было здесь целых шесть. Из динамика в холле понеслась духовая музыка: не то вальс, не то полонез, – бравурная и старомодная.